Азиза Джафарзаде - Звучит повсюду голос мой Страница 71

Ахунд Агасеидали поднялся на камень, возвышавшийся среди кустов. Один из мусульманских служителей дал ему четыре камня, на которых были начертаны арабские молитвы и заклинания. Ахунд поднес камни к лицу и прочитал над ними свою молитву. Из-за шума и гвалта его слова никто не услышал. Помощники Ахунда пытались утихомирить толпу, но им не удалось ничего сделать. Как только старик закончил молитву, он попросил служителя бросить камни на все четыре стороны света; первый в сторону священной Мекки, потом к восходу солнца, потом к заходу, потом...

- Будь осторожен, братец, людей так много, как бы не попасть ненароком в кого-нибудь...

С почтением и осторожностью камни были приняты из тонких пальцев старика, губы поцеловали руку дающего...

Плач возродился с новой силой... Солнце палило все нестерпимей, как будто стремилось вскипятить мозг под теменем. Многие теряли сознание, но никто не обращал внимание на упавшего, лежащего без чувств от перегрева. Охваченные ужасом и безысходностью люди желали вымолить у своего бога прощения. Многие упали на колени. У тех, кто полз по верблюжьим колючкам и чертополоху, руки и ноги были в крови. Женщины, забыв предписанный законом и воспитанием стыд, сбрасывали платки и рвали на себе волосы, царапали лица и грудь, посыпали головы землей.

Сеиду Азиму было страшно взирать на этот фанатизм, сросшийся с невежеством массы. Его внешнее спокойствие поддерживало Махмуда-агу, у которого по лицу лились слезы. Они шли чуть в стороне от толпы, не разбиравшей дороги, словно стадо овец.

Среди этих людей меценат и аристократ Махмуд-ага забыл о своем авторитете, богатстве, о древности своего рода агаларов. Забыл о том, что любое его желание или приказание тотчас исполняется окружающими людьми. В этой толпе он черпал силу у своего друга, возвышающегося над всеми силой своего духа, своего таланта. А поэт тихонько шептал:

- Надо открыть им глаза, научить их... Бедные, невежественные люди, они похожи на мертвецов...

У Махмуда-аги рвались из души слова: "Встань, возвысься над толпой! Взойди на высокий престол! Только твоя бессмертная поэзия способна вразумить их!" Махмуд-ага понимал, что сейчас творится в душе поэта. Сегодня Гаджи Сеид Азим Ширвани напишет новые стихи, в которых увековечит плач народа. Потомки как воочию увидят обессиленных и обездоленных, сжигаемых палящим солнцем, задыхающихся от пыли, умирающих от жажды.

Всех ученых речей, что и мертвых могли воскресить,

Недостало для мертвой земли, чтоб ее оживить...

Не упало ни капли дождя - было нечего пить,

А на головы сыпалась с неба сухая земля,

Даже птицы сгорели от зноя - нельзя было жить.

А с земли возносились к сухим небесам голоса,

Проповедники начали, грудь раздирая, вопить,

Дети вышли в пустыню с кораном в иссохших руках,

Всех святых призывали мужчины на помощь спешить,

Дочь пророка Захру умоляли их жены помочь.

Мусульмане к Мухаммеду взор обратили в мольбе,

Христиане пророка Ису стали громко молить,

Даже камни покрылись словами с мольбой о дожде,

Но ни капли не выпало-жаждущих всех напоить,

Хоть "внемли!" все вопили под солнцем - никто им не внял...

Он уже знал, уже слышал свои стихи. Он еще не записал стихотворение, но строки его рвались из сердца, слетали с высохших, опаленных жаждой губ.

"Милый мой друг, дорогой брат!

Я получил твое письмо, в котором ты подробно описал долгое и мучительное путешествие из Шемахи в Арабчелтыкчи. Спасибо тебе за то, что вызвался выполнить мою просьбу и узнал о судьбе той несчастной. Любимый мой брат! Я всегда желал ей счастья! Если я не смог дать ей его, значит, так было предрешено аллахом, значит, не судьба... Хоть бы она была счастлива в действительности. Хоть бы в этом судьба улыбнулась ей. Интересно, достоин ли счастья тот человек, которому судьба подарила такое сокровище? Я мечтал бы один только раз увидеть ее, а потом бы умер. Не переживай, что счастье обошло меня стороной, дорогой брат. Не в моей власти было оградить ее от бед в те далекие времена, поэтому и счастье не в моих руках... Не получилось.

Брат мой! Теперь тебе ясно, почему я не вернусь на родину: я не вернусь на озеро, с которого улетел мои лебедь... Я не хочу горьких воспоминаний...

Если тебе удастся навестить маму, передай ей мой привет, скажи, что я целую ее руки, скажи, пусть она простит мне мое невозвращение; не проклинает молоко, которым вскормила меня.

Жизнь моя наладилась. Я путешествую с верблюжьими караванами по Туркестану, изучаю жизнь людей здесь, вдали от моего дома, от Ширвана, богатого садами и родниками, похожего на рай.

Здешние места словно пустыни Аравии, в которых изредка встречаются удаленные друг от друга на большие расстояния оазисы. Одинокие хижины под пылающим солнцем, безводные песчаные барханы, на которых не увидишь даже колючку, караваны верблюдов, медленно плывущих по этим барханам... Иногда мне кажется, что так выглядит ад. Пророк великий мог наблюдать эти картины в Аравийской пустыне и сам настрадался от этого. А наш Ширван с журчащими реками, тенистыми лесами, прохладным ветерком он изобразил в коране как рай. По-моему, родившиеся и выросшие здесь люди не будут особенно страшиться мук ада, они здесь уже все испытали. От жара подчас невозможно дышать, раскаленное пекло врывается в легкие, начинаешь жалеть, что родился на свет.

В своих путешествиях я нахожу отдохновение в том, что под мерное покачивание в седле верблюда без помех переношусь мыслями на родину. Душа моя там, у вас. Жизнь моя, любовь моя несчастная там, у вас. Временами я даже горюю об оставленных навеки врагах. Ширван - прекрасное чудо, созданное творцом. Изумрудные горы, ароматные родники, росистые травы, пение тысяч птиц, бирюзовые небеса, лазурные воды рек. Под каждым деревом готова тень для меня, в каждом доме - хлеб. Без Ширвана душа моя мертва. Я жив его жизнью, его мугамами, его поэзией. На этих днях я встретился с дервишем, который пришел в эти далекие земли с нашей родины. "Мы, ширванцы, - люди аллаха! - сказал он мне. - Склоняем голову перед судьбой, довольствуемся тем, что записано у нас на лбу. Аллах испытывает наше терпение землетрясениями, засухами. Пытается под страхом этих бедствий изгнать нас за пределы нашей прекрасной родины, сделать нас скитальцами. Однако ни скитания, ни бедствия, ни сама смерть не могут вырвать из наших сердец любви к родине. Мы довольствуемся лишь горстью родной земли, лишь памятью о ней, чтобы ее дух жил вечно".

Дорогой друг! Я попросил Кербалаи Вели передать тебе кое-какую денежную сумму на нужды нашей школы. Пусть это будет мой вклад в общее дело, пусть они пойдут на образование бедных детей. Распорядись деньгами по своему усмотрению.

С тоской целую твои глаза и руки, твой друг и брат в изгнании Тарлан.

10 число... месяца... года".

Поэт отвечал на письмо друга...

"Свет очей моих, Тарлан!

Первый вопрос, который меня волнует: как твое здоровье?

Письмо и деньги, посланные тобой на нужды школы, я получил. Да наградит тебя аллах постоянной удачей, брат мой! Над нашей несчастной родиной проносятся черные тучи. Одно горе сменяется другим, когда земля еще не успела оправиться от первого. Мало было землетрясения! Засуха и холера доделывают то, что не смогло учинить первое несчастье. С тех пор как из Шемахи переехали правительственные учреждения - губернатор и его канцелярия, заботы о простом бедствующем народе уже никого не волнуют. Когда что-нибудь случается, неизвестно, к кому обращаться за помощью. Богатые и образованные люди покидают Шемаху и уезжают в Баку, Владикавказ, Ашхабад, Иран. Эх, грустно признаться, но большинство избежавших смерти друзей уже оставили город. Я не желал бы описанием наших невзгод омрачать твое и без того безрадостное существование. Группа людей, болеющих за родной Ширван, на этих днях отправится с прошением в Петербург. В группу входят Махмуд-ага, Керим-бек и господин Лалаев. Эти уважаемые господа будут просить правительство рассмотреть вопрос о переводе губернского управления обратно в Шемаху. Посмотрим, что им удастся сделать? Может быть, беды оставят наш город, исчезнет неразбериха, прекратится произвол местных воротил.

Мой дорогой друг Тарлан!

Я собираю газели для сборника. Когда станет ясно, что войдет в сборник, я отдам переписать его каллиграфу Гаджи Таги, а другой экземпляр попрошу переписать каллиграфа с псевдонимом Мектеби. Заплатить за их труд вызвался, как всегда, Махмуд-ага. Кроме того, я составляю литературный альманах, включающий биографии и произведения ближневосточных, турецких и азербайджанских поэтов. Надеюсь, что сборник и альманах заинтересуют любителей поэзии Востока. А еще я продолжаю работу над историей Ширвана под названием "Ширванские события". Спасибо Мешади Гуламу - он достает мне нужные материалы, дает для прочтения без всякой платы, зная, что купить нужные книги мне не позволит мой карман. После изучения материала я возвращаю Мешади Гуламу книги, а он их продает тем, кто изъявил заранее желание купить. Так ко мне попали книги по истории Ирана и других ближневосточных стран, принадлежащие перу историка Искандера Мунши.