Владимир Егоров - Загадка Куликова поля, или Битва, которой не было Страница 7

Как бы то ни было, существенно, что в обоих вари­антах рассматриваемого сценария центральное место занимает московское восстание. Но было ли оно? Ста­вя себя на место москвичей, я бы всерьез задумался о том, чтобы дать под зад своему князю. Хроника 70-х го­дов XIV века для Москвы – сплошные войны. Их непо­мерно много даже для никогда не отличавшихся осо­бым миролюбием великих княжеств. Дмитрий Ивано­вич без передыха воюет с Ордой, Волжско-Камской Булгарией, Литвой, Тверью, Рязанью/Суздалем, Смо­ленском, Брянском. Успехов больше, чем неудач, но что с этих успехов имеют простые москвичи кроме все новых и новых рекрутских наборов и дополнительных поборов на содержание войск? Зато последствия всех неудач они ощущают на собственной шкуре. Ольгерд в 1368 году так разоряет московские земли, что летопи­си вопиют: «Такого зла, как от литовцев, и от татар не было». А ведь это было писано еще до нашествия Тохтамыша, дотла выгоревшей Москвы и ее поголов­но вырезанного населения. Если к этому добавить де­сятки тысяч зря сложенных на Куликовом поле голов кормильцев московских семей, то станет совершенно очевидно, что любить своего князя москвичам было не за что. Награждать почетными прозвищами тем бо­лее. А ненавидеть и от безысходности поднять против него мятеж – причин предостаточно.

Собственно, московское восстание – не домысел. Летопись прямо говорит о мятеже в Москве во вре­мя приближения к городу Тохтамыша. Правда, в лето­писной трактовке восстание началось после и вслед­ствие бегства князя и митрополита (Дмитрий бежал в Переяславль-Залесский и без остановки дальше в Кострому, Киприан – поближе, но зато во враждеб­ную Москве Тверь). Но тогда непонятно (и летописи об этом молчат!), против кого москвичи подняли мя­теж. Против кого бунтовать-то, если всего начальст­ва след простыл? Вот и возникают естественные со­мнения: не поменяли ли редакторы летописей места­ми причину и следствие? Не дали ли дружно князь со всей семьей и митрополитом стрекача как раз из-за вспыхнувшего в городе мятежа? Если это так, то в та­кое время власть в городе мог прибрать к рукам кто угодно, хоть литовский, хоть китайский князь, лишь бы не подручный Дмитрия Донского. И если восста­ние на самом деле имело место и было направлено против него, теоретически, Дмитрий, наверное, мог [Обратиться из «костромской эмиграции» к Тохтамышу за военной помощью против мятежников. Единст­венно, что настораживает, так это личное отсутствие Дмитрия при наводящем порядок в Москве Тохтамыше. В любом из двух сценариев, что «Ханский сатрап», что «Ягайлов вассал», в которых Тохтамыш освобож­дает Москву то ли от захвативших ее литовцев, то ли от мятежных москвичей, его преданный вассал Дмит­рий по логике вещей должен быть при царе-освобо­дителе, подобострастно и деятельно ему помогать, а не сидеть, поджав хвост в далекой Костроме. Однако в наших летописях вместо Дмитрия Донского рядом с Тохтамышем мельтешат и помогают ему взять город какие-то нижегородские князья. Так что даже единст­венная разумная ниточка в сценарии «Ягайлов вас­сал» до конца не вяжется, если, конечно, не считать Дмитрия Московского патологическим трусом. Но, чтобы комплексно оценить этот сценарий, в заключе­ние посмотрим, как он отвечает на наши вопросы.

Как ни странно, сценарий «Ягайлов вассал», в ко­тором ничто ни с чем толком не вяжется, тем не менее, на некоторые вопросы дает вполне разумные от­веты. Если с Мамаем воевало Великое княжество Ли­товское, то ему выставить стотысячное войско было более реально, чем Московскому. Полностью снима­ется проблема оголения и беззащитности московских тылов перед Литвой, поскольку они превращаются в собственные литовские тылы. Находит хоть какое-то объяснение трусливое поведение Дмитрия Донского на Куликовом поле: подневольный князь был вынуж­ден воевать за Литву, но не хотел ни руководить вой­сками, ни погибать за чужие интересы. И еще один, очень важный момент. Понятно, что в сценарии Деруминского как раз Мамай должен был спешить покон­чить с московским войском, руководимым Андреем и Дмитрием Ольгердовичами, пока не подошли ос­новные литовские силы. Но ведь, по нашим летопи­сям, как раз Мамай и начал эту битву, чуть-чуть опе­редив находившегося на подходе Ягайла! Наконец, после Куликовской битвы в благодарность за помощь в разгроме своего главного врага именно литовско­му князю Тохтамыш выдал ярлык на великое княже­ние. Таким образом, в целом сценарий «Ягайлов вас­сал» дает намного больше ответов, чем два предыду­щие. Хотя и ему не удается снять все вопросы.

Непонятным остается, почему Тохтамыш отдал ус­миренную Москву непокорному Дмитрию Донско­му, а не своему соратнику Ягайлу, дружба с которым в дальнейшем пройдет самую суровую проверку вре­менем? К тому же зачем, усмиряя московское восста­ние, татары убили литовского наместника Остея? Если Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, полные братской любви, были союзниками Ягайла, тем более непонят­но, почему Ягайло повернул назад в одном перехо­де от Куликова поля, почему не захотел повидаться с братьями, обняться, поблагодарить, разделить ра­дость победы? Ну и, разумеется, по-прежнему нет от­вета, за что московский князь получил свое почетное прозвище: пресмыкался перед Тохтамышем, воевать с Мамаем не хотел, боем не руководил, вообще в битве не участвовал, был изгнан москвичами из города. Од­нако же с почетом прозван ими Донским.

В целом роль великого княжества Литовского в событиях на Куликовом поле и два года спустя в Мо­скве по-прежнему неясна, но возможно какую-то роль Литва в этих событиях все же сыграла. Однако лично Ягайлу, целиком поглощенному жизненно важной для него борьбой с Кейстутом, в 1380 году было не до кон­фликта Мамая с Дмитрием Московским. Вряд ли он в критический для себя момент пошел бы со всем вой­ском на помощь любому из них и даже своим братьям, оставив столицу и свое великокняжение на милость Кейстуту. Но идея восстания московского люда про­тив своего князя в 1832 году, по-моему, заслуживает самого пристального внимания, которое, надеюсь, ей, в конце концов, все же уделят профессиональные ис­торики. А может быть и нет, так как теперь им в лице Дмитрия Донского придется покуситься не только на героического князя, но и православного святого.

Что ж, поглядим. А мы в коротком перерыве, пока в киноаппарате меняется пленка, заглянем в буфет и, подкрепившись, перейдем к следующему сценарию.

Сценарий четвертый «КОСТРОМСКОЙ ХАН»

Следующий сценарий обязан своим рождением академику А. Фоменко, и в силу моды на его Новую хронологию достаточно известен. Поэтому вряд ли есть нужда пересказывать его здесь во всех подроб­ностях. Достаточно обозначить основные моменты.

Сама Новая хронология – это, возможно, отраже­ние нашего ускоряющегося темпа жизни. В бытовой суете, когда по необходимости переделать за день кучу дел счет времени порой идет на минуты, непро­сто отрешиться от привычного ритма и, оглядываясь на далекое прошлое, оперировать веками и тысяче­летиями. Нам, привыкшим к тому, что за день, да что там за день – за час, можно успеть сделать так мно­го, невозможно даже мысленно заполнить прошед­шие тысячелетия тем скудным материалом, что име­ется в распоряжении историков. Интуитивно кажет­ся, что всего содержимого учебника древней истории едва-едва хватит на век-другой. И совершенно непо­нятно, зачем нашим предкам понадобились многие тысячелетия для столь скромных свершений. Дейст­вительно, всю историю мира нетрудно сжать в десят­ки и сотни раз, не меняя в учебниках ни одного сло­ва, а всего лишь аккуратно подправив в них даты. По большому счету, этим и занялся Фоменко, а попутно воплотил в своей Новой хронологии давнюю идею вечного календаря.

Вероятно, эта идея родились из удивительной свойственной нашему мироустроению повторяемости всего и всея. Особенно наглядно и доступно она про­является в регулярном чередовании фаз луны и се­зонных изменений. В этом чередовании изощренный человеческий ум усмотрел и более сложные кален­дарные циклы. Например, в юлианском календаре со­отнесение дней недели дням месяцев в точности по­вторяется с периодом 28 лет, а в григорианском пол­ный цикл растягивается аж на четыре столетия. Так же циклично, в вековом масштабе, крутится история в Но­вой хронологии, замыкая витки бесконечной спира­ли событий в нечто наподобие ленты Мебиуса. Из-за этой цикличности в определенных проекциях проис­ходят всякого рода совмещения и наложения. Одно из частных совмещений Новой хронологии напрямую за­трагивает нашу тему и радикально решает проблему взаимоотношений между великим князем Московским Дмитрием Ивановичем и золотоордынским ханом Тох­тамышем. Точнее, она ее вообще устраняет. Дело в том, что укорочение всемирной истории у А. Фоменко по­путно сокращает общее число действующих на ее сце­не персонажей, в результате чего оказывается, в част­ности, что Дмитрий Донской и Тохтамыш – это вообще одно и то же лицо. Из такого неожиданного совмеще­ния проистекают многие удивительные вещи.