Закат и падение Римской империи - Эдвард Гиббон Страница 63

эта необузданная масса людей, не способная ни обдумать какое-либо великое национальное предприятие, ни привести его в исполнение, предавалась разнородным влечениям, которые нередко были несовместимы одно с другим. Германия была разделена более нежели на сорок самостоятельных государств, и даже в каждом из этих государств связь между входившими в его состав племенами была слаба и непрочна. Варвары легко раздражались; они не были способны простить беду и еще менее оскорбление; их мстительность была кровава и беспощадна. Споры, которые так часто возникали на их шумных попойках или в то время, как они предавались удовольствиям охоты, были достаточным поводом для того, чтобы целые племена приходили в волнение, так как личная вражда всякого сколько-нибудь влиятельного вождя разделялась его приверженцами и союзниками. И наказание обидчика, и нападение на беззащитного одинаково были поводами к войне. Некоторые из самых больших германских государств старались окружить свою территорию широкой полосой необитаемой и совершенно опустошенной земли. Тот факт, что их соседи держались на большом от них отдалении, служил свидетельством страха, внушаемого их оружием, и до некоторой степени предохранял их от опасности неожиданных вторжений.

Римляне находили, что гораздо удобнее сеять между варварами раздоры, нежели сражаться с ними, тем более что победа не доставила бы им ни славы, ни особых выгод. При помощи денег и под предлогом мирных переговоров они проникали в самое сердце Германии и, не роняя своего достоинства, прибегали ко всякого рода приманкам, чтобы приобрести расположение тех племен, которые по своей близости к Рейну и Дунаю могли сделаться из беспокойных врагов самыми полезными для Рима друзьями. Они льстили тщеславию самых известных и влиятельных германских вождей, раздавая им самые пустячные подарки или в знак отличия, или только как предметы роскоши. Во время внутренних раздоров самая слабая партия старалась усилить свое влияние тем, что вступала в тайные сношения с губернаторами пограничных провинций. Все распри между германцами поддерживались римскими интригами, и всякий план, клонившийся к объединению племен или к общей их пользе, встречал непреодолимое препятствие во взаимной зависти и в частных интересах.

Временный союз против Марка Антонина. В царствование Марка Антонина римляне были объяты ужасом при известии о заговоре, в который вошли не только все германские племена, жившие между устьями Рейна и Дуная, но даже сарматы. Мы не в состоянии решить, какой мотив вызвал эту конфедерацию — необходимость, рассудок или страстное увлечение, но мы можем положительно утверждать, что она не была вызвана ни нерадением римского монарха, ни его честолюбием. Чтобы отразить это опасное вторжение, нужна была вся твердость и предусмотрительность Марка. Он отправил на различные пункты вторжения самых опытных полководцев, а сам принял командование над самыми важными провинциями, лежавшими на Верхнем Дунае. После продолжительной и упорной борьбы варвары наконец покорились. Всех строже были наказаны квады и маркоманны, так как они были вожаками движения. Им было приказано удалиться за пять миль от принадлежавших им берегов Дуная и выдать римлянам своих лучших молодых людей, которые были немедленно отправлены в Британию в качестве заложников для службы в римской армии. Ввиду того что квады и маркоманны часто бунтовали, раздраженный император решил обратить их страну в римскую провинцию. Его план не осуществился по причине его смерти. Эта грозная конфедерация — единственная, о которой упоминается в истории двух первых столетий империи, — совершенно распалась, не оставив после себя в Германии никаких следов.

Отличительные особенности германских племен. Новые народы представляют собой сложившиеся в определенную и прочную форму общежития, связанные одно с другим общими законами и одним правительством и привязанные к родной почве промыслами и земледелием, а германские племена были добровольными и непрочными ассоциациями воинов или, скорее, дикарей. На одной и той же территории население не раз менялось вследствие наплыва новых обитателей, вызванного завоеванием или переселениями. Одни и те же общины, соединяясь между собой для обороны или вторжения, давали своей новой конфедерации и новое название. Распадение старой конфедерации возвращало самостоятельным племенам их специальное, но давно забытое название. Нередко случалось, что победившее государство давало побежденному народу свое собственное название. Случалось, что толпы волонтеров стекались со всех сторон под знамена какого-нибудь любимого вождя, что его лагерь делался для них отечеством и что какое-нибудь случайное обстоятельство придавало всей этой смешанной толпе общее наименование. Эти свирепые племена сами постоянно изменяли названия, отличавшие их друг от друга, и совершенно сбивали с толку удивленных подданных Римской империи.

Глава X

Императоры Деций, Галл, Эмилиан, Валериан и Галлиен. — Вторжение варваров. — Тридцать тиранов

248–268 годы. От Столетних игр, отпразднованных Филиппом, до смерти императора Галлиена прошло двадцать лет, полных позора и бедствий. В течение этого злосчастного периода каждая минута приносила с собой новую беду и каждая провинция страдала от вторжения варваров и от деспотизма военных тиранов так, что разоренная империя, казалось, была близка к моменту своего окончательного распадения.

Император Филипп. Насильственная смерть стольких императоров ослабила узы взаимной преданности, связывавшие государя с его народом; все полководцы Филиппа были расположены следовать примеру своего повелителя, и каприз армий, давно свыкнувшихся с частыми и насильственными переворотами, мог неожиданно возвести на престол какого-нибудь ничтожного солдата. История может к этому присовокупить только то, что восстание против императора Филиппа вспыхнуло летом 249 года в среде легионов, стоявших в Мезии, и что выбор мятежников пал на одного из военачальников низшего ранга по имени Марин. Филипп встревожился. Он опасался, чтобы измена мезийской армии не была первой искрой всеобщего пожара.

Заслуги, восстание, победа и царствование императора Деция. Мучимый сознанием своей вины и угрожавшей ему опасности, он сообщил известие о мятеже сенату. Мертвое молчание — результат страха, а может быть, и нерасположения к императору — царствовало в этом собрании, пока наконец один из сенаторов, по имени Деций, не воодушевился приличным его благородному происхождению мужеством и не заговорил с той неустрашимостью, которой недоставало самому императору. Он отозвался с презрением о заговоре как о внезапной и ничтожной вспышке, а о сопернике Филиппа — как о коронованном призраке, который через несколько дней будет низвергнут тем самым капризом, который возвысил его. Скорое исполнение этого предсказания внушило Филиппу справедливое уважение к такому способному советнику, и он вообразил, что Деций — единственный человек, способный восстановить спокойствие и дисциплину в армии, в которой дух мятежа не стихнул и после умерщвления Марина. Деций, долго не соглашавшийся принять на себя это поручение, как кажется, указывал императору на то, что очень опасно ставить честного человека лицом к лицу с