Станислав Грибанов - Хроника времён Василия Сталина Страница 66

А вообще мамка наша издергалась и надо ее беречь. Сделать же это сейчас можешь только ты, так как являешься, кроме мамки, единственной в доме раб-силой, люб-силой, успокой-силой и т. д. и т. п. Надеюсь на тебя.

Пиши, родная моя. Каждая твоя весточка — праздник для меня.

Крепко тебя целую. Жду писем.

«23.4.56

Линушка, дорогая!

Как проводила мать? С каким настроением она поехала? Как ее здоровье? Прошла ее мирихмондия? Как думаешь встречать? Будет ли она звонить из Киева?

Как видишь, вопросов много. Отвечай скоренько, не задерживай. Если мамка позвонит — передай от меня большой привет и поцелуи. Подбодри ее. Она беспокоится за свое судейство. Ничего. Пусть не беспокоится. С ее опытом бояться нечего.

Лина батьковна! Обязательно встреть мамку. Купи хоть каких-нибудь цветочков и преподнеси от нас с тобой. Сделай это обязательно, дорогая моя. Обязательно. Ты теперь стала настоящей хозяйкой…

Хозяюшка! Надо как-то устроить встречу мамке и дома. О вокзале мы с тобой уже договорились, а дома? Дома надо, по-моему, сделать так:

1. Навести такой блеск, чтобы у нее в глазах зарябило от чистоты.

2. Накрыть (приготовить заранее — ведь с вокзала вы вместе приедете) стол на 4 персоны: бабушка, мамка, ты и поставь мой прибор. Хоть меня и нет с вами, но пусть прибор стоит, как будто и я с вами. Конечно, никаких сверхъестественных яств не будет, но обыкновенный обед или ужин с такой сервировкой напомнит о Другом мае, и, мне думается, это будет приятно мамке.

А вот какое твое мышление по этому вопросу, очень хотелось бы знать, так что опять придется тебе поднатужиться и написать. Примерно стол будет выглядеть так (только сделай скидку на критику, ведь мои художественные «способности» тебе известны). (Здесь рисунок. — С.Г.)

3. Самое главное, найди какой-нибудь мой снимок и «посади» его вместо меня.

Не кажется ли тебе, что слишком много задумано? Хватит ли у тебя терпения все это сделать? Смотри, не оплошай.

Было бы очень здорово, если бы это письмо осталось между нами, и все то, что ты сделаешь — это от тебя мамке, а я ни при чем, я ничего не знаю. Я-то тебя не выдам, а вот как ты — справишься ли, сумеешь ли все это сделать? Не слишком ли трудно? Но если справишься, то будешь просто молодец. В общем, ни пуха, ни пера тебе в этом предприятии.

Пишу тебе это письмо 23 апреля. Только что получил письмо от мамки от 19 числа. Ты должна получить мое письмо (это) 25 или 26-го. Мамка пишет, что приедет 27-го, так что времени у тебя в обрез.

Жду писем, золотко ты мое!

Всех благ тебе.

Крепко целую. Страшно скучаю.

Линок! Бабушку расцелуй. Привет Вале, Лиде, Володе, Тамаре, Макаке.

Пиши. Жду».

«22.5.56

Мать!

Посылаю тебе записку на имя Полянского. Надо ее передать лично ему, с женой дела не имей. Он, очевидно, приезжает в Москву, а если нет, то узнай его адрес и пришли мне. Записку имей все время при себе и при первой возможности передай ему. Я буду делать это дело и другим путем, но через Полянского можно было бы сделать быстрее и без лишних разговоров. Есть еще один вариант — это сходить тебе самой в суд и взять копию приговора, но это надо делать, получив от меня просьбу о выдаче копии, т. к. тебе могут не дать. Обсудим этот вариант 10 июня, а просьбу в суд я приготовлю. Шли быстрее адрес Екатерины Тимошенко. Светлану ждать долго.

Да, по поводу 10 июня. Во-первых, поезд, на котором ты собиралась приехать 20 числа, отменен с 15 мая. Так что надо точно знать час твоего приезда 10 июня. В принципе я уже договорился, но теперь надо время приезда. Давыд Иванович очень любезно не требует за неделю предупреждать, а за 5 дней. Такую любезность надо ценить и не подводить с прибытием. Так что максимум 4-го июня я должен сообщить точное время твоего прибытия, дорогая моя…

Хорошо бы Светлане сказать, как только она появится на горизонте, чтобы она по дороге узнала, как дела у Николая Владимировича. Жив он или отдал душу Богу? Вообще, как только появится, гони ее ко мне.

Вот пока и все, что я могу тебе сказать, вернее писать. Время тянется, как старая кляча. Грущу и жду тебя. Сегодня поглядел на календарь и так далеко показалось это 10 июня, что настроение испортилось.

Пиши, как здоровье, как дела. За меня не беспокойся.

Жду писем от тебя и Линушки. Расцелуй ее.

Крепко целую.

«22 мая 1956

Полянскому — о прекращении брака.

Виктор Семенович!

Надо сходить в суд. Попросить поднять архив и переслать мне копию решения о разводе с Е. Тимошенко. Ты знаешь адрес и кто был председателем. Не поленись и сделай быстренько. Полученное запечатай в конверт на мое имя и передай К.Васильевой, а она передаст мне.

Если архив похерен или будет какая-либо неувязка и ты не получишь копию решения суда (что было бы очень печально. Надо постараться и получить), то пришли мне справку — сам вспомни: когда и кто председательствовал, а я тогда официально запрошу через соответствующих людей, но это делать не хочется. Самое лучшее — если бы ты прислал копию приговора. До скорой встречи.

«27.5.56

Родная моя!

Письмо твое, как всегда, действует на меня, как бальзам. Настроение поправляется, и все кажется не таким сложным и трудным. Очень рад, что у тебя все хорошо. В отношении отпуска ты решила правильно — с детьми это не отпуск. Отдохнуть тебе надо и отдохнуть как следует. Ничего приличного я отсюда не вижу, но ты поразмысли, и быть может, 10-го сможем решить, как лучше сделать… Любым путем надо достать путевку в Кисловодск. Не морщи нос! Да, там нет моря, но там есть все, что тебе гораздо нужнее. Не забывай о своем сердце, да и остальные хвори лечат лучше всего в Кисловодске. Конец августа и начало сентября в Кисловодске очень хорошие. Много фруктов, отличная погода, а самое главное, нет такой жары, как в июне-июле, которая плохо действует на сердечников (особенно при лечении).

Напиши мне, какие возможности достать путевку. Напиши, сколько стоит такая путевка (на 1,5–2 месяца) и что ты думаешь делать в отношении своего лечения до отъезда в Кисловодск или Ессентуки в Москве. Время терять не стоит, и, по-моему, надо начать лечиться здесь, а в санатории закрепить курс лечения и стать полноценно здоровым человеком. Гляжу на твой распорядок работы и думаю, что для собственного здоровья даже при таком расписании работы время найти все же нужно и можно. Никто, дорогая моя, не вернет тебе здоровье, если ты его окончательно подорвешь. К тому же надо не забывать, что юношеское пренебрежение здоровьем в наши годы непростительно, а чем дальше, тем будет хуже. В старики записываться, я думаю, у тебя желания нет, следовательно, лечись. Лечись серьезно, а не просто отдыхай.

В 1957 году ты должна быть вполне здоровым антропосом. Вполне.

Ты спрашиваешь: «Как у тебя дела, пиши». Слухаюсь, ваш бродь!..

Дела идут, контора пишет, а касса деньги выдает.

Все по-старому, мать. Однотонная жизнь и дела. Единственное, что спасает, — это работа. Без работы просто извелся бы. Держусь, стараюсь бодриться и не показывать вида, как мне тяжело находиться вместе с действительной сволочью (в полном смысле этого слова). Единственные, правда очень непродолжительные, беседы с Давидом Ивановичем и еще более редкие с Тимофеем Миновичем — это единственные случаи, когда разговариваю с людьми. Остальные — сама понимаешь… Какие у меня могут быть с ними общие интересы, а следовательно и разговоры.

Живу от письма до письма от вас с Линушкой и от свидания до свидания с тобой, родинка…

Ты пишешь: «Ходила в магазин, тебе купила сандалии. Не знаю только, подойдут ли, мерила на свою ногу». Самое главное, что не забыла, а сандалии натянем. Даже такая мелочь в этом положении радует. Любая мелочь, дающая понять, что тебя помнят, заботятся о тебе, приводит поистине в телячий восторг. Может быть, и глупо радоваться и так возвеличивать простую хозяйственную мелочь, но все же приятно, очень приятно. Раз мерила на свою ногу, значит, вспомнила, что самые мои любимые туфли были — твои красные стоптанные. А раз вспомнила это, значит, вспомнила и меня, подумала обо мне, посочувствовала (?!) и т. д…

С какой радостью уехал бы сейчас куда-либо в лес, в сторожку! И пошли бы все эти люди ко всем чертям. Звериные законы куда благороднее. У них нет интриг, все ясно и просто. А тут, на нашей планете человеческой, говорят одно, а подразумевают другое. Не дипломат я и никогда не смогу им стать, да и не хочу. Вся моя идиллия заключается в возможности существовать и подальше от всех этих интриг. Устал я от этих хитросплетений, недоверий, выдумок, от всей этой мишуры. Хочу отдохнуть, и кроме тебя никто не нужен мне, все раздражают меня, злят.

Сегодня на кладбище (из окна слышно) запел соловей. Вспомнил я веранду и попытки записать соловьиное пение. От этих воспоминаний защемило… В общем, «шел я лесом, песню пел соловей мне… Я хотел его поймать — улетел…»