Арсен Мартиросян - Заговор маршалов. Британская разведка против СССР Страница 72

…Надо сказать несколько слов о мятеже японских офицеров в феврале 1936 г., т. к. эхо этого мятежа смыкается с темой нашего расследования. Прежде всего следует отметить, что наиболее точный и всесторонний анализ этого мятежа, его причин, движущих сил и последствий в обрамлении японской специфики во всем мире дал именно Рихард Зорге — и как журналист, и как разведчик. Им были опубликованы несколько статей на эту тему в различных печатных изданиях Германии, с которыми он по прикрытию имел соответствующие контракты: подписанная инициалами «R. S.» статья «Армейский мятеж в Токио» была опубликована в марте 1936 г. в журнале Карла Хаусхофера «Цайтшрифт фюр геополитик» (это была наиболее подробная статья), а в берлинской «Борзен цайтунг» и «Франкфуртер цайтунг» были опубликованы примерно аналогичные статьи, но в апреле 1936 г. Опубликованная в журнале Хаусхофера статья оказалась частично воспроизведенной на страницах «Правды» в начале апреля 1936 г., причем с подачи Карла Радека, а 15 апреля «Известия» (главный редактор Н. И. Бухарин) перепечатывают статью из «Борзен цайтунг». Казалось бы, совершенно невинное дело, наподобие того, что в свое время делал очень популярный еженедельник «За рубежом».

Но это только на первый взгляд, ибо и Бухарин, и Радек — не те персонажи, чтобы просто так, в порядке ознакомления читателей с событиями за рубежом, что-то опубликовать, тем более что оба были в активной оппозиции Сталину. Во-вторых, оба, как руководящие в прошлом деятели Коминтерна, прекрасно знали Р. Зорге, особенно Радек, в т. ч. и о факте перехода Зорге на работу в военную разведку…

Но это одна сторона медали. Вторая же заключается в том, что и мировая пресса, и сообщения дипломатов, да и сам Зорге не обошли вниманием японскую специфику этого мятежа, в числе главных элементов которой были следующие:

— «явление «гекокийо», т. е. «свержение старших младшими, высших низшими» — ведь мятеж: осуществили «молодые офицеры»;

— погодные обстоятельства февральского мятежа (26 февраля), вызвавшие в Японии, а соответственно, и в мировых СМИ, сообщениях дипломатов и разведчиков широкую ассоциацию с легендарным в японской истории актом мести в Уедо (старое название Токио) в XVIIвеке. Суть этой истории такова — сорок семь ронинов (слуг) одного, подло убитого господина в течение длительного времени притворялись пассивными, выслеживая убийцу своего господина, а затем, во время снегопада, напали на него и отсеченную голову убийцы принесли на надгробье своего господина, после чего сдались властям (те приговорили их к самоубийству). Так вот мятеж 26 февраля проходил в условиях обильного снегопада, что у чувствительных к подобным вещам японцев не могло не вызвать соответствующих аналогий ассоциативного порядка.

Теперь можно составить простое уравнение и увидеть следующее: внутрисоюзная оппозиция Сталину нарастает; уже идут разговоры о том, когда же найдется тот, кто выстрелит в него, чтобы якобы вернуться к Ленину, а на самом деле к привычному разбою под лозунгами «Даешь мировую революцию!»; военные плетут заговор, не гнушаясь союзом с Троцким и его сторонниками внутри СССР; в апреле проходят стратегические игры в Генштабе, где военные обговаривают детали заговора и вредительско-пораженчес-кие действия, и тут на тебе — перепечатка о токийском мятеже да еще и с такой подоплекой, как «гекокийо» и снегопад. Да, «гениальный авантюрист» Радек действительно обладал «хитрейшей головой», ориентированной на мастерские провокационные подстрекательства, — ведь по существу то был тонкий призыв к умышленно притихшей на некоторое время оппозиции начать действовать… Однако куда больше вопросов возникает, когда знакомишься с первыми шагами Коноэ на посту премьер-министра.

1. Возглавив правительство, Коноэ сразу же заявил, что «ясно без слов, что Япония и Советский Союз, которые являются соседями на Дальнем Востоке, должны строить свои дружественные отношения на прочной основе».

2. Но в том-то все и дело, что, став премьер-министром, Коноэ весьма парадоксальным образом предложил только что ушедшему в отставку премьеру Хирота Коки пост министра иностранных дел. Тому самому Хирота, при котором происходила вся закулисная, секретная подготовка к подписанию Антикоминтерновского пакта. Тому самому Хирота, который еще в бытность послом Японии в Москве в 1930–1932 гг., в одной из своих шифротелеграмм отмечал: «Отложив в сторону вопрос о том, стоит или не стоит воевать с Советским Союзом, можно сказать, что имеется необходимость проводить жесткую политику по отношению к Советскому Союзу с намерением начать войну с СССР в любой момент. Целью, однако, должна быть не защита от коммунизма, а скорее оккупация Восточной Сибири» (вообще надо отдать должное японским «ястребам» того времени — выражались они всегда ясно, без каких-либо восточных витиеватостей). Москва прекрасно знала об этом, т. к. Спецотдел Глеба Бокии наловчился взламывать японские коды. И не только знала, но и публикацией различных, в т. ч. и вышепроцитированной, выдержек из японских шифртелеграмм в «Известиях» сильно ускорила досрочный отъезд Хирота на родину.

Тому самому Хирота, при котором были разработаны: — программа установления господства Японии в Восточной Азии (главным образом за счет экспансии в район стран Южных морей);

— программа «Основные принципы государственной политики», в которой за Японией провозглашалась роль стабилизирующей силы в Восточной Азии;

— программа покорения Северного Китая;

— документы «Курс на оборону империи» и «Программа использования вооруженных сил», в которых главными противниками назывались СССР, США, Великобритания и Китай;

— план «Хэй» Генерального штаба Японии — план войны в Китае;

— «Предложения по вопросу о внешней политике государства», представленные военно-морским ведомством и морским Генштабом, суть которых сводилась к тому, чтобы, воспользовавшись трудностями в Европе и ослаблением позиций Англии в Азии, начать экспансию в ее колонии в регионе;

— еще много других документов, которые впоследствии фигурировали на Токийском процессе в качестве документальных доказательств вины Японии в «заговоре против мира» и развязывании войны, за что Хирота попал на виселицу вместе с генералами.

Но в то же время в предложении Коноэ занять пост министра иностранных дел (кстати, принятом Хирота) была одна тонкость конспирологическо-геополитического свойства. Дело в том, что Хирота с молодости был очень близок с легендарным в японской конспирологии тех лет Тояма Мицуро — основателем и многолетним лидером знаменитого и часто упоминаемого в литературе «Общества реки Амур» — «Кокурюкай», которое нередко, из-за одинакового чтения разных иероглифов, устойчиво неверно именуют «Обществом Черного Дракона». Это общество само по себе было не менее влиятельным, чем «тезка», и не менее тесно связанным также и с такими влиятельнейшими тайными обществами, как «Общество Черного Океана», «Великое Общество Национального Духа» и другими (последнее Тояма также возглавлял). С этими обществами, игравшими колоссальную роль в закулисной политической жизни Японии и в целом в Азии, тесные связи поддерживал сам Коноэ. Принц был очень близок с Мицуро Тоямой, который в свою очередь поддерживал тесные связи с отцом и сыном Хаусхоферами.

Сейчас, например, мало кому известно, что именно усилия дуэта К. Хаусхофер — М. Тояма во многом предопределили мали-зацию советско-японских отношений в середине 20-х годов XX века. Причем нормализацию, основанную на взаимных уступках: СССР извинился тогда за «неосторожный» расстрел японских подданных (был такой инцидент), согласился предоставить Японии концессии на добычу угля, нефти и леса и реанимировать Портсмутское соглашение 1905 г., а Япония признала СССР де-юре и установила с ним дипломатические отношения, а также вывела свои войска с Северного Сахалина.

Лица, принимавшие участие в этом процессе с советской стороны, прекрасно знали об этом мощном закулисном механизме и впоследствии никогда не порывали с ним, а оказавшись в оппозиции Сталину, пытались использовать этот механизм закулисных связей в интересах оппозиции, в планах которой, кстати говоря, было и предоставление концессий той же Японии. Среди этих лиц в первую очередь следует отметить самого Троцкого, ибо он стоял у истоков практической реализации советско-германского сотрудничества, в т. ч. и в военной сфере, и он же в качестве председателя Главконцескома принимал участие в предоставлении Японии вышеупоминавшихся концессий. Вот откуда обвинения в его адрес о том, что он сотрудничает и с Японией.

Но хлеще всех оказался третий шаг Коноэ на посту премьер-министра. Прямо на первом же заседании правительства, состоявшемся в начале последней декады июня 1937 г., Коноэ открыто «потребовал, чтобы становившиеся до сих пор все более резкими противоположности воззрений были преодолены путем отказа каждого отдельного лица от одностороннего выполнения своих целей» (цитата из статьи Р. Зорге «Князь Коноэ собирает силы Японии. Его тяжелая задача — создание военного хозяйства», опубликованной во «Франкфуртер цайтунг» 27 июня 1937 г.). Что это, попытка установить полностью авторитарный характер правительства или же диктатуру самого премьер-министра? Судя по тому, что далее пишет в только что процитированной статье сам Зорге, последнее наиболее реально. Потому как далее в этой же статье Зорге особо подчеркивает принципиальную позицию Коноэ в вопросе о полном подчинении всех и вся на японской политической сцене только и только императору, мнение которого через узкий Совет генро проводит только премьер-министр, становящийся таким образом олицетворением политических принципов «узкого круга советников у трона».