Владимир Шигин - Жизнь на палубе и на берегу Страница 67

Свидетельство еще об одном оригинале – российском адмирале начала XIX века: «Адмирал был очень хорошо расположен к офицерам и пассажирам и всегда приглашал их к обеду. Обеды эти сопровождались живыми разговорами и тостами, которые всегда предлагал сам адмирал. Первым тостом был „добрый путь“, затем присутствующие и отсутствующие „други“, как он выражался, затем „здоровье глаз, пленивших нас“, „здоровье того, кто любит кого“ и прочее. Во всех этих „здоровьях“ портвейн играл главную роль. К концу обеда графины были пусты, и часто подавались следующие, особенно, когда обед был более оживлен».

Разумеется, в российском флоте бывали случаи из ряда вон выходящие. Впрочем, где их не бывает! Вот лишь несколько примеров. Матрос Станислав Станкевич в 1823 году в кругосветном плавании сбежал с фрегата «Крейсер», не выдержав издевательств и оскорблений со стороны командира – капитан-лейтенанта Лазарева М. Поиски не дали результатов. Лейтенант Завалишин, бывший в этом походе, писал, что Станкевич был одним из лучших матросов, опытный рулевой, знал грамоту и особенно остро чувствовал незаслуженные оскорбления. Впрочем, вряд ли кого могло ввести в заблуждение донесение Лазарева (ну, чем не оригинал!), что матрос заблудился в лесу…

А вот история с трагической смертью Петра Головачева, который застрелился в мае 1806 года при возвращении из кругосветного плавания на корабле «Надежда». Он покончил с собой из-за того, что камергер Резанов, плохо отозвавшись об офицерах «Надежды», похвалил его одного. Как вспоминает современник: «С этой минуты на Головачева напала ипохондрия, он вообразил, что товарищи могут заподозрить его в искательстве…» А вот капитан второго ранга Сергей Гиринский-Шахматов, уволившись с флота в 1827 году, в 1830 году разочаровался в окружавшей его жизни и постригся в монахи Афонского монастыря, где принял имя Аникита.

Финалом жизни моряка далеко не всегда была могила с надгробием. Если смерть происходила в море, то там обычно и погребали. Но некоторые все же упокаивались в земле. Никто никогда не исследовал эпитафии российских моряков, уж слишком мрачная эта тема, впрочем, и достаточно поучительная…

В большинстве случаев надписи были весьма обыденными, с указанием главного подвига усопшего и датой смерти. Так, на могиле героя Чесменского сражения Дмитрия Ильина была установлена плита с надписью: «Под камнем сим положено тело капитана первого ранга Дмитрия Сергеевича Ильина, который сжег турецкий флот при Чесме, жил 65 лет, скончался 1803 года». Сказано лишь самое главное и без особых затей.

Однако порой на могильных плитах выбивались целые поэмы! Порой сами усопшие загодя готовили себе многозначительные эпитафии, соревнуясь в оригинальности.

Так, к примеру, на могиле командующего Азовской флотилией адмирала Алексея Сенявина, скончавшегося в 1797 году и похороненного в Александро-Невской лавре в Санкт-Петербурге, значится:

Здесь, под камнем сим,Лежит преславный адмирал,Кой лести не любил, коварство презирал,Сенявин доблестен, вождь мудрый, милосердный,Оставивший к себе почтенья храм бессмертный,Друг человечества, друг верной правоты.Прохожий, помолись об нем Творцу и ты!

Впрочем, адмирал Сенявин был личностью знаменитой, потому в эпитафии он и «преславный», и «доблестный вождь». А вот некий генерал-лейтенант по адмиралтейству Стурм, всю жизнь прослуживший на берегу, запомнился современникам лишь тем, что прожил 77 лет. Для начала XIX века этого возраста достигали весьма немногие. А потому именно этот факт и был увековечен в биографии флотского чиновника:

Почий в покое ты, о истый веры сын!В враге своем всегда любил ты человека;Был нежный друг родных, примерный гражданин;Отечеству служил со славою полвека.

Еще один знаменитый флотоводец – адмирал Петр Иванович Ханыков. Участник Чесмы, он испытал на своем веку и взлеты, и падения. На надгробии его осталась следующая образная надпись:

Здесь старец опочил, благословенный свыше,Вождь сил, носящихся с громами по морям.Он был в день брани лев, в день мира – агнца тише,России верный сын, слуга и друг царям.Он с верою протек путь жизни скорбный, тесныйИ в смерти верою способен торжества;За подвиг на земле приял венец небесныйИ славой воссиял во свете Божества.

В годы русско-шведской войны 1788–1790 годов в сражениях на море отличились два флотоводца – адмиралы Чичагов и Круз. В честь обоих императрица Екатерина Вторая написала в свое время по небольшому стихотворению. Оба адмирала завещали, чтобы строки, написанные монаршей рукой, были выбиты на их могильных камнях.

Адмирал Василий Чичагов в свое время обещал императрице обязательно победить шведов и сдержал свое слово, разгромив неприятельский флот при Ревеле. Сказанные им императрице слова обещания и стали основой екатерининского стиха, а потом и эпитафии:

Здесь погребено тело адмирала и кавалераВасилия Яковлевича Чичагова.С тройною силою шли шведы на него.Узнав, он рек: Бог защитник мой!Не проглотят они нас!Отразив, пленил и победу получил.

На могиле второго победителя шведов в ожесточенном двухдневном Красногорском сражении на подступах к Петербургу, адмирала Александра Ивановича Круза также были выбиты слова Екатерины Второй:

Громами отражая гром,Он спас Петров и град, и дом.

Персональной эпитафии первого поэта тогдашней России Гавриила Державина удостоился известный к упец, мореход и основатель российских поселений на Аляске Григорий Шелехов, умерший в 1800 году и похороненный в Знаменском монастыре:

Колумб здесь росский погребен!Проплыл моря, открыл страны безвестны.И зря, что все на свете тлен.Направил парус свой во океан небесныйИскать сокровищ горних, не земных —Сокровищ благих!

Еще один представитель Русско-американской компании – мореплаватель и купец Евстафий Деларов, похороненный на Смоленском кладбище Санкт-Петербурга, удостоился следующей эпитафии:

Моря, Америка – вот гдеСмерть косу на тебя точила.Но ты средь бурь был жив везден,И здесь она тебя скосила —В объятиях жены, детей.Друг правды, чести, где ты скрыт?Ты мертв, в гробу, но от друзейНе будешь вечно ты зарыт.

Настоящую загадку оставил после своей смерти в 1835 году знаменитый исследователь Новой Земли подпоручик корпуса флотских штурманов Петр Пахтусов. На его каменном надгробии было высечены изображение парусного корабля и слова: «Новая Земля, Берег Пахтусова, Карское море». А чуть ниже сделана надпись: «Корпуса флотских штурманов подпоручик и кавалер Петр Кузьмич Пахтусов умер в 1835 году седьмого дня, отроду 36 лет, от понесенных в походах трудов и д… о…»

Что такое эти таинственные «д… о…» в точности неизвестно до сегодняшнего дня. При этом существует несколько версий. Так, историк Г. Захаров пишет о возможной тайне букв на могильном камне Пахтусова следующее: «Известно, что после смерти Петра Кузьмича осталось его семейство – жена, сын и две дочери. К слову, в конце 80-х годов XIX века они еще были живы. Сын Николай, подпоручик в отставке, доживал свой век в Петергофе, где имел дом. Дочь Александра, вдова губернского секретаря Погорелова, жила в Кронштадте, а вторая дочь – Клавдия – в Петербурге. Обе дочери проживали в бедности, получая за отца годовую пенсию в 33 рубля и пособие от Морского министерства в 150 рублей. Загадочные буквы „д“ и „о“, по объяснению большинства исследователей, могут означать… „домашние огорчения“ Петра Кузьмича Пахтусова, который уже больным человеком вернулся с Новой Земли, „добило“ семейное обстоятельство. Перед отъездом в экспедицию он вручил жене конверт с деньгами, которые были накоплены им с огромным трудом. При этом Петр Кузьмич якобы настоятельно просил жену не вскрывать конверта до его возвращения или же получения известия о его гибели. Однако супруга Пахтусова по своей ветрености в отсутствие мужа растратила все деньги…» Есть и те, кто считают, что Пахтусова сгубило известие о неверности жены. И в этом случае можно сказать – «от домашних огорчений». В пользу этой версии говорит и обстоятельство, подмеченное современниками, хорошо знавшими Петра Кузьмича. Всем им он был известен не только своим трудолюбием, смелостью, решительностью, даже горячностью, но и веселым нравом и любезностью… А сразу же после возвращения из экспедиции Пахтусов резко изменился характером и сделался до крайности раздражительным. Что же на самом деле повлекло скоропостижную смерть знаменитого полярного исследователя и что именно означают таинственные буквы «д… о…», видимо, мы уже никогда не узнаем…

Порой эпитафии выглядели вообще весьма двусмысленно, и сложно понять, что же именно хотел сказать их автор об усопшем. Так, на могиле известного сподвижника и любимца Петра Первого адмирала Франца Лефорта потомкам осталась следующая фраза: «На опасной высоте придворного счастья стоял непоколебимо». Что ж, как могли, так и воспели главную заслугу усопшего адмирала…