Кирилл Гусев - Партия эсеров: от мелкобуржуазного революционаризма к контрреволюции Страница 7

Эсеры делали даже попытки примирить народничество с марксизмом. «Они никогда не восстают решительно против Маркса, — писал В. И. Ленин, — боже сохрани! Они, напротив, походя сыплют цитатами и Маркса и Энгельса, уверяя со слезами на глазах, что они с ними почти во всем согласны»71. Под воздействием марксизма в программных документах эсеров появились отдельные положения, более или менее правильно отражавшие ход общественного развития, такие, как признание России капиталистической страной, наличие «классового антагонизма» и некоторые другие. Но это не мешало им с идеалистических позиций «критиковать» Маркса и делать «поправки» к марксизму.

Заявляя о признании экономической теории Маркса, эсеровские идеологи отрицали первенствующую роль экономики. Все факторы и условия общественной жизни, утверждал Чернов, играют равнозначную роль в развитии общества и экономические отношения и производительные силы не являются определяющими72. Отодвигая на второй план материалистические основы революционного процесса, теоретики новой партии утверждали, будто марксизм «покрывает одним экономическим фактором… всю глубину и сложность общественных явлений», не учитывает роли личности в истории, «ее потребности, запросы и условия развития»73.

Пытаясь исправить «узость» марксизма, социалисты-революционеры писали в своей программе: «Социальный прогресс человечества, выражающийся в борьбе за установление общественной солидарности и за всестороннее гармоническое развитие человеческой личности, предполагает не только развитие безличных классовых антагонизмов, но и вмешательство сознательных борцов за истину и справедливость. Его необходимым условием является рост власти человека над естественными силами природы в соответствии с ростом населения и его потребностей. Но в современном буржуазном обществе рост этот совершается не на началах планомерно организованного общественного хозяйства, а на началах разрозненности и конкуренции индивидуальных хозяйств, частной собственности на средства производства, превращения их в капитал и отлучения от них непосредственных производителей»74. Но по мере усиления «критической струи» и стремления эсеров избавиться от малейшего сходства с марксизмом даже эта формула была объявлена слишком марксистской.

Уже на I съезде партии эсеров раздавались голоса с требованием исключить из программы всю теоретическую и вводную часть, так как в ней имеются элементы марксизма. А позже, в 1918 г., эсер Трутовский писал: «Нам необходимо… переработать соответствующую часть программы в смысле освобождения от того марксистского духа, которым она проникнута, и для придания ей действительно творческого характера»75. Его соратник Голубовский предлагал устранить из теоретической части «остатки марксистской догматики, влияние которой заметно в ряде утверждений программы, в частности в противоположении принципа развития производительных сил («рост населения и потребностей») идеологическому фактору («рост власти человека»), в невольном, быть может, фетишизировании гипотезы диалектического развития капитализма (концентрация, пролетаризация, пауперизация и пр.)»76.

Но если накопление богатства на одном полюсе и нищеты на другом не закономерность, а лишь гипотеза, значит, прогрессивное развитие общества возможно без революции, путем «улучшения» капитализма. И вслед за Бернштейном и другими ревизионистами и социал-реформистами эсеры декларировали возможность «совершенствования» капитализма и достижения социалистических целей путем частичных реформ. Они считали, что страхование от безработицы, прогрессивный налог на наследство, кооперация, коммунальная политика — не что иное, как ячейки социализма, вводимые в существующий капиталистический строй77. Аграрная программа социалистов-революционеров предлагала в рамках буржуазного строя и товарного производства изъять землю из товарного оборота78.

Уже в первых наметках своей программы эсеры выставляли требование организации «всевозможных видов общественных соединений и экономических коопераций для постепенного высвобождения крестьянства из-под власти денежного капитала»79. А несколько позже сущность переходного от капитализма к социализму периода эсеры определили как «время органического врастания социалистических принципов в буржуазно-капиталистический строй»80.

У последователей Бернштейна, Давида и Герца эсеры восприняли отрицание общих закономерностей капиталистического развития. Вслед за ними эсеровские идеологи признавали существование лишь национальных типов капитализма и особых законов развития сельского хозяйства, которые якобы ведут к некапиталистической эволюции земледелия. «Законы развития сельского хозяйства, — заявляли они, — совершенно иные, чем в индустриальной (фабрично-заводской) промышленности. Если в индустрии концентрация капитала не только факт, но при условии частной собственности на капитал — закон, если здесь мелкие хозяйства, не выдерживая конкуренции крупных предприятий, поглощаются последними, то в сельском хозяйстве наряду с мелкими погибают и крупные хозяйства, а за счет обоих растет среднее трудовое крестьянское хозяйство»81.

Таким образом, мелкобуржуазная, эклектическая программа эсеров представляла собой, по меткому определению В. И. Ленина, «старинное народничество, подновленное модным европейским оппортунизмом»82. Вожди социалистов-революционеров вообще отрицали необходимость единого мировоззрения. Они придерживались своеобразного «мировоззренческого нейтралитета» и проповедовали самую широкую «терпимость» к мнениям и убеждениям членов своей партии. Создавая «синтетическую» программу, в которой было «немножко Канта, немножко Маркса, немножко Михайловского и Лаврова, немножко синдикализма, немножко отсебятины»83, В. Чернов и его сподвижники рассчитывали удовлетворить всех. А это было не так-то просто, ибо партия, по свидетельству ее основателей, складывалась как «конгломерат совершенно разнородных элементов»84, от полуанархических групп с ярко выраженной тенденцией мелкобуржуазного революционаризма до «Русского богатства» с его стремлением создать легальную, т.е. приемлемую для самодержавия, партию.

Возводя беспринципность в своего рода принцип, выдавая эклектизм за «широту» взглядов и противопоставляя эту «широту» «узости» марксизма, эсеры пытались «прикрыть свое внутреннее бессилие размашистостью порыва, «широтой» программы, сиречь (читай) беспринципным сочетанием самых различных и противоположных программ, одинаково приложимых, именно в силу этого их качества, и к интеллигенции, и к пролетариату, и к крестьянству»85.

Попытка опереться на все классы, так же как и связанный с ней эклектизм, является характерным признаком политического авантюризма, который «не думает о последовательности, стараясь только уловить момент, воспользоваться борьбой идей для оправдания и сохранения безыдейности86. Еще Маркс писал, что «демократ, представляя мелкую буржуазию, т.е. переходный класс, в котором взаимно притупляются интересы двух классов, — воображает поэтому, что он вообще стоит выше классового антагонизма. Демократы допускают, что против них стоит привилегированный класс, но вместе со всеми остальными слоями нации они составляют народ»87.

Перенося классовые различия из производства в распределение, эсеры отрицали наличие какой-либо разницы между пролетариатом и крестьянством, поскольку они, так же как и интеллигенция, живут на средства, заработанные личным трудом. В этом теоретики новой партии следовали за вульгарными социалистами, которые видели отличительные признаки различных классов общества в источниках дохода.

Исходя из принципа «трудовых доходов», эсеры создавали некий триединый класс: крестьянство — пролетариат — интеллигенция. На этот «класс-троицу» и мечтала опереться партия социалистов-революционеров. «Настоящая социалистическая партия, — записано в одном из эсеровских документов, — должна объединить весь рабочий класс — народ: и трудовое крестьянство, и наемных рабочих (пролетариев), и тружеников-интеллигентов, учителей, фельдшеров, докторов, писателей, т.е. всех живущих трудом своим, а не беструдовым доходом»88.

В соответствии со своими субъективно-идеалистическими взглядами на исторический процесс теоретики социал-революционаризма фактически вообще отрицали роль деления общества на классы. Их внимание привлекал не класс, «не богач и не бедняк, не буржуа и не пролетарий, не помещик и не крестьянин, не интеллигент и не дикарь… а каждый из них — постольку, поскольку он есть человеческая личность, способная к непрерывному, всестороннему развитию»89.