Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 5 Страница 71

Щеголев. — С Заварзиным вам пришлось встретиться в Москве во время ревизии, и после одной из ревизий Заварзин был из Москвы переведен в Одессу. Какие причины были этого перевода? Пришпоривал ли он агентуру?

Виссарионов. — В начале его деятельности было заметно, что он производит массовые аресты. Я был командирован с генералом Савицким для того, чтобы ознакомиться с этим положением.

Щеголев. — Вам известна инструкция для секретной агентуры, которой пользовался Заварзин в своем охранном отделении?

Виссарионов. — Может быть, я ее видел.

Щеголев. — Не помните ли, не было ли у него инструкции еще в Варшаве?

Виссарионов. — Нет. Я туда приехал, когда там был полковник Глобачев. Я представил два доклада, один был довольно обширный по управлению, другой — маленький доклад, где я указывал на целый ряд отрицательных сторон. Как один из незакономерных приемов, я припоминаю случай введения в камеру подсудимой, под видом ее защитника, чиновника охранного отделения Масона. Он выпытал от нее признание о покушении на жизнь генерала Скалона и затем фигурировал на суде.

Щеголев. — В 1916 году вы были во Владимире. Какие явления показались вам особенно ненормальными? Агентура сама распространяла воззвания. По докладу выходит, что агентура одного района печатала, а агентура другого района распространяла.

Виссарионов. — Трудно было доказать, что лицо, которое выехало с пакетом в Иваново-Вознесенск, получило его от сотрудника охранного отделения. Тем не менее, у меня осталось впечатление, что, если бы охранное отделение проявило большое внимание к этому делу, то прокламации не попали бы на место.

Щеголев. — Сотрудник, от которого вы получили прокламации, была знаменитая Пелагея, которая даже командировалась на съезд?

Виссарионов. — Не было доказано, что от него вывозились прокламации, потому что Пелагея отрицала это.

Щеголев. — В докладе цитируется: «по наружному наблюдению установлено, что этот сотрудник вошел с пустыми руками, а вышел со свертком, с трубкой, которая заключала очевидно прокламации».

Председатель. — Вопросов больше нет.

LIII.

Допрос А. Д. Протопопова.

14 Июня 1917 года.

Содержание: Дело Хвостова. Комиссаров. Рубинштейн. Манасевич-Мануйлов. Штюрмер. Московские выборы. Неврастения Протопопова. Удержанные Протопоповым документы. Портреты Распутина. Резолюция царя по поводу убийства Распутина. Коллективное письмо царской фамилии об освобождении Дмитрия Павловича. Разговор с царем. «Неловкость».

Председатель. — Александр Дмитриевич, не имеете ли что-нибудь добавить к тем заявлениям, которые вы сделали?

Протопопов. — Бога ради, спросите, что вас интересует, потому что я не знаю. Может быть, относительно дела Хвостова. Я все отлично вспомнил. Когда я принял должность от А. А. Хвостова, он мне сказал, между прочим, что его племянник хлопал глазами, когда он спросил, что это за деньги, и сказал, что это деньги на выборы в Государственную Думу. Он назначил негласное дознание.

Председатель. — А. А. Хвостов сказал это про своего племянника в связи с этим решением? Не знаете, кому было поручено это дознание?

Протопопов. — Теперь я вспомнил — на листочке, который мне показал судебный следователь, не было числа, там было просто — сентябрь.

Председатель. — Ваш блок-нот?

Протопопов. — Это тот листочек, который я показал царю. Там есть слово «прекратить». Против этого я спорил и говорил, что нужно «возбудить», т.-е. возбудить дело о воровстве.

Председатель. — Этих денег? Против Хвостова?

Протопопов. — Да. В этом смысле я мог сказать: «прекратить», т.-е. прекратить негласное дознание. Между прочим, мне хотелось получить те документы, которые у него были, которые касались ареста Добровольского и которые были изъяты из дела после ареста Добровольского. Тут опять мне трудно признаться.

Председатель. — Какого Добровольского?

Протопопов. — Такой был господин у Распутина. В Думе о нем говорили. Я его никогда не видал. Хвостов говорил, что он его арестовал, а затем взял документы. Там между прочим были свидетельские показания, что я обедал с Распутиным. Там был еще Ной Абрамович Гордон. Это меня беспокоило, потому что Хвостов меня этой штукой шантажировал. Он послал ко мне Комиссарова. Это мне запало в душу, было ужасно неприятно.

Председатель. — Вы говорите, он послал к вам Комиссарова. Какую роль здесь играл Комиссаров?

Протопопов. — Он приехал ко мне.

Председатель. — По поручению Хвостова?

Протопопов. — Я так понял. Он мне сказал: «Министр говорит, что он заставит вас прекратить всякие допросы в Думе,[63] ибо есть такие у него сведения». Тогда я на это ответил: «Министр, стало быть, занимается шантажем». Он говорит: «Нет, я так вспомнил это дело».

Председатель. — Вы тогда были товарищем председателя?

Протопопов. — Да.

Председатель. — Каковы же были отношения Комиссарова с Хвостовым?

Протопопов. — Герасимов, Комиссаров — это особая компания сыщиков, которая была при А. Н. Хвостове. Я ее роли подробно не знаю.

Председатель. — Этот эпизод у нас кончен. Не правда ли?

Протопопов. — Кажется, да.

Председатель. — Теперь, скажите, вы помните дело Рубинштейна, в частности, что Рубинштейн был освобожден?

Протопопов. — Помню. Он купил на 500 рублей цветов и послал их Распутину.

Председатель. — Совершенно верно. Он был освобожден по настоянию Распутина. Вы не можете ничего сказать о роли Штюрмера в освобождении Рубинштейна?

Протопопов. — Об этом со Штюрмером я никогда ни слова не говорил. Я только слышал, что Рубинштейн послал цветы Распутину, и говорили — какую глупость сделал Рубинштейн, зачем это делать, зачем заявлять? Потом он послал цветы Вырубовой, если не ошибаюсь.

Председатель. — До вас доходили сведения о роли Манасевича-Мануйлова в этом деле и об участии Штюрмера в освобождении Рубинштейна? Об отношениях — Манасевича, Штюрмера, Рубинштейна?

Протопопов. — Когда я писал показания, мне было сказано комендантом: — «Пишите про ваших соседей, про Штюрмера». Потому я и написал про Штюрмера, а больше я ничего не знаю. Манасевича я считал шантажистом и вымогателем, — изменником я его не считал. Когда вы меня спросили в первый раз: «А что сделал русский министр?» — я ответил искренне: «Поверил своему товарищу». А товарищ мне сказал точно те слова, которые я пишу. Мне Штюрмер постоянно говорил относительно ареста Манасевича: «Это мое личное дело, меня подсадили на этом, подвели; как же сделали, не предупредив меня? Ведь это же скандал, ведь это травля». Я ему сказал, что травли я не допущу, травли не будет. Он мне советовал сместить товарищей, особенно Степанова. Он предупредил царя и два раза мне сказал: «Что же вы его не уберете?». Я говорю: «Оставьте, он мне нужен».

Председатель. — Тогда до вас не доходили сведения о попытке Манасевича получить миллион рублей с Рубинштейна для себя или для Штюрмера?

Протопопов. — Я это слышал. Много говорили, что Штюрмер нечист на руку и что Манасевич ему дает часть денег, которые он вымогает.

Председатель. — Вы не помните, кто этот слух передавал?

Протопопов. — В Думе постоянно говорили, что он нечист на руку, а затем не помню, кто еще говорил.

Председатель. — Вы не производили по этому поводу никакого расследования?

Протопопов. — Нет.

Председатель. — Позвольте и этот вопрос считать исчерпанным. — Будьте добры рассказать о вашем отношении к выборам в московскую городскую думу. Помните о сношениях, которые были с Котлецовым, бывшим городским головой, о выдаче ему субсидии в 30 тысяч?

Протопопов. — Я по этому делу ровно ничего не знаю.

Председатель. — По этому частному вопросу, а по общему о московских выборах — вы знаете?

Протопопов. — Знаю, что туда ездил Невианд, чтобы следить за этим делом. Невианд — это человек, который состоит в распоряжении производящего выборы по России товарища министра Анциферова. Невианду были даны 15 тысяч с целью дать каким-то выборным организациям, но он их не дал и вернул. Затем, второй козырь, который был в руках правительства, это были переговоры с какими-то квартиронанимателями.

Председатель. — Вероятно, с домовладельцами и арендаторами?