Майкл Ллевеллин Смит - Афины: история города Страница 7

Ясный свет, четкие очертания. Сейчас это клише характеризует Афины и Аттику, и специфический свет упоминают не только люди искусства, но и многие туристы. Об этом свете можно собрать целый раздел литературы. Например, Эдмунд Уилсон писал о послевоенных Афинах: «В Афинах нужно учиться воспринимать все в понятиях света». А Генри Миллер в 1941 году отзывался о Священной дороге из Афин в Элевсин так:

Здесь все говорит, как говорило и столетия назад, об освещении, ослепительном, радостном. Свет приобретает запредельные свойства — это не только свет Средиземноморья, это нечто большее, что-то непостижимое, что-то священное. Здесь свет проникает в душу, отворяет настежь сердце, оставляет его обнаженным, открытым, отвлеченным в метафизическом блаженстве, которое делает ясным непознанное. Никакому анализу не подвержен этот свет, его нервные импульсы исцеляют и одновременно сводят с ума.

Это говорит больше о самом Миллере, чем о свете Аттики. Но кое-что его зоркий глаз подметил верно. Поэт Георгос Сеферис, друг Миллера, отмечал «однотонность провинциальных английских городов. Думаю, единственное, что отличает англичан от нас (в темпераменте, архитектуре, языке) — это свет».

Аттика и Афины всегда были знамениты своим климатом и особенностями освещения. Но я думаю, что замечание Миллера о силе света и его воздействии на душу — сравнительно ново. Это эстетическое веяние зародилось в XX веке и сразу вошло в моду. Древние писатели чаще упоминали прохладу и зелень афинских рощ, чем сухую, жаркую атмосферу и резкий полуденный контраст солнца и тени. Художники-акварелисты XVIII и XIX веков, такие как Фрэнсис Пенроуз, первый директор Британской школы Афин, скорее смягчали, чем обостряли контрасты. Шатобриан, описывая Акрополь, упоминал «ослепительный свет», но этим и ограничился. Байрона больше интересовали особенности климата, бодрящий ветер и море, в котором он каждый день плавал. Джон Эддингтон Саймондс в 1870-х годах отмечал, что особенным качеством афинского пейзажа является свет: «Не богатство и возвышенность романтического очарования, не величие горных очертаний, но светлая красота, безмятежная открытость небес». Свет представлялся как аспект гармонии и равновесия пейзажа. Ко времени Генри Миллера и художника Ника Хадзикириакос-Гикаса (Гика) свет стал восприниматься острее, в соответствии с эстетикой XX века.

Один из основоположников этой традиции — писатель-романтик Периклес Яннопулос относится к тем интеллектуалам, которые пытались найти новые эстетические ценности Греции на рубеже XIX и XX веков. В своей книге «Греческая линия» (1904) он попытался определить особенности греческого пейзажа, мышления и света. Яннопулос оказал влияние на многих модернистов и причислен к пантеону великих в авторитетном издании «Третий глаз», основанном в 1930-х годах небольшой группой художников и писателей, среди которых были Гика и архитектор Димитрий Пикионис. Яннопулос сошел с ума и покончил жизнь самоубийством, направив лошадь в море возле Элевсина.

Пожалуй, необычнее всего афинский свет представляется на закате солнца, когда склон Гиметта из голубовато-серого становится фиолетово-розовым и будто плывет в атмосфере. Первым это заметил неафинянин, поэт Пиндар, в V веке до н. э. описавший данное явление словом «иостефанос» — буквально «с лиловым венцом». «Прекрасные, фиалковенчанные, воспетые Афины, оплот Эллады, город священный», — писал он. Это не поэтический вымысел, так было на самом деле. Это та самая «лиловая кровь», о которой говорит поэт Костис Паламас.

Несмотря на рассуждения об эрозии и гибели лесов, климат и растительность с древних времен, по всей видимости, не особенно изменились. Этого не скажешь о самом городе. Даже за краткое время моего пребывания в облике Афин произошли грандиозные изменения, что уж и говорить о жизни и привычках афинян: строительство метро, все еще новенького и блестящего, строительство нового аэропорта в самом сердце Аттической долины (для этого пришлось срезать макушку холма и перенести на другое место византийскую церковь), создание пешеходных зон в центре города, постепенное улучшение сообщения между разными частями города и приготовления к Олимпийским играм. В 2003 году казалось, что весь город превратился в одну грандиозную стройку, везде строили и ремонтировали дома, а все музеи закрылись на ремонт и реконструкцию.

Глазами жителей

Именно жители оживляют город, и именно им он принадлежит, хотя, когда читаешь записки некоторых европейских путешественников, так не кажется. Многие приезжали полюбоваться красотами Греции, но не замечали афинян. Однако куда же от них денешься? Население Афин насчитывает несколько миллионов человек. Еще путешествующие по Древней Греции считали своим долгом прокомментировать нравы и привычки афинян, а также греков вообще, прославляя их или проклиная. Одним из ранних примеров могут служить слова святого Павла: «Афиняне! по всему вижу я, как вы особенно набожны…» Достаточно почитать британский «Спектэйтор» или ежедневные газеты, освещающие какой-либо случай с участием греков, чтобы понять, что национальные стереотипы живы до сих пор.

Отважная леди Этель Смит, композитор, ученица Брамса, подруга Вирджинии Вулф и автор редко исполняемой оперы «Предатели», совершила в 1925 году вместе со своей племянницей Элизабет Уильямсон то, что она назвала «пробежкой по Греции на трех ногах». «Три ноги» взялись из того, что рвущуюся на подвиги юную компаньонку старшая была вынуждена непрестанно укрощать, и два скакуна столь разного темперамента никак не могли объединиться в одной упряжке. Леди Этель упоминает «непроходящий шок от красоты, пронзающий как удар тока, и воздух, столь отравленный ею, что стоило глазам и легким единожды воспринять ее, как становилось ясно, что именно она и является главной действующей силой эволюции греческого чуда».

Обладающая достаточно широкими взглядами, но категоричная леди Смит была склонна скорее порицать греков, чем хвалить. Вопреки ожиданиям, что этот народ покажется ей мудрым, но малосимпатичным, они с племянницей нашли и городских и сельских греков добрыми, обходительными и «превосходно преумножившимися». С другой стороны, ей оказалось сложнее иметь дело с греками, чем, например, с южными итальянцами. Критике подверглись и бесконечные дороги, и избыток электрических лампочек, выключателей и ванных комнат в таких местах, куда, по мнению путешественниц, власти не потрудились провести не только электричество, но и воду. Леди Смит корила греков за постоянное пустое времяпрепровождение, за то, что они непрерывно теребят четки, «истинные причины чего кроются в праздности и суетливом характере».

Столетие спустя Фредерику Норту Дугласу его современник-афинянин показался гиперболизированной копией древних греков. «Живой, страстный и искренний, он при этом щеголяет меткостью замечаний, а его непостоянство и жадность до новостей стали легендой. “Ти кинурио?” — “Какие новости?” — так же часто слышно на улицах Афин, как в былые времена до ушей святого Павла и Демосфена доносилось на древнегреческом “Ти кайнон?”— “Что нового?”». По мнению Эдмунда Кили со временем афиняне не слишком изменились. Он пишет о «противоречивом характере современного афинянина: очень эгоцентричен, обаятелен (и мужчины, и женщины), заносчив (каждый считает себя достаточно умным, чтобы быть воротилой бизнеса или премьер-министром), так же деятелен, как житель любого большого города, но вместе с тем исполнен чувства гордости за свой дом, как любой деревенский житель, и почти так же консервативен». Далее Кили пишет: «Этому афинянину не очень-то важны общественное признание и заслуги перед обществом, и в политических вопросах он крайне циничен» — и, возвращаясь к началу, вновь вопрошает: «Каков же афинянин?» Однако среди горожан из общества сохранения окружающей среды и культурного наследия «Эллиники Этериа» можно встретить людей, совершенно не укладывающихся в такое обобщенное восприятие.

Обобщение — излюбленный прием писателя, но грань между честной констатацией и пристрастным изложением очень тонка. Теккерей пересек эту грань, когда писал о «грязных проходимцах, оборванных жуликах, которые три часа до обеда трясутся над засаленными картами, скандалят и кричат, вооружены до зубов, но боятся драки». Марк Твен объявлял современных ему греков «узурпаторами и фальсификаторами репутации предков, если верить тому, что о них говорят», и тут же продолжал: «…а я склоняюсь к тому, что это правда».

Теккерей, который ненавидел все десять лет, потраченные на классическое образование, и время, проведенное в школе Чартерхаус, старался смыть налет романтизма в пику Байрону, более наблюдательному свидетелю, чем он сам: «Что значат голубые холмы Аттики, серебристый покой залива в Пирее, вересковые высоты Пентели и эти скалы, увенчанные дорическими колоннами Пантеона и тонкими ионическими стволами Эрехтейона, для человека, который не выспался из-за того, что его искусали клоны?» Остроумно подмечено.