Жан Флори - Алиенора Аквитанская. Непокорная королева Страница 67

В целом я придерживаюсь того же метода. Но значит ли все вышесказанное, что не стоит и пытаться воссоздать действительность на основе свидетельств, оставленных в источниках? Конечно, осуждая Алиенору, хронисты руководствовались своими собственными представлениями о нравах, морали и ценностях, принятых в то время. И оценочные суждения они выносили, опираясь на эти нормы, служащие им эталоном. Но настоящим основанием для этих суждений служит то, что поведение Алиеноры им полностью противоречило. Иными словами, они были высказаны потому, что Алиенора перешла установленные границы, нарушила табу или пренебрегла приличиями. В рассказах хронистов заложены два информативных пласта: это нормы, принятые в то время (нормы, которые историк может не принимать, но обязан учитывать, чтобы осознать всю важность используемых терминов), и поведение, далекое от норм, а потому осуждаемое. Забыть о таком простом факте было бы в высшей степени предосудительно. Следовательно, восстановить реальный облик событий опираясь на повествование хронистов, на мой взгляд, все же можно. Или, по крайней мере, можно понять манеру, в какой хронисты воспринимали эти факты, прочувствовали и анализировали, а затем распространяли их в соответствии с определенными замыслами, отражающими их идеологию.

Однако нельзя смешивать легенду об Алиеноре в период ее расцвета, с тем, что она представляла собой в самом начале, а уж тем более с фактами, способствовавшими ее зарождению. Ибо скандальная репутация королевы не родилась из ничего. Конечно, политическая или идеологическая пропаганда приукрасила и преумножила ее характерные черты, и это преувеличение, со временем только усилившееся, привело к тому, что многие историки отказались видеть в свидетельствах, касающихся происшествия в Антиохии, какую-либо информативную ценность. Многие из них надеялись преодолеть это препятствие, полностью отделив Алиенору от ее легенды; таким образом легенда была выброшена из истории. Чрезмерное распространение сплетен о неверности королевы стало в их глазах доводом, позволяющим отбросить в сторону все слухи. Однако это — не критический подход к делу: ведь если одни свидетели молчали об этом инциденте, то другие упоминали о нем намеками, а третьи рассказали более полно и точно, причем задолго до того, как этот сюжет оброс чрезмерными подробностями. Можно ли заявлять о том, что события, породившего столько слухов, не было на самом деле, аргументируя такое заявление молчанием одних источников или буйной фантазией других? Я думаю иначе, а потому считаю полезным снова, еще более внимательно, проанализировать свидетельства, касающиеся этих фактов. Именно они лежат в основе пагубной репутации Алиеноры, распространившейся, вне всякого сомнения, с конца XII в.

Еще одно современное историческое направление, представленное главным образом в Америке, рассматривает наш вопрос с позиций, на которые оказали сильное воздействие феминистские движения и исследования, посвященные власти женщин, в частности, королев (Queenship). Исследователи, работающие в рамках этого направления, пытаются интерпретировать сообщения источников об интересующих нас фактах исключительно с политической и идеологической точек зрения[595]. При подобном подходе инцидент в Антиохии сам по себе не заслуживает внимания — важно лишь его идеологическое значение, которое авторы хотели приписать Алиеноре, особенно после ее смерти. Со своей стороны, будучи уверен в том, что описание, истолкование и искажение фактов зависят от менталитета тех, кто их излагает, а также красноречиво свидетельствуют об их идеологических и политических устремлениях, я в равной степени убежден, что в легендах не все выдумка: по моему мнению, определенной степени достоверности в вопросе о реальности изначального факта можно достичь, если внимательно исследовать документы. Именно этот субстрат действительности позволяет оценить, прибегнув к сравнительному анализу, всю полноту искажения информации и вычленить из нее — без всякого a priori — идеологическое значение.

Если верить некоторым приверженцам направления, указанного выше, обвинения, касающиеся аморального поведения королевы, появились в основном после ее смерти; их распространили хронисты, якобы желавшие в силу политических причин бросить тень на королеву и тем самым поставить под сомнение законность рождения ее детей[596]. Так, Парсонс и Вилер, поддерживая этот тезис, опираются на два аргумента. Первый — похвала нравственности Алиеноры, встречающаяся во многих произведениях ее современников, что вроде бы противоречит тому нелицеприятному образу королевы, сложившемуся позднее. Второй — контраст между обвинениями в безнравственности, получившими распространение в XIII в., и молчанием, нейтральной позицией или по крайней мере сдержанными замечаниями в документах, современных Алиеноре.

На опровержение первого аргумента не потребуется много времени. Действительно, в нашу эпоху, которой правит — порой доходя до крайности — критический разум и недоверие к любому чересчур хвалебному тексту, было бы забавно обнаружить среди историков тех, кто оказывает доверие стереотипным портретам, «заказчиком» которых чаще всего выступали корысть, лесть или простое следование существовавшим правилам приличия. Вопреки тому, что утверждают эти авторы, фактически невозможно использовать в качестве довода краткое замечание Рожера Ховденского, который еще до 1201 г. предоставил «шаблонный» образ уважаемой всеми королевы Алиеноры, удалившейся в Фонтевро на старости лет, измученной в конце долгого путешествия непосильными трудами ее суровой, но насыщенной жизни[597]. С еще меньшим доверием следует относиться к стереотипному портрету королевы, который создал поэт Вас в своем «Романе о Ру (Роллоне)», вышедшем в свет в 1160 г. В то время автора хорошо принимали при дворе супругов Плантагенетов: Генрих II предоставил ему пребенду каноника в Байё, чтобы ничто не отвлекало сочинителя от работы над историей предков короля, герцогов Нормандских[598], а его «Роман о Бруте», вероятно, был посвящен Алиеноре, как мы увидим далее. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Вас представляет королеву в благоприятном свете, говоря о ней как о «высокородной госпоже, чистосердечной, доброй и мудрой»[599]. Было бы крайне неосмотрительно говорить о большой исторической ценности подобных восхвалений, вышедших из-под пера писателей, которые жили благодеяниями тех, кого они хвалили.

К тому же как можно относиться с доверием к портрету, приведенному в надгробном слове в Фонтевро, в котором воспеты бесчисленные добродетели королевы, скончавшейся после того, как она удалилась в это аббатство и осыпала его многими дарами? Согласно автору этого некролога, достоинства Алиеноры озаряли мир: к своему благородному происхождению она добавила достойную жизнь, безупречный нрав, множество добродетелей, несравнимую честность и порядочность, которые вознесли ее почти над всеми королевами этого мира[600]. Было бы странно обнаружить в тексте подобного жанра упоминания об ошибках, пороках или бесчестных поступках той, что проявляла такую щедрость к этому аббатству, вплоть до того, что удалилась в него сама, чтобы разделить благочестивое уединение и молитвы его монахинь!

Обвинение в распутстве Алиеноры вступает, как говорят, в противоречие с описанием Ричарда Девизского, писавшего в 1198 г. о королеве как о «несравненной женщине, красивой и вместе с тем целомудренной», украшенной многими добродетелями[601]. Как известно, этот автор был панегиристом Ричарда Львиное Сердце, а потому нет ничего удивительного в том, что он хотел восславить его мать, в то время еще не ушедшую из жизни и облеченную значительной властью.

В таких благосклонных отзывах нет ничего из ряда вон выходящего, скорее наоборот. Доверять подобным шаблонам значит пренебрегать всей совокупностью критических методов. Но еще хуже предпочитать эти мифы текстам, созданным в то же самое время и упоминавшим — разумеется, полунамеками — о менее похвальных сторонах интересующего нас персонажа. Так обстоит дело с Ричардом Девизским, который умеряет собственную похвальную речь об Алиеноре, королеве Англии, маргинальной заметкой: в ней содержится явный намек на поведение королевы в Антиохии, о котором, подчеркивает он, знали все и о чем лучше не говорить:

«Многим известно о том, о чем лучше было бы, по моему мнению, ничего не знать: сия королева, вместе со своим первым супругом, отправилась в Иерусалим. Пусть же никто из нас не скажет большего. Мне прекрасно известно об этом. Сохраним же молчание!»[602]

Этот намек появляется в тексте не только ради того, чтобы отретушировать хвалебный портрет, приведенный ранее: он противопоставляет нынешние добродетели королевы Англии, восхваляемые ради приличий, ее поведению в прошлом, в бытность королевой Франции. В глазах автора поступки королевы, очевидно, заслуживали порицания; к тому времени о них все знали настолько хорошо, что Ричард Девизский не счел нужным лишний раз упоминать о нем — или поостерегся это сделать. Итак, первый аргумент Парсонса и Вилера кажется мне неприемлемым. Он противоречит фактам и свидетельствует о поразительном отсутствии критического подхода.