Ленни Бреннер - Сионизм в век диктаторов Страница 64

постоянно заботились о том, чтобы оно оставалось недосягаемым для гражданских лиц. ППС и Бунд никогда не занимались учебной подготовкой своих военизированных отрядов,

если не считать редких случаев организации стрельб, за что они сейчас и расплачивались. Фактически единственными винтовками были те, которые запрятали отступавшие войска, и сейчас они хранились у Армии Крайовой (ÀK), подчинявшейся эмигрантскому правительству, находившемуся в Лондоне.

Под давлением англичан эмигранты должны были включать в состав АК символических представителей как ППС, так и

Бунда, однако контроль над А К осуществлялся антисемит;;::i и их союзниками. Они не хотели вооружать народ из страха, что после выдворения из страны немцев рабочие и крестьяне повернут оружие против богачей; соответственно они разработали стратегическую доктрину, согласно которой время для удара по врагу должно было наступить в тот момент, когда немцы понесли бы поражение на поле боя. Они настойчиво твердили, что преждевременные действия не достигли бы цели и только заставили бы нацистов обрушить свой гнев народ. Это, естественно, означало, что помощь евреям всегда была несвоевременной. ППС, не имея собственного оружия, чувствовала себя обязанной присоединиться к АК, но ей так никогда и не удалось хорошо вооружиться, чтобы самой сколько-нибудь серьезно помочь евреям.

Те евреи, которые оказывали сопротивление польским антисемитам до войны, первыми поднялись на сопротивление нацистам. Те же, кто ничего не делал раньше, продолжал ничего не делать и теперь. Червяков настаивал на том, чтобы

Бунд выделил одного своего члена в Варшавский еврейсккл совет. Бундовцы с самого начала знали, что совет может быть только орудием в руках немцев, но сочли своим долгом согласиться на это требование, и выбор пал на Шмуля Цигельбойма. Цигельбойм был лидером партийной организации в Лодзи и бежал в Варшаву в надежде на то, что сможет продолжать там борьбу после того, как польская армия покинет город. Позднее он помог мобилизовать оставшихся в Варшаве бундовцев на борьбу бок о бок с ППС.

Цигельбойм с неохотой — согласился на составление описка людей для отправки на принудительные работы, считая, что это все же лучше, чем позволить отрядам вербовщиков произвольно хватать кого попало, но в октябре 1939 г., когда Еврейский совет получил приказ организовать гетто, он отказался продолжать подчиняться ему, заявив совету:

«Я чувствую, что не имел бы права жить, если бы… было создано гетто, а моя голова осталась бы в целости… Понимаю, что председатель обязан доложить об этом гестапо, и знаю, какие последствия это может повлечь за собой для меня лично» 16.

Члены совета опасались, что занятая Цигельбоймом позиция дискредитировала бы их в глазах евреев, если бы они послушно выполнили приказ нацистов, и поэтому отменили свое первоначальное решение подчиниться ему. Тысячи евреев пришли к зданию их штаб-квартиры, чтобы получить дополнительную информацию, и Цигельбойм воспользовался случаем, чтобы обратиться к ним с речью. Он велел им сидеть дома и вынудить немцев захватить их силой. Нацисты приказали ему явиться на следующий день в полицию. Бунд истолковал это как смертный приговор и тайно вывез его за пределы страны; однако его поступок имел тот благоприятный результат, что приказ о создании гетто был временно отменен.

Свой последний бой Бунд дал перед самой пасхой 1940 г.

Какой-то польский хулиган напал на одного старого еврея и начал таскать его за бороду. Оказавшийся поблизости бундовец увидел это и избил поляка. Нацисты поймали бундовца и на следующий день расстреляли. Польские погромщики начали совершать налеты на еврейские кварталы, в чем немцы им отнюдь не мешал«. Они хотели продолжения таких налетов как доказательство того, что польский народ поддерживает их антиеврейскую политику. Нападения на евреев далеко превосходили все, что наровцы когда-либо творили в независимой Польше, и Бунду стало ясно, что у него нет иного выбора, как рискнуть навлечь на себя гнев нацистов, пойти на открытую борьбу. Стремясь не дать никакого предлога для дальнейших набегов в случае смерти какоголибо поляка, бундовцы не пользовались ни ножами, ни ружьями, а лишь применяли металлические кастеты и куски железных труб. В течение двух последующих дней сотни евреев и членов ППС из района Волы сражались с погромщиками до тех пор, пока польская полиция не положила конец этим уличяьгм боям. Нацисты не вмешались в события. Они делали фотоснимки, которые использовали в своей пропаганде, и решили пока не наказывать евреев за их выступление 17.

Этот эпизод ознаменовал конец руководящей роли Бунда среди польского еврейства.

По прошествии нескольких месяцев немецкой оккупации лидеры сионистских молодежных организаций «Хашомер» и

«СХехалуц», также бежавшие в Литву, послали своих представителей назад в Польшу, однако отнюдь не с целью организовать там восстание. Они усматривали свой долг в там,

чтобы страдать вместе со своим народом в час его тяжкого испытания и попытаться поддерживать его моральное состояние, показывая ему пример высокой доблести. Первые военные выступления, предпринятые какой-либо сионистской группой, исходили от группировки ветеранов ревизионистского движения «Свит» («Заря»). Она поддерживала связи с «Корпусом безопасности» (КБ), небольшим польским подразделением, в ту пору неофициально связанным с АК; еще в 1940 г.

КБ направил нескольких евреев (в там числе и ряд врачей)

в район между реками Буг и Сан, где они работали совместно с некоторыми членами АК 18. Однако ни «Свит», ни КБ

не строили никаких планов организации крупномасштабного сопротивления или бегства узников различных гетто 19.

Серьезные замыслы вооруженного еврейского сопротивления начали зарождаться только после вторжения немцев в

Советский Союз. Нацисты с самого начала перестали каким бы то ни было образом сдерживаться в своей деятельности на территории Советского Союза. «Эйнзацгруппы» (отряды специального назначения) начали систематически истреблять евреев, и к октябрю 1941 г., через четыре месяца после вторжения, в результате массовых казней свыше 250 тыс. евреев погибли в Белоруссии и в Прибалтике. К декабрю 1941 г.

первые сообщения о газовых камерах в Хелмно, на польской земле, убедили молодежные организации, Бунд, ревизионистов и коммунистов, что они должны создать несколько военизированных групп, однако основная масса оставшихся в живых лидеров главных входящих в ВСО партий либо не верила в то, что случившееся в других местах могло повториться и в Варшаве, либо была уверена, что ничего сделать было нельзя. Ицхак Цукерман, один из основателей Еврейской боевой организации (ЕБО), объединявшей силы ВСО с Бундом и коммунистами, а позднее один из ведущих историографов Варшавского восстания, заявил без обиняков: «Еврейская боевая организация восстала без участия партий и против воли партий»20. После войны были посмертно опубликованы некоторые работы Керша Берлинского, члена «левой» «Поалей Циона». Он рассказал о совещании, состоявшемся в октябре 1942 г., в котором участвовали представители его организации и молодежных групп. Предметом обсуждения был вопрос о том, должна ли ЕБО находиться только под поенным командованием или же во главе ее должен стоять военно-политический комитет, причем молодежные группы в любом случае хотели избежать господства партий.

«Товарищи из „Хашомера” и „Хехалуца” отозвались о политических партиях в резком тоне: „Партии не

имеют никакого права давать нам приказы. Они сделали кое-что лишь для молодежи, они ничего больше

не будут делать. Они станут только мешать”»21.

На конференции, посвященной истории еврейского движения сопротивления, состоявшейся в апреле 1968 г. в институте Яд Вашем, историки, принимавшие участие в борьбе, и те, кто все еще стремился оправдать пассивное отношение к ней, обменялись друг с другом резкими замечаниями. Исраэль Гутман бросил одному из них, д-ру Натану Эку, свое обвинение в следующих выражениях:

«Вы что, думаете, что если бы мы продолжали ждать до самого конца и действовали бы в соответствии с указаниями лидеров партии, то восстание произошло бы все равно, или же что тогда оно не имело бы никакого смысла? Я считаю, что восстания не было бы вообще, и требую, чтобы д-р Эк привел убедительное доказательство того, что в намерения партийного руководства входила когда-либо организация восстания» 22.

Вот как видный историограф уничтожения еврейской общины Варшавы Эммануэл Рингельблум охарактеризовал психологию своего друга, члена «Хашомера» и командующего ЕБО Мордехая Аньелевича:

«Тот Мордехай, который так быстро возмужал и так стремительно поднялся до ответственнейшего поста командующего организацией боевиков, чрезвычайно сожалел теперь о том, что он и его товарищи напрасно растратили три военных года на культурно-воспитательную работу. Мы не поняли той новой стороны Гитлера, которая ныне становится очевидной, жалуется Мордехай. Мы должны были обучить молодежь пользоваться холодным и боевым оружием. Мы должны были воспитывать ее в духе отмщения величайшему врагу евреев, величайшему врагу всего человечества и величайшему врагу всех времен»23.