Андрей Мелехов - «Танковая дубина» Сталина Страница 66

Нет конкретной информации на этот счет и у М. Барятинского, который тем не менее посчитал возможным написать: «…новые экипажи к началу войны не успели овладеть техникой, многие механики-водители, например, получили всего лишь 1,5—2-часовую практику вождения танков» («Великая танковая война», с. 183). Вновь непонятно, какие такие механики-водители получили эти самые полтора-два часа вождения — те, для кого они оказались первыми в жизни (разумеется, помимо трактора), или уже отслужившие в танковых войсках и получившие вполне достаточный опыт, требовавший лишь некоторого «освежения». Впрочем, по словам М. Барятинского, «была организована массовая переподготовка кадров…» (там же).

Р. Иринархов, правда, приводит кое-какие конкретные данные. «Красноармейский состав 37-й танковой дивизии (КОВО), — пишет он, — на 60 % представлял собой новобранцев призыва мая 1941 года, совершенно необученных и не прошедших полностью курса подготовки молодого бойца… Особенно плохо обстояло дело с подготовкой командиров танков и механиков-водителей» («Красная Армия в 1941 году», с. 169). Или еще: «В батальоне связи и понтонно-мостовом батальоне 28-й танковой дивизии (ПрибОВО) около 70 % составляли военнослужащие первого года службы, которые к началу боевых действий так и не сумели получить достаточных навыков в работе по своей специальности» (там же). Что ж, может быть… Я, правда, по-прежнему испытываю сомнения в отношении того, насколько правомерно считать, что «не лучше обстояло дело и в других соединениях и частях механизированных корпусов» (там же). Поясню, что имеется в виду.

К началу войны в автобронетанковых войсках числилось около миллиона военнослужащих. Неужели действительно 60–70 % этих людей — то есть 600–700 тысяч — были призваны весной (а также летом: предлагаю вспомнить динамику изменения численности мехкорпусов ЗапОВО за три предвоенные недели) 1941 года?.. Надо ли понимать, что практически весь весенний призыв 1941 года (он составлял порядка 800 тысяч человек) полностью пошел на доукомплектование новых механизированных корпусов? А что же тогда досталось всем остальным — пехоте, артиллерии и ВВС, которые в первой половине 41-го росли такими же стремительными темпами? Если вспомнить приведенную выше табличку с динамикой роста личного состава мехкорпусов ЗапОВО в три предвоенные недели, то можно прикинуть, что в среднем каждый мехкорпус в эти дни пополнился на 11 000 военнослужащих. Если умножить на 29, то получится порядка 320 тысяч человек, пришедших во все мехкорпуса. Надо ли полагать, что еще 300–350 тысяч были таким же образом призваны в мае? Я в этом не уверен: а кто в таком случае был направлен на пополнение огромного количества стрелковых дивизий, о котором говорил Р. Иринархов?.. Кем бы комплектовали противотанковые артиллерийские бригады РГК, сотни дивизионов вновь создаваемых артполков?.. А укрепрайоны?.. А мощнейший тыл?..

Даже если бы дело обстояло именно так, то куда вдруг подевались десятки тысяч «сверхсрочников»? Где спрятались сотни тысяч «старослужащих» танкистов, призванных в ходе «суперпризыва» 1939–1940 годов и находившихся на пике своей готовности как раз к июню 1941 года? Почему ничего не говорится о том, что из запаса призывали не только юношей безусых, но и десятки тысяч вполне взрослых мужчин, служивших танкистами и водителями в 30-х годах? В общем, вновь возникают вопросы. Так или иначе, предлагаю поверить уважаемым историкам на слово. Предлагаю консервативно считать, что не менее половины личного состава мехкорпусов накануне войны являлись плохо подготовленными восемнадцатилетними юнцами, которым пришлось столкнуться в бою с давно сформированными соединениями Вермахта, укомплектованными исключительно матерыми «панцер-ветеранами». Предположим, что у второй половины личного состава мехкорпусов — советских офицеров-профессионалов, младших командиров-сверхсрочников и бойцов-старослужащих, многие из которых прошли Халхин-Гол, «зимнюю войну» и «освободительные походы» лета 1940 года, — имелось три-четыре месяца, чтобы «натаскать» и «переварить» свалившихся на их головы молокососов.

Прежде всего подчеркну, что в автобронетанковые войска попадали не кто попало, а люди, обладавшие определенной подготовкой, например бывшие трактористы и шоферы. По крайней мере, именно так обстояло дело даже после начала войны и катастрофических потерь лета 1941 года. Мало того: в танкисты брали далеко не всех трактористов. Так, осенью 1941 года в автобронетанковые войска не взяли моего деда — Петра Терехова. Он служил, сражался и погиб наводчиком противотанкового орудия. Наверное, сыграла свою роль юношеская двухлетняя «отсидка» за потерянную в 16 лет колхозную лошадь (жаль, не знаю, сколько «впаяли» двум взрослым мужикам, которые вместе с дедом проспали столь ценную конягу). По-видимому, еще большую роль сыграло то, что он являлся сыном «врага народа». Дело в том, что мой прадед — Петр Семенович Терехов — был выборным станичным атаманом, поддерживал Колчака и относился к убежденным противникам Советской власти (как, впрочем, и абсолютное большинство сибирских казаков). За что и поплатился, сгинув без следа в ходе страшного зимнего отступления 1919/20 года: то ли от тифа, то ли от холода, то ли от большевистской пули. Так или иначе, даже осенью 41-го мой дед — тракторист с многолетним опытом — не прошел проверку на благонадежность. Как выразился отец, «побоялись, наверное, что к немцам на танке удерет». Это тем более удивительно в свете еще одной истории из неопубликованных воспоминаний Михаила Петровича. Оказалось, что другой тракторист из села Надежна (бывшая казачья станица, находится под Петропавловском в Северном Казахстане) — Григорий Сахаров — попал в воздушно-десантные войска. Уже во время службы в ВДВ его «таскали» в Особый отдел, допытываясь, почему он не стал танкистом…

Далее: будучи призванными, юные (а также вполне зрелые) танкисты явно не сидели без дела. Тот же историк Анфилов, сетуя на слабую обученность танкистов весеннего призыва, констатирует, что проблема решалась и решалась весьма интенсивно: «Над танкодромами не успевала рассеиваться пыль, непрерывно слышался лязг гусениц танков. На поле строились и перестраивались в боевые порядки танковые части и подразделения. Учения и стрельбы продолжались непрерывно вплоть до начала войны» («Начало Великой Отечественной войны», с. 29). Ему вторит Е. Дриг, приводя в качестве примера 5-ю танковую дивизию 3-го мехкорпуса (того самого, в котором перед войной служил П.А. Ротмистров): «Практическая подготовка частей тоже находилась на должном уровне. Только в сентябре 1940 года с частями было проведено шесть тактико-строевых учений… Проводилась подготовка и на более высоком уровне (корпусном и армейском)» («Механизированные корпуса РККА в бою», с. 30). Думаю, любой служивший в Советской Армии подтвердит: это весьма интенсивный учебный график. А «корпусной» и «армейский» уровень свидетельствует о том, что в указанных учениях принимали участие сотни танков, тысячи автомашин и десятки тысяч военнослужащих. В послевоенной Советской Армии такое происходило максимум раз в год: фактически подобные крупномасштабные учения подводили итог боевой учебе за весь период, а проводились они обычно осенью.

О том, что 3-й мехкорпус не был исключением, свидетельствует и Д.Д. Лелюшенко: «В (21-м) корпусе шла напряженная работа по его организации, непрерывно шли занятия по повышению боеспособности войск. Красноармейцы и младший командный состав частей овладевали новой техникой: учились управлять танком, вести из него огонь, ремонтировать машину в полевых условиях, приближенных к боевым» («Москва — Сталинград — Берлин — Прага», с. 13). Как пишет бывший в ту пору командиром 1-й противотанковой бригады РГК К.С. Москаленко, его созданная в начале мая часть готовилась «в любую погоду», «по 8—10 часов в день, а также по 2–3 ночных занятия в неделю» (там же, с. 18). Итог?.. За каких-то два месяца сформированная «с нуля» из условно «юных» призывников («все как на подбор», «у большей части имелось среднее или незаконченное высшее образование») бригада превратилась в полностью укомплектованное и боеспособное формирование. Артиллеристы Москаленко оказали наступающим немцам достойное сопротивление даже в условиях встречного боя и неподготовленной обороны.

В ходе работы над этой и другими книгами я уже выяснил, что такая же беспрецедентная интенсивность боевой подготовки наблюдалась не только в мехкорпусах и механизированных артиллерийских частях, но и во всех остальных дивизиях, бригадах и полках Красной Армии, ВВС и Военно-морского флота. Подобных свидетельств немало даже в моей скромной домашней библиотеке, но останавливаться на них подробно я сейчас не буду, поскольку планирую поговорить об этом в деталях в другой работе, которая будет посвящена настоящим причинам катастрофы лета 1941 года. Для меня является симптоматичным, что, несмотря на уже знакомую читателям страсть к «сочинительству», про плохую обученность своих подчиненных ничего не писал и П.А. Ротмистров. Как мы помним, у него в 3-м мехкорпусе «всего не хватало»: танков, командного и технического состава, средств связи и т. д. Но вот с боевой подготовкой проблем не наблюдалось: «…проводили полковые и дивизионные учения, направляя все усилия командиров и штабов на поддержание постоянной боевой готовности личного состава корпуса» («Стальная гвардия», с. 48).