Николай Костин - Десять покушений на Ленина. Отравленные пули Страница 67

В походе на Мозырь Савинков и савинковцы дышали в полном, а не в переносном смысле убийствами, грабежами, казнями, бродили по советской земле в кровавой тьме, убивали безвинных от усталости и лени, от безделья и тоски. Стреляли на выбор. И слева, и справа, и в лоб. По очереди. Куда было торопиться. Захваченные были безоружны. В большинстве — старики, старухи и дети. Те, кто не смог убежать и скрыться в лесах. Потому и целились внимательно и долго. Продлевали удовольствие. Жертвы падали безмолвно. Они же были крестьянами. Красными крестьянами.

Савинковские набеги и рейды… Руководил ими полковник С.Э.Павловский. В городе Холм убито 250, ранено 130 человек. В районе Пинока — убито 14 человек. Ограблены банки и разгромлены учреждения в уездных центрах Духовщина, Белый, Поречье, Рудня. Повешена беременная жена — начальника погранзаставы. В Опочке живым сожжен директор банка Г.И.Хаймович. Близ Полоцка пущен под откос пассажирский поезд, на железнодорожной станции расстреляно 15 коммунистов…

И все же поход на Мозырь и другие разбойничьи рейды в Белоруссию закончились полным разгромом воинства Савинкова, Перемыкина и братьев Булак-Балаховичей. Тогда Борис Викторович организовал на территории Советской России военно-разведывательную деятельность. Создал под эгидой польского генерального штаба и французской военной миссии специальное "Информационное бюро". Во главе его, для нaдeжнocти, поставил своего брата Виктора Савинкова. Часть полученных сведений "бюро" передавало польскому генеральному штабу, а часть — французской военной миссии в Варшаве. Деньги, получаемые за шпионаж, шли на организацию подрывной работы в Советской Республике.

Кроме работы разведывательного характера, "Информационное бюро" занималось также посылкой людей для ведения агитации и пропаганды среди сельского населения. Цель — убедить крестьянство, что Октябрьская революция и победа социализма в России не оказала, якобы, никакого влияния на извечное течение жизни мужика, ее специфического уклада. Как была, мол, лапотная мужицкая Русь — матушка темной, невежественной и отсталой, такой она и осталась. Страшно хотелось Савинкову заставить крестьянские массы поверить в то, что социальные революции ничего не меняют в жизни простых людей. А раз так, зачем совершать такие революции, зачем проливать за них кровь. Крестьянам лучше вернуться к прежней протоптанной дорожке. Незачем свергать своих заботливых хозяев — помещиков, денно и нощно пекущихся о благополучия мужика. Естественно, для подобных идей в первые годы Советской власти кое-где почва оказывалась благодатной: зерна "савинковщины прорастали мятежами, восстаниями, заговорами, бандитизмом и терроризмом. Пылали украинские и белорусские села. Дети оставались без отцов. Отцы — без матерей. Внуки — без дедушек и бабушек. Рекой лилась кровь. Закипала вражда. На погостах по ночам кричали совы, выли бездомные собаки и надрывно мычали чудом уцелевшие бродячие бесхозные коровы. Надвигались анархия и хаос.

Савинков же тешил свое политическое честолюбие. Уроков из ошибок не извлекал. Упорствовал в заблуждениях. Угрожал и устно, и печатно большевикам историей. Так угрожал и устрашал, будто история была ему послушна. Будто он был на земле ее чрезвычайным уполномоченным. Он позировал перед лицом истории и продолжал совершать тяжкие преступления, считая их героическим вкладом в русскую революцию. Юную, новую Россию — единственную надежду всех угнетенных, Савинков стремился облить грязью, разрушить, спалить до тла, оклеветать, поставить на колени перед мировым капиталом.

…Обо всем этом Григорий Семенов был хорошо осведомлен. В какой-то мере это были его козырные карты в задуманной игре. И все же тревога не покидала. Неужели Савинков откажется от встречи? Не протянет руку помощи? Не откликнется.

Семенов еще и еще раз вспомнил все, что знал о нем. Мысленно отвечал на предполагаемые вопросы. Выстраивал одну версию ответов за другой. Далеко Москва. Далеко ВЧК… Далеко Реввоенсовет Западного фронта. Не посоветуешься о Натальей. Каково-то ей в тюремных застенках. Скольких бы ошибок можно было избежать, знай он заранее, что Красная Армия отступит от Варшавы… Не возьмет ее лихим ударом… Этого в ВЧК не предвидели… Так получилось.

Кто же приедет? Сам Борис Викторович или секретарь? Уже пять дней его не беспокоили контрразведчики. Не грозили "стенкой". Пять дней… Не спешит его спасать Савинков. Едва Семенов подумал об этом, как звякнула тяжелая задвижка… Должно быть от Савинкова. Или опять начинаются допросы? Дверь широко распахнулась и на пороге возник собственной персоной Борис Викторович Савинков. Семенов улыбнулся. Подбодрил сам себя — не робей. Ты же бывший начальник Центрального боевого отряда при ЦК ПСР! Не спеши говорить… Спеши слушать. Собеседник не из простых. И образован. И начитан. И говорун — поискать. На крайний случай держи в запаси "клятвы", "честное" слово.

Семенов вспомнил о "честном" слове Абрама Гоца — и стало легче на душе. Он — в стане неприятеля. Дать "честное" слово врагу, обмануть его — призвание разведчика, его кредо. Не для спасения собственной жизни, а во имя высших интересов русской революции.

Борис Викторович взволнованно, как показалось Семенову, обнял арестанта. Окинул взглядом с ног до головы.

— Заморили шляхтичи голодом… Могли бы и в расход пустить. Большевиков ненавидят больше, чем мы с вами.

Семенов отметил конец фразы. Выжидал, что еще скажет Борис Викторович. Стареет "серый". Весь какой-то поблекший. Уже и лысина просвечивает на макушке. Под глазами — мешки. Нет той одухотворенности, респектабельности что-ли, которыми он так блистал, когда занимал высокие посты у Керенского. Чего хорошего — быть на побегушках у 2-го отдела военной разведки Польского генерального штаба. Пожаловался: дерьмовое окружение. Кадры переводятся: одни — истреблены, другие — расстреляны, третьи — ушли в глухое подполье, выжидают, четвертые — на откупе у международного и российского капитала — в резерве.

— Тюремная встреча, — сказал Савинков с наигранным пафосом. — но я рад. Мне нужны люди из старой эсеровской гвардии. Дел — по горло. Найдется подходящее и для вас. Кстати, кто такая Богданова?

— Жена. Взял с собой. Думал, пригодится в нелегких делах…

— Так, так… Поляки о ней высокого мнения. Можно сказать, из-за нее тянули с расстрелом. А когда узнали, что ты знаком со мной… Хорошо, что так вышло. Могло все кончится иначе….

В этот же день у Семенова побывал в камере секретарь Савинкова — Смолдовский. Излучая улыбку, охая и ахая, он мимоходом задавал довольно каверзные вопросы, уйти от ответа на которые просто не удавалось… Пришлось рассказывать о себе и о Богдановой, даже более подробнее, чем Борису Викторовичу. Это злило Семенова, но он крепко держал себя в руках, понимал, что одно-два неосторожно сказанных слова погубят жизнь, а вместе с нею рухнет и то, ради чего он с Наташей решились стать красными разведчиками. Невыполненным останется задание Реввоенсовета Западного фронта и ВЧК, санкционированное самим Ф.Э.Дзержинским.

Завершая разговор, Смолдовский неожиданно спросил:

— Даешь ли ты, Григорий, честное слово друга, что действительно приехал не от большевиков?

— Даю, — твердо ответил Семенов и ему показалось, что внутри что-то оборвалось. Лицо же оставалось деловито озабоченным и только под мышками выступил холодный пот.

— Ждите вестей от Бориса Викторовича, — пожимая руку Семенову, сказал Смолдовский. — Сейчас он в генеральном штабе. Ведь на столе у Пилсудского — ваши приговоры… Но я уверен — все кончится благополучно…

Кажется, беда миновала, подумал Семенов, когда Смолдовский ушел. Осталась самая малость — ждать. Как там Наталья? Не дрогнула бы в последние минуты… Коварно действуют подлецы. Зачитали ей смертный приговор, а потом начали допросы. Сначала решили убить психологически, а уж затем — физически. Раскусила ли их Наталья? Надо полагать, иначе давно бы уже была расстреляю.

Савинков вытащил Семенова и Богданову из тюрьмы. Спас от смерти. Надеялся использовать бывшего начальника Центрального боевого отряда при ЦК ПСР в своих целях. Поместил "красных шпионов" в шикарный отель, снабдил документами и деньгами. Бывал у них ежедневно. Рассыпал комплименты Наталье. Подолгу беседовал с Семеновым.

Когда Савинков уходил, Семенов говорил жене:

— Жмется Борис Викторович. Не раскрывается до конца.

Семенов решил бросить на кон последний козырь: рассказал Савинкову о покушении на Ленина 30 августа 1918 года. Борис Викторович жадно ловил каждое слово. Семенов представал перед ним в образе террориста, не понятого ни эсерами, ни меньшевиками, ни кадетами. Такой и нужен был Савинкову — сомневающийся романтик народовластия. Как ни странно, Семенову удалось внушить Борису Викторовичу, что чуть ли не все члены ЦК ПСР завидовали ему, пытались отстранить от руководства боевой организацией. Вот он и подался с женой на Запад, к Савинкову — одному из признанных вождей белой эмиграции.