Беспредельная Римская Империя. Пик расцвета и захват мира - Анджела Альберто Страница 7

Хитроумная система пазов в брусьях, которые позволяют соединять их по диагонали в просвете стены, придает конструкции дома прочность и надежность. Этот конструктор в стиле лего покрывается широкой крышей со многими стропилами. Бо́льшая часть кварталов римского Лондона была построена подобным образом, а-ля ИКЕА.

Но не только постройки Лондиниума поражают тридцать всадников, прибывших из Рима, но и его жители. Они белолицые, веснушчатые, белокурые или медноволосые, что типично для кельтских народов. Темная кожа и кудри встречаются редко, преимущественно среди рабов, торговцев или солдат. Обратная картина той, что мы видим в средиземноморских городах империи. Очевидный факт, но в книгах об этом не прочтешь. А здесь такое различие само бросается в глаза…

Юноша восьмидесяти лет, переживший трагедию

Лондон — совсем юный город Римской империи: ему меньше восьмидесяти лет! Поражает, насколько поздно вся Британия была присоединена к империи. Для ориентира: когда распяли Иисуса Христа, Британия была большим островом за пределами империи. Прошло еще десять лет, прежде чем Клавдий в 43 году решил захватить этот остров и устроил там исторически знаменитый D-Day, только наоборот.[6]

Римские легионы и торговцы постепенно проникли в Британию и распространились по всей территории.

Спустя несколько лет был основан Лондон (остатки деревянного дренажного канала по обочинам римской дороги указывают на 47 год как дату основания города). Немалым мужеством надо было обладать, чтобы жить в те времена в Сити: местность граничила с землями, где находились очень враждебные племена. И действительно, спустя чуть более десяти лет после своего основания Лондон был стерт с лица земли женщиной Боудиккой,[7] возглавившей объединенное войско племен, восставших против римлян.

Шел 60 год н. э., и, как рассказывает Тацит, повстанцы к тому времени уже разрушили город Камулодунум (современный Колчестер), победили один легион и двигались на Лондон. Легионеры, посланные на защиту города, были слишком немногочисленны, чтобы противостоять врагу, наступавшему большим войском, и было принято решение пожертвовать городом, чтобы спасти провинцию, — отдали приказ о стратегическом отступлении. Тацит далее пишет: «Ни мольбы, ни слезы взывавших к нему[8] о помощи горожан не поколебали его решимости, и он подал сигнал к отступлению, взяв с собою в поход пожелавших ему сопутствовать; те, кого удержали от этого, были истреблены врагами».[9]

Реакция римлян не заставила себя долго ждать. В крупном сражении легионы Светония разгромили восставшие племена, и Боудикка, как полагают, покончила с собой, приняв яд. Тацит говорит о 70 тысячах погибших — настоящая бойня.

Таким образом, тот Лондон, что мы видим вместе с всадниками, несмотря на свой юный возраст, уже пережил разрушение и возрождение.

Встреча с наместником провинции

Турма пересекла город и добралась до выходящего на Темзу дворца наместника провинции. На площади перед дворцом, с привычной педантичностью, всадники построились в ряды, как на перекличке в казарме: три ряда по десять, по бокам декурионы.[10]

Согласно классической военной римской иерархии, первый избранный декурион руководит двумя остальными. Именно он сейчас вместе со своим заместителем, белокурым великаном-батавом (то есть «голландцем»), направляется во дворец, у входа которого застыли в карауле двое стражников.

Представившись, он вручает начальнику охраны скрепленный печатью свиток для наместника. Ожидая приема у одного из чиновников из канцелярии наместника, он разглядывает дворец, резко контрастирующий с остальной архитектурой города.

Здание живописно красуется на берегу Темзы, располагаясь на нескольких уровнях, с длинными колоннадами, нишами, бассейнами и террасами. С того места, где он стоит, декурион может охватить взглядом только одно крыло, а с противоположной стороны, очевидно, находится другое, симметричное первому. Взгляд декуриона падает на беломраморные капители, колонны и статуи из самых знаменитых каменоломен Средиземноморья. Он прикидывает расходы на строительство такого красивого здания в столь удаленном месте.

Подобный дворец он видел только в Колонии,[11] когда служил в Германии. Это тоже был дворец наместника провинции, также располагавшийся на берегу реки, на этот раз Рейна… «Тот же архитектор или то же желание поразить?» — думает он…

Однако ход его мыслей прерывает мужчина за спиной, приветствующий декуриона ударом ступни о землю. Шум металлических нашлепок на подошвах сандалий выдает его принадлежность к воинскому сословию. Декурион оборачивается, сверкнув голубыми глазами. Это один из телохранителей наместника, он просит декуриона следовать за ним.

Войдя в тяжелые дубовые ворота, они минуют несколько изящных залов и небольших двориков. Шаги гулко отдаются в пустоте, здесь возвышаются лишь статуи императора, с фонтанчиками. В других, служебных помещениях им попадаются чиновники администрации, со свитками под мышкой.

Декурион шагает рядом с телохранителем наместника: ему неприятно идти позади него, к тому же от телохранителя несет духами. Солдат, пользующийся духами, изнеженный жизнью во дворце. Прошли времена Боудикки! В Лондоне теперь спокойно.

Двое поднимаются по широкой лестнице, на верхней площадке стражники вытягиваются по стойке смирно, приветствуя их. За ними виден большой сад, окруженный изящной колоннадой. На глаз его площадь 40 на 20 метров. В центре — длинный бассейн со скругленными бортами. Декурион замечает статуи, из которых бьет струей вода, низкую ухоженную живую изгородь и большие ниши, где расположены гроты нимф. Настоящий рай по сравнению с тем, что он видел в городе по дороге сюда.

Телохранитель знаком приказывает ему остановиться. Спиной к ним стоит человек. Он смотрит на Темзу, опершись руками о парапет. Его взгляд прикован к паруснику, входящему в порт на всех парусах. Он вздыхает и оборачивается с вопросом: «Что нового в Риме?»

Это красивый загорелый мужчина: волосы с проседью, длиннее, чем полагалось бы при его должности, усталые глаза глубоко-синего цвета. Поражает его улыбка, открытая, искренняя, со складками в уголках рта, открывающая белоснежный ряд зубов. Это Марк Аппий Брадуа, совсем недавно назначенный на эту должность. Нам он весьма напоминает актера Рекса Харрисона (исполнившего роль папы Юлия II в фильме о Микеланджело «Агония и экстаз», где художника сыграл Чарлтон Хестон). Декурион удивлен и немного смущен непосредственностью наместника, которого он встречает первый раз в жизни. Он хорошо знает, что такие люди могут быть лживыми и безжалостными. Но в данном случае он испытывает невольную симпатию к этому человеку.

Наместник Аппий Брадуа недавно прибыл в Лондон — его загар из прошлого, когда он исполнял другую должность на берегах Средиземного моря. И его ностальгия по теплым краям вся сосредоточена во взгляде, которым он следит за парусником, входящим в порт.

Он вглядывается в декуриона, потом поднимает руку: в пальцах поблескивает монета. Один из сестерциев, привезенных сюда турмой. Да нет, это именно наш сестерций! Как ему это удалось?

На мраморном столике под колоннадой декурион видит один из открытых мешков с монетами. Наместник сделал ловкий ход, приказав сдать ему причитающиеся монеты, не дожидаясь формальной процедуры передачи. На то у него и власть.

Декурион удивлен и слегка уязвлен, он понимает, что именно благодаря этой способности предвосхищать и опережать шаги противника Марк Аппий Брадуа так высоко взобрался по лестнице власти.

Наместник угадывает настроение декуриона и щелкает пальцами, чтобы подали два кубка вина. Формальности отброшены. Наместник попросту, без условностей этикета, беседует с декурионом, выслушивает римские новости о дворе, о важных персонах, а также интересуется настроениями на римских улочках, в Большом цирке и по пути в Лондон. Во время беседы он крутит в пальцах сестерций, часто подносит его к лицу и рассеянно стучит им по губе.