Барбара Такман - Августовские пушки Страница 65

Руппрехт начал свое контрнаступление мощнейшим ударом. 2-я армия Кастельно, из состава которой Жоффр взял один корпус для бельгийского фронта, отступала, Дюбай доносил, что немцы упорно атакуют. В Эльзасе генерал По, действовавший против ограниченных немецких сил, взял обратно Мюлуз и весь прилегающий район, но теперь, с уходом Ланрезака на Самбру, войска По были нужны, чтобы занять его место для наступления в центре, даже Эльзас, величайшая жертва, был положен на алтарь «плана-17».

Хотя и ожидалось, что Эльзас, как и железорудные шахты в Брийе, будет возвращен после победы, огорчение генерала По чувствовалось в каждой строке его воззвания к народу, который он только что освободил. «На севере начинается великая битва, которая решит судьбу Франции, а с ней и Эльзаса. Именно туда посылает главнокомандующий все силы нации, чтобы предпринять решительное наступление. С большой грустью мы должны оставить Эльзас. Жестокая необходимость заставляет эльзасскую армию и ее командующего подчиниться тому, что вызвано крайней необходимостью». После всего этого у французов оставался небольшой клочок территории вокруг Танна. Эльзасу пришлось еще долгие годы ждать окончательного избавления.

На Самбре, где Ланрезак должен был на следующий день предпринять наступление, «20-е было волнующим днем для войск, — по словам лейтенанта Спирса. — Напряжение ощущалось даже в воздухе. Все чувствовали, что великая битва близка. Моральный дух 5-й армии был необычайно высок. Все были уверены в успехе». Но командующий генерал д'Амад, командир группы, состоявшей из трех территориальных дивизий, которые Жоффр в последнюю минуту все-таки послал на позиции левее англичан, был обеспокоен. В ответ на его запрос в главный штаб генерал Бертло ответил: «Сведения о германских войсках в Бельгии сильно преувеличены. Причин для беспокойства нет. Диспозиции, занятые по моему приказу, в настоящее время считаются достаточными».

В 3 часа дня генерал де Лангль де Кари, командующий 4-й армией, доложил о движении противника через его фронт и спрашивал Жоффра, не следует ли предпринять наступление немедленно. В главном штабе господствовало твердое убеждение в том, что чем больше немцы перемещаются вправо, тем слабее их центр.

«Я понимаю ваше нетерпение, — ответил Жоффр, — но, по моему мнению, время для наступления еще не пришло... Чем более район (Арденн) будет ослаблен к моменту наступления, тем лучше будут результаты продвижения 4-й армии, поддерживаемой 3-й. Поэтому крайне важно дать противнику возможность пройти мимо нас в северо-западном направлении без преждевременного нападения на него».

В 9 часов вечера он решил, что время пришло, и отдал приказ начать наступление немедленно, Это был великий час. Ночью 20 августа Жоффр сообщал Мессими: «Есть основания ожидать успешного развития операции».

РАЗГРОМ: ЛОТАРИНГИЯ, АРДЕННЫ, ШАРЛЕРУА, МОНС

Генри Вильсон писал в своем дневнике 21 августа: «Страшно подумать и в то же время радостно, что еще до конца этой недели произойдет битва, о которой еще не слышал мир». В тот момент, когда он писал эти слова, великая битва уже началась. С 20 по 24 августа весь западный фронт гремел сражением, вернее — четырьмя сражениями, известными в истории под общим названием пограничного. Начавшись справа, в Лотарингии, где бои шли уже с 14 августа, они прокатились вдоль всей границы. Исход в Лотарингии повлиял на сражение в Арденнах, оно сказалось на битве у Самбры и Мааса (известных как битва при Шарлеруа), а Шарлеруа отразилось на Монсе.

К утру 20 августа 1-я армия генерала Дюбая и 2-я армия генерала де Кастельно встретились в Лотарингии с подготовленной обороной германских войск у Саребура и Моранжа и были наказаны за легкомыслие. Наступление быстро захлебнулось, натолкнувшись на тяжелую артиллерию, колючую проволоку и пулеметные гнезда.

Рассматривая тактику наступления, французский полевой устав предусматривал, что за 20-секундный бросок в атаку пехота успеет покрыть 50 метров, пока противник изготовится к стрельбе, прицелится и выстрелит. Вся эта «гимнастика, которой мы столько занимались на маневрах», как потом горько сетовал один французский солдат, оказалась никчемной на поле боя. Чтобы открыть пулеметный огонь, немцам нужно было всего 8 секунд, а не 20.

Полевой устав также рассчитывал, что шрапнельные снаряды, выпущенные из 75-миллиметровых орудий, «нейтрализуют» оборону, заставив противника «пригнуться и стрелять не глядя». Но вместо этого, как предупреждал Ян Гамильтон, исходя из опыта русско-японской войны, обороняющийся, находящийся в траншеях с бруствером, не боится шрапнели и ведет огонь по атакующим через амбразуры.

Несмотря на все препятствия, оба французских генерала отдали приказ о наступлении 20 августа. Без поддержки артиллерийского огня их войска бросились на германские укрепленные позиции. Контратака Руппрехта, которую ему все-таки разрешил генеральный штаб, началась в то же утро с убийственной артиллерийской подготовки, оставляя во французских боевых порядках зияющие пустоты. XX корпус Фоша армии Кастельно был на главном направлении наступления, которое приостановилось перед укреплением Моранжа.

Баварцы, чей боевой дух так не хотелось сдерживать Руппрехту, контратаковали и вклинились во французскую территорию. В ответ на возглас «Франтиреры!» немедленно начинался грабеж, расстрелы и пожары.

В старинном городке Номени, находящемся в долине Мозеля между Мецем и Нанси, 20 августа были расстреляны или заколоты штыками 50 жителей, а оставшиеся целыми после артиллерийской подготовки дома были сожжены по приказу полковника фон Ханнапеля, командира 8-го баварского полка.

Ведя тяжелые бои по всему фронту, армия Кастельно подверглась на левом фланге упорной атаке германского отряда из гарнизона Меца. Видя, что левый фланг отходит и все резервы уже пущены в ход, Кастельно понял, что надежды на наступление рухнули, и вышел из боя. Оставалась только оборона.

Но вряд ли он сознавал, что долгом французской армии было не наступление, а оборона французской земли, как предполагал один из критиков «плана-17».

Кастельно приказал общее отступление на линию обороны у Гран-Куронне потому, что у него не оставалось другого выхода. На его правом фланге 1-я армия Дюбая еще удерживала свои позиции и, несмотря на большие потери, даже продвинулась вперед. Когда из-за отступления Кастельно ее правый фланг оказался открытым, Жоффр приказал 1-й армии также отступить, чтобы быть на одной линии с соседом. Нежелание Дюбая сдавать территорию, завоеванную в результате семидневных боев, было очень велико, и его давняя антипатия к Кастельно отнюдь не уменьшилась в результате отхода, которого «положение моей армии совсем не требовало».

Хотя французы еще не понимали этого, бойня у Моранжа задула яркое пламя наступательной доктрины. Ей пришел конец в Лотарингии, где к концу дня были видны только ряды трупов, лежавших в странных позах там, где неожиданная смерть застигла их. Это был один из тех уроков, как заметил позднее кто-то из уцелевших, «при помощи которых бог учит порядку королей». Сила обороны впервые проявила себя у Моранжа. Позднее она превратила войну мобильную в четырехлетнюю позиционную, поглотившую целое поколение европейского населения.

Фош, духовный отец «плана-17», человек, который учил, что «существует только один способ защиты — нападение, как только мы к нему будем готовы», видел и пережил все это. В течение четырех долгих лет бесконечного, безжалостного и бесполезного убийства воюющие стороны бились лбами о стену обороны. Фошу в конце концов удалось насладиться победой. Но потом, в следующей войне, преподанный урок оказался ложным.

21 августа генерал де Кастельно узнал, что его сын был убит в бою. Своему штабу, который пытался выразить ему соболезнование, он после минутного молчания сказал слова, впоследствии ставшие чем-то вроде лозунга во Франции: «Будем продолжать, господа».

На следующий день грохот тяжелой артиллерии Руппрехта не умолкал. Четыре тысячи снарядов упали на Сент-Женевьев, вблизи Номени, в течение семидесятипятичасовой бомбардировки. Кастельно считал положение настолько серьезным, что подумывал об оставлении Гран-Куронне и Нанси. «Я прибыл в Нанси 21-го, — писал потом Фош, — они хотели эвакуировать его. Я сказал, что враг находился от Нанси в пяти днях пути и что на его пути стоит XX корпус. Без сопротивления XX корпус не пропустит их!» Фош доказывал, что, имея за спиной укрепленную позицию, лучшей защитой было нападение, и добился своего. 22 августа такая возможность представилась. Между французскими укрепленными районами Туля и Эпиналя был естественный просвет, называемый Труэ-де-Шарм, где французы намеревались остановить немецкое продвижение. Разведка показала, что Руппрехт, наступая на Шарм, подставил французам свой фланг.