Дмитрий Винтер - 1612. Все было не так! Страница 7

Уяснив все это, вернемся снова в Россию – Евразию. Так вот, при Чингисидах (XIII в.) в евразийской Степи фактически было установлено восточное «равенство в бесправии». В целях уничтожения старой кипчакской степной знати после завоевания кипчакских степей Чингисханом было проведено так называемое раскашивание, т. е. расформирование старых племен и включение их в состав новых, пришедших с завоевателями тюркских и монгольских племен (найман, кирей, кунграт и т. д.)[70].

Уничтожение старой знати, имеющей «по роду переходящие привилегии», помимо всего прочего, скоро сделало ханов, говоря словами Ю. Крижанича, зависимыми «от глуподерзия простых… стрельцов», хотя не пеших, а преимущественно конных. Пиком этой зависимости стала «великая замятня» в Орде в 1350—1370-х гг., когда ханов свергали чуть не ежегодно. Однако по мере распада Монгольской империи степное общество постепенно возвращалось к традиционной системе: во всяком случае, киргизы в XVI в. уже вновь воспроизвели древнетюркскую социальную систему[71].

Из последнего видно и то, что такое кочевое общество способно к самоэволюции и саморазвитию (что также отличает Европу от Востока), по крайней мере ограниченно: кочевники оказались способны вернуться от деспотии Чингисидов к традиционному устройству; при этом есть основания думать, что на периферии бывших чингисидских империй (к каковой относятся и степи Казахстана и север Киргизии) это возвращение шло быстрее.

Однако для центра бывшей Золотой Орды (Поволжье), вошедшего в середине XVI в. в состав России, этот процесс был замедлен, этот регион на тот момент оставался еще «чингисхановским» в плане политической культуры. Так вот, есть основания утверждать: причина успеха «самодержавной революции» Грозного в том, что этот регион вошел в состав России, еще будучи «очингисханенным». Этот процесс можно было нейтрализовать, либо объединившись (после успешных походов на Крым) с Литвой, либо приняв «под государеву руку» уже эволюционировавших к традиционному степному устройству казахов, либо сделав то и другое. Тогда удельный вес населения «очингисханенных» регионов в России – Евразии был бы минимален.

Но этого сделано не было. И вот теперь Иван Грозный использовал «очингисханенных» степняков, чтобы искоренить европейское начало на Руси, особенно «заразу свободы», посеянную в период «либеральных» реформ Адашева и Сильвестра, и «очингисханить» и славянскую составляющую Евразии.

Большой террор Ивана Грозного

Сначала были смещены Адашев и Сильвестр – их, как уже сказано, обвинили в отравлении первой жены Грозного Анастасии Романовны. Семьи опальных и даже их друзья были казнены, лишь немногие отделались ссылкой. Вслед за тем попали в опалу и родственники покойной царицы, бояре Захарьины-Кошкины (будущие Романовы), и близкие им люди.

Затем террор обрушился на многие боярские и княжеские земли, при этом среди 6000 человек, попавших в поминальный синодик бояр и дворян – жертв Опричнины, В. Куковенко насчитал всего пять (!) человек, имевших тюркские имена, причем это были незначительные люди, о которых не сохранилось никаких сведений в русских документах[72].

Естественно, террор вызывал сопротивление. Самый безопасный способ сопротивления – отъезд за рубеж, что многие и начали делать (отчасти, как мы видели, еще до Опричнины). С началом же последней быстро исчезли все промосковские иллюзии литовских людей русского происхождения. Вернулся в Литву Дмитрий Вишневецкий, примирившись со своим королем. Иван Грозный сделал вид, что его этот уход нимало не заботит: «Притек он как собака и утек как собака, – велел царь говорить своим послам за рубежом, – и государству и земле нашей никакого убытка не принес»[73]. В действительности же «благодаря» этой размолвке царя с крупнейшим украинским магнатом воссоединение Украины с Россией отодвинулось почти на 100 лет. Но бежали от террора не только переселившиеся было в Москву православные литовские паны, но и свои бояре (князь Курбский – лишь самый знаменитый).

Но и бояре составляли меньшинство бежавших: они надеялись «пересидеть» грозу, договориться, использовать свою родовитость… У дворянства таких надежд не было. Помимо бояр, дворян и их челяди, бежали горожане, зажиточные крестьяне. Бежали целыми семьями, целыми ватагами…[74] Бежал и первый московский книгопечатник Иван Федоров, и тоже в Литву. Таким образом, Россия из страны, в которую бегут, превратилась в страну, из которой бегут. И это при том, что, как мы уже говорили, как раз в это время в Литве (с 1569 г. объединившейся с Польшей в Речь Посполитую) усилилось притеснение православных.

Материалы писцовых книг позволяют сделать вывод, что с конца 1560-х гг. начался кризис сельского хозяйства, что и неудивительно, если учесть, например, что в 1560-х гг. налоги и подати выросли в 4–6 раз. Но стоит ли видеть причину этого кризиса только в Опричнине? В конце концов, нечто подобное опричному террору в те годы имело место и во многих странах Запада (например, Варфоломеевская ночь или террор испанцев в Нидерландах).

Историк И.Л. Перельман видит причину в затянувшейся Ливонской войне[75]. В. Куковенко опровергает его тем, что, например, затяжная (с 1545 г.) война с Казанским и Астраханским ханствами не привела к аналогичным результатам, продолжался подъем экономики (об этом мы уже говорили). Сам В. Куковенко объясняет кризис грабежом деревни со стороны опричников[76], что, на наш взгляд, правильно. По крайней мере, А. Янов приходит к аналогичным выводам.

В самом деле, в составлявшем тогда основу экономики сельском хозяйстве политика Ивана Грозного привела к искоренению наследственного боярско-дворянского землевладения и замене его передачей земли во временное пользование за службу. Естественно было временщикам, не озабоченным дальнейшей судьбой поместий, стремиться ограбить их побольше, пока не отобрали. Отсюда и печальные итоги, попросту разорение, – к концу царствования Ивана Грозного во многих центральных и северных уездах пустовало по 90–95 % дворов![77] В целом, по некоторым данным, население Центральной России за счет уничтоженных и бежавших (бежали, помимо Литвы, также на Волгу, на Дон, в Приуралье и т. д.) уменьшилось с 1550-х по 1580-е гг. на 25 %[78], как это произошло и при Петре I. Выше я уже говорил о Сталине все же как о самом гуманном из трех «великих душегубов» нашей истории. В самом деле, с 1917 по 1953 г., т. е. за период, примерно такой же, как самостоятельное правление Ивана Грозного и Петра I (1547–1584 и 1689–1725 гг. соответственно), население России все же выросло примерно на 20 % (со 160 млн до 190 с небольшим).

Цели террора, однако, были одни и те же. В первую очередь, как мы могли видеть, политика «опричного» правительства была направлена на искоренение частной собственности.

Уничтожалась и независимость Церкви. Царь упорно добивался от митрополитов одобрения своих злодеяний, участь как непокорных (как митрополит Филипп), так и «недостаточно покорных» (как новгородский архиепископ Пимен) была весьма печальной. Отметим, что Пимен осудил Филиппа в 1568 г., однако два года спустя, при опричном погроме Новгорода, сам попал в опалу и чудом избежал смерти[79]. Впрочем, и сам Филипп в свое время, будучи «иосифлянином», осуждал «нестяжателей»[80].

Как бы то ни было, в итоге с независимой от государства Церковью было покончено. Вот иллюстрация того, как изменилось положение дел. О том, что Ивана III Церковь не рассматривала как самодержца и оспаривала его действия, мы уже писали. Здесь добавим, что и Василий III, сын Ивана III и отец Ивана Грозного, по требованию церковных иерархов вынужден был (под страхом отлучения от Церкви) отрастить бороду, которую сбрил было в угоду молодой жене, будущей матери Ивана Грозного[81]. А вот когда сам Грозный в нарушение православных канонов вступил в четвертый брак, то никто не посмел требовать отказа от этого брака. Митрополит выпустил специальное постановление, где царю разрешался четвертый брак с тем условием, чтобы никто из подданных не посмел следовать его примеру[82].

Расправившись с русской феодальной аристократией и Церковью, принялись за торговые города, которые, как показывал западный, а теперь, после реформ Адашева – Сильвестра, и русский опыт, уже становились более опасными, чем феодалы и церковники, рассадниками свободы. Страшный погром Новгорода в 1570 г. добил этот город экономически. Н.И. Костомаров пишет: «Новгород, оправившийся после Ивана III (а было ли от чего оправляться? – Д.В.), был сравнительно богатым городом; новый торговый путь через Белое море не убил его… Новгородские купцы… в большом числе ездили в Швецию… Новгород пред другими краями русскими и в этот период славился преимущественно признаками умелости. Так… приглашали в Москву из Новгорода каменщиков, кровельщиков, резчиков по камню и дереву, иконописцев и мастеров серебряных дел. С Иванова посещения новгородский край обезлюдел… новгородцы стали нищими и осуждены были плодить нищие поколения»[83].