Борис Акунин - Любовь к истории (сетевая версия) ч.1 Страница 7

steve

А вот еще интересный случай нелепой смерти — при просмотре фильма «Рыбка по имени Ванда» умер от смеха известный врач-датчанин Оле Бентсен. Чистейшая правда. Кто хочет — может проверить в Интернете.

Исторические параллели:

МБХ

13, 15.12.2010

На этой неделе произойдет событие исторического значения: судья Данилкин начнет зачитывать вердикт на процессе Михаила Ходорковского. В зависимости от этого решения судьба нашей страны повернет или в одну сторону или в совсем-совсем другую.

Обвиняемых, как вы знаете, двое, но я неслучайно говорю: «процесс Ходорковского». Мне кажется, если б не фактор Ходорковского, Платона Лебедева уже выпустили бы. Когда-то Ходорковский пошел за решетку из солидарности с взятым в заложники товарищем, теперь такое же мужество проявляет Лебедев. Веселая дерзость, с которой держится Платон Леонидович, не может не злить прокуроров, но объект Высочайшей Вендетты не он, и второй процесс затеян не из-за него.

Ладно, по поводу процесса я уже неоднократно высказывался, да и блог у меня тематический, поэтому пост будет не про современность, а про исторические параллели. Поскольку у процесса два возможных исхода, параллелей я подобрал тоже две. Обе во многом, иногда почти до невероятности, напоминают драму, которая разворачивается у нас на глазах. Начиная с внешнего сходства и того, и другого исторического персонажа с Ходорковским.

Вот первый из них:

Как вы поняли, речь сегодня пойдет о капитане Дрейфусе, дело которого и у нас, и за рубежом только ленивый не поминал в связи с делом Ходорковского. Поэтому я, можно сказать, ломлюсь в открытую дверь. И все же хочу обратить ваше внимание на удивительную зарифмованность ситуаций.

1. В обоих случаях на первом этапе обвинения важную роль сыграла популистская игра на ненависти общества к богачам. Альфред Дрейфус не был «олигархом», но происходил из весьма состоятельной семьи. В глазах обывателя он был «жирным котом», мучения которого вызывали злорадство.

2. Определенные силы французского общества всячески подчеркивали еврейское происхождение Дрейфуса, что в тогдашней антисемитской Франции придавало этой фигуре дополнительную зловещесть. (У нас, как мы знаем, без этой пакости тоже не обошлось).

3. Обвинение в обоих случаях довольно скоро полностью обанкротилось, но признать свою неправоту для правящей элиты означало потерять лицо, поэтому власть всеми правдами и неправдами, вплоть до лжесвидетельств и укрытия доказательств, старалась добить обвиняемого так, чтоб больше не поднялся.

4. На зеке из Краснокаменска, как в свое время на узнике Чертова острова сошлись силовые линии истории, и сложилось так, что на карту была поставлена не частная судьба, а путь, которым пойдет целая страна. Как в ней будут приниматься важные решения: кулуарно или с участием общества? Будет в этой стране суд независимой властью или слугой начальства? В каком обществе нам жить — открытого типа или типа закрытого? В «Открытой России» или в «Закрытой России»? Признание своей неправоты — это со стороны государства признак силы или проявление слабости?

5. Второй процесс по делу Дрейфуса проходил примерно после такого же интервала и тоже оказался в центре внимания страны и всего мира.

Стоп. Не совсем так. Вот здесь, в этом пункте, есть явное различие между Францией 1899 года и Россией 2010-го. Мир-то за процессом Ходорковского следит. Пишет пресса, депутаты и сенаторы, правозащитные организации делают заявления, составляют протесты и петиции. Однако наша большая страна позевывает и смотрит в сторону — в телевизор, который про Ходорковского молчит, а всё танцует на льду и потешается над смешными гастарбайтерами.

Во Франции было не так. Там равнодушных не осталось, общество раскололось на дрейфусаров и антидрейфусаров.

У нас же почти две трети населения не интересуются процессом или вовсе о нем не слышали. Люди не видят связи между своей жизнью и исходом суда; им кажется, что их это не касается.

При этом если во время первого процесса среди тех, кто интересовался делом ЮКОСа, преобладали противники Ходорковского («вор должен сидеть в тюрьме», «всех бы их пересажать» и прочее), то сейчас, после семи с половиной лет заключения, настроение переменилось. Цитирую итоги осеннего опроса Левада-Центра: «Число тех, кого убеждают доводы прокуратуры о виновности Ходорковского и Лебедева в ходе процесса в Хамовническом суде в сентябре сократилось до 13 %. В феврале этот показатель составлял 29 % россиян».

Такая же тенденция прослеживалась и во время второго процесса над Дрейфусом. Суд под давлением генералов все равно вынес обвинительный приговор, но президент республики под нажимом мирового и французского общественного мнения помиловал осужденного, который через несколько лет был полностью реабилитирован.

Возможно, то же случится и у нас — если общественная активность наших «дрейфусаров» окажется такой же сильной.

Это я вам привел историческую параллель со счастливым концом. Истина победила, Франция выбрала демократический путь развития. Ну а то, что человек гнил за решеткой столько лет, что дело его жизни (Дрейфус считался высокоперспективным, блестящим офицером) разрушено, что дети выросли без отца — это пустяки и мелочи.

Вторая историческая параллель, о которой я расскажу далее, хэппи-энда не имела. Даже такого.

Речь пойдет о Николя Фуке, маркизе де Бель-Иль, виконте де Мелен и де Во, суперинтенданте финансов Людовика XIV. Большинство из нас помнит его по роману «Десять лет спустя».

Я никогда специально не интересовался этой исторической фигурой и представлял себе канву событий примерно так.

Могущественный финансист, управлявший государственной казной, свалял дурака — желая произвести впечатление на короля и двор, устроил величественный праздник в своей невообразимо роскошной резиденции замке Во. Ну и впечатлил сильнее, чем намеревался. Праздник удался. Увидев, как сладко живет суперинтендант, в то время как государству ни на что не хватает денег, король отдал вконец распоясавшегося казнокрада под суд, а имущество конфисковал. Я числил эту поучительную историю по разряду: «Скромнее надо быть, или Не буди лихо, пока оно тихо». (Между прочим, в некоторых энциклопедиях эта басня по-прежнему фигурирует вкупе с массой другой ерунды.)

Николя Фуке: надеть очки, подстричь… (Портрет Шарля Ле Брена)

С таким багажом знаний некоторое время назад я отправился посмотреть на легендарный замок Во, который находится всего в 50 километрах от Парижа и сохранился в почти первозданном виде.

И начались сюрпризы.

Парк действительно чудесен — настоящий шедевр садового искусства, а вот замок меня разочаровал: хоть и недурен, но для главного казнокрада Франции что-то маловат. Видал я замки и повеличественней.

Не бог весть что (Извините за качество. Снимал сам.)

Я не очень понял, где в замке можно было устроить такое уж грандиозное гала-представление. Даже самый большой, парадный салон своими размерами и убранством никак не мог вызвать зависти у обитателя Лувра.

И совсем уж озадачили личные апартаменты алчного нувориша: скромная квартира из трех маленьких комнат: приемная, кабинет, спальня.

Что-то тут явно не состыковывалось.

Уезжал я в задумчивости и пообещал себе, что обязательно почитаю про Николя Фуке поподробнее, разъясню себе эти парадоксы.

Почитал. Разъяснил. Готов поделиться.

Причин падения Николя Фуке было три: козни интригана Кольбера, политическая необходимость найти козла отпущения за «лихие пятидесятые» и желание прибрать к рукам личное состояние суперинтенданта. Высочайшее посещение замка Во, вопреки легенде, никакой роли не сыграло. Оказывается, король бывал здесь и раньше. Кроме того праздник состоялся 17 августа 1661 года, а известно, что вопрос об аресте был решен еще в мае. Несколько месяцев заняла разработка операции захвата, в финале которой бравый капитан Д’Артаньян (тут Дюма не выдумал) с группой спецназовцев-мушкетеров арестовал олигарха, который, впрочем, и не думал сопротивляться или убегать.

Момент ареста в исполнении восковых фигур замка Во

(Опять извините за качество.)

Фуке был обвинен во всех смертных грехах от казнокрадства до подготовки мятежа и оскорбления величества. Казалось, участь опального финансиста предрешена. Суд должен был стать пустой формальностью.