Алексей Дельнов - Китайская империя. От Сына Неба до Мао Цзэдуна Страница 72

Выезд императора Ши Цзуна

Но следом во дворце началась дискуссия, на примере которой можно убедиться, насколько сложно нам порою вникнуть в суть китайской цивилизации и насколько бывает иногда стереотипно наше представление о ней. Знатоки законов упрямо указывали на тот факт, что отец Ши Цзуна был сыном наложницы, которая до конца своих дней так и не удостоилась ранга законной супруги императора. А потому если сам он, при определенном стечении обстоятельств, и имел право занять престол, то на его сыновей таковое не распространяется. Отсюда делалось заключение: раз уж такое все же произошло (а произошло это, действительно, после некоторой заминки), то молодой государь Ши Цзун должен при исполнении всех ритуалов, в которых упоминаются имена предков, величать своего деда, покойного императора У Цзуна, отцом, а его жену – матерью. Собственных же отца и мать почитать как дядю и тетю.

Разгорелись жаркие споры, двор разбился на партии. Кое-кто утрачивал чувство меры, распалялся и говорил лишнее – за что подвергался экзекуции (несколько человек забили насмерть). В результате император, скрепя сердце, долгое время выполнял предъявленные ему требования, и не мог даже поставить таблички с именами своих родителей в храме предков династии Мин. Вынужденное забвение отца и матери отравляло ему удовольствие от участия в торжественных церемониях – до которых он был большой охотник. И только спустя двадцать лет, после того, как был отстроен новый величественный храм, Ши Цзун установил на его алтаре вожделенные таблички и стал произносить те ритуальные фразы, которые соответствовали действительности. (Подобным же образом, когда его внук Шэнь Цзун пожелал назначить наследником сына любимой наложницы, который был младше сына нелюбимой императрицы – ему этого не позволили).

Человеком император был не просто нелегким, а с явными признаками психопатии. Был мстителен. Возомнив, что вдовствующая императрица без должного почтения относилась к его матери – по вздорному обвинению осудил на смерть одного ее брата и уморил в тюрьме голодом другого. Вспышки гнева и садистические наклонности довели большинство придворных до такой ненависти к нему, что даже наложницы, обычно способные на что угодно, лишь бы дорваться до государева ложа, всячески старались избегнуть такого счастья.

Несколько раз в императорских покоях вспыхивал пожар, однажды Ши Цзун только чудом остался в живых – и все понимали, что красный петух не сам впорхнул, а кто-то его подпустил. А однажды произошло явное покушение, совершеннейший театр абсурда. Император, проводивший ночь с наложницей, упился вином до бесчувствия и уснул. Тогда в опочивальне появилось еще несколько обитательниц гарема – наложниц и их служанок, и одни из них принялись душить государя шелковым шнурком, а другие тем временем втыкали ему в пах булавки для волос. Но одна из преступниц, вдруг увидев, что Ши Цзун подает признаки жизни – хотя все считали его уже мертвым, издала крик ужаса. В спальню тотчас ворвались стражники-евнухи. Император был спасен, но от пережитого потрясения на время утратил дар речи. Воспользовавшись этим, его жена-императрица издала от его имени указ о страшной казни всех участниц заговора – и включила в их список заодно и любимую наложницу мужа. Этого Ши Цзун ей не простил. Когда через несколько лет, во время очередного пожара, императрицу отрезало огнем в ее покоях – он запретил спасать ее.

Все эти происшествия усугубили состояние психики императора. Он переселился во Дворец Вечной Жизни, находящийся в самом дальнем парке Запретного города, и ограничил свое общение самым узким кругом лиц. А еще стал усердно принимать даосские эликсиры и исполнять магические ритуалы, желая обрести бессмертие. Один маг внушил императору, что он добьется своей цели, постоянно вступая в связь с девственницами. Было отобрано восемьсот девчонок в возрасте от восьми до четырнадцати лет, а когда они закончились – государя снабдили еще двумя сотнями.

В годы долгого (45 лет) правления Ши Цзуна северным провинциям Поднебесной постоянно досаждали своими набегами монголы. Можно было добиться от них мира, пойдя на уступки в торговле. Степняки постоянно нуждались в китайских товарах, они бы пошли на мировую – хотя бы ради одного только чая, к которому давно пристрастились. Но императора трясло от гнева при одном только упоминании о кочевниках, он не желал вступать в переговоры – хотя опустошительные нашествия докатывались до самого Пекина.

На оборону приходилось тратить огромные средства. Вдобавок произошло катастрофической силы землетрясение в долине реки Вэйхэ, унесшее жизни свыше полумиллиона человек и потребовавшее огромных затрат на оказание помощи пострадавшим.

А доходов становилось все меньше. Крупные землевладения поглощали мелкие, а их хозяева, в содружестве с местной бюрократией, виртуозно уходили от налогов. В геометрической прогрессии множился царственный род Чжоу – не только его мужчины, но и женщины имели право на государственное содержание, а поскольку в казне ощущалась постоянная нехватка денег – их претензии удовлетворялись землями, которые после этого подпадали под налоговые льготы. Чиновников, владевших «служебными наделами», тоже освободили от налогов – чтобы не повышать им жалованья. Голь на выдумки хитра: мелкие владельцы сами стали проситься под крылышко к соседям-льготникам – и из-под налогообложения уходили и их наделы.

Можно было бы пополнять казну за счет внешней торговли – чем успешно занималось множество государств на протяжении всей человеческой истории. Но власти Поднебесной, минские в особенности, опасались расширения международных связей – в немалой степени из опасения, что внутренние крамольники могут стакнуться с чужестранными силами. Поэтому морская торговля была под запретом. Тем не менее, моря кишели большетрюмными судами, полными товаров – процветала контрабанда. Оживленно велась нелегальная торговля с Японией. Богачи, особенно на Юге, снаряжали в путь целые флотилии. Пиратов – и японских, и китайских, и корейских развелось больше, чем акул.

В начале XVI в. в порты Поднебесной стали заходить корабли европейцев – в первых рядах были португальцы. Но и этих отважных мореплавателей с распростертыми объятиями не встречали. Вскоре сношения были почти прикрыты, только португальцы, в порядке исключения, получили право держать свою факторию на побережье неподалеку от Гуанчжоу – так возникла португальская колония Макао.

Из-за того, что в казне было не густо, стали снижать довольствие военным. В 1560 г. взбунтовался гарнизон в Нанкине, и унять солдат оказалось очень не просто. В тот же год их столичные товарищи убили ответственного за финансы сановника прямо в его департаменте, тело вздернули на сук и сделали из него мишень.

Впрочем, иногда не стоит принимать слишком близко к сердцу длинный список китайских бед и смут. Поднебесная – она вон какая большая, и в целом было пока не так уж плохо, доблестная китайская бюрократия, с ее неиссякаемым конфуцианским духом, худо-бедно, перемалывала трудности. А вот долгое правление психически неуравновешенного Ши Цзуна подходило к концу. Напрасно даосские маги каждый день клали ему в постель свежий персик – символ долголетия. В начале 1567 г. из Дворца Вечной Жизни его перенесли в официальные императорские апартаменты – и это стало последним путешествием Сына Неба на этом свете. Мы же вспомним, какими знамениями сопровождался его приход в поднебесный мир, и сделаем для себя лишний раз вывод, что не стоит слишком доверять прозрачной воде, а тем более, розовым облакам.

При его старшем сыне Му Цзуне (1538–1573) страна немного отдохнула – наверное, не в последнюю очередь благодаря тому, что император тоже отдыхал. Человек это был, мягко говоря, ума не великого. За собой не следил, иногда ни с того – ни с сего начинал хныкать, властных амбиций вообще никаких. К счастью, все делавшие за него министры оказались людьми неплохими и в чем надо сведущими. Среди их деяний можно отметить если не полное искоренение, то решительное обуздание пиратства, а также открытие заморской торговли.

Му Цзун скончался в 1573 г., пробыв на троне меньше шести лет. Его сменил сын – девятилетний Шэнь Цзун (1564–1620). Мальчик в отца меланхоличный, но не по возрасту серьезный, наделенный умом и тягой к знаниям. На его характере сильно сказалось влияние матери-буддистки – за все свое правление Шэнь Цзун не утвердил ни одного смертного приговора. Но, хотя ему суждено было еще более долгое правление, чем деду (47 лет), к делам он имел не больше влечения, чем отец. С годами сильно располнев, он предпочитал предаваться уединенным размышлениям, а не заседать на аудиенциях со своими сановниками. А проблемы перед страной в те десятилетия вставали очень острые.

Существеннейшее значение имело то, что было не на виду. Рост влияния евнухов, царедворцев из родни императриц, их ставленников в немалой степени был связан с устойчивым недоверием минской династии к ученому сословию шэньши. В результате общественный престиж этой интеллектуальной элиты Поднебесной падал, что особенно болезненно ощущалось потомственной служилой интеллигенцией – выходцами из семей, в которых из поколения в поколение культивировались любовь к знаниям и святость конфуцианских заветов служения государю и народному благу.