Александра Толстая - Дочь Страница 72

- Это очень полезно для нашего морального развития, - говорит Хори-сан.

- Почему? - спрашиваю.

- Потому, что это приучает молчать и сосредоточиваться, вроде молитвы, говорит Хори-сан.

Может быть, это правда.

Чай из чайных цветков. Он густо-зеленого цвета и густой и горький на вкус. Вам дают только одну чашку этого чая, который надо выпить в три с половиной глотка. В комнате не должно быть мебели, только одна очень старинная и красивая посуда, иногда одна чашка стоит десятки тысяч...

После чайной церемонии мы уезжаем.

Идем до автомобильной станции. Маленькая женщина в кимоно нас провожает. Она все время держит меня за руку и иногда крепко жмет. Мы садимся в автомобиль. Она, прощаясь, хочет, по-видимому, меня поцеловать, но не умеет (японки никогда не целуются) и только прижимается к моей щеке своей щекой.

Автомобиль трогается. Мы выезжаем из деревни.

- Смотрите, смотрите, - говорит Хори-сан, который нас провожает. Фузияма!

Мы оборачиваемся и видим весь конус величественной горы. Сегодня прекрасный, ясный, чистый день. Нет почти ни одного облачка. Ни от чего на свете не бывает так хорошо, как от соприкосновения прекрасных душ к твоей душе.

Маленькое облачко только было в лице Идзюми-сан, который приехал и привез фотографа, но Токутоми-сан его не пустила.

- Токутоми-сан, когда был жив, запирал всегда ворота от корреспондентов, сказал мне Хори-сан.

Секта Иттоэн

У китайского мудреца Фу спросили: буддийский ли он священник? Он показал на свою таосистскую шляпу. Его спросили, исповедует ли он учение Тао? Он показал на свою конфуцианскую обувь. Тогда его спросили: конфуцианец ли он? И он показал на свой буддийский шарф.

- Мы все и христиане, и буддисты-шинтоисты, все дети одной семьи, - сказал нам один знакомый японец-христианин.

В Японии бесконечное количество религий, и, пожалуй, даже человеку, специально изучавшему этот вопрос, разобраться в религиях японского народа трудно. Ясно одно: что бы ни исповедовал японец, он исповедует все религии по-японски, т.е. по-шинтоистски. Шинтоизм вошел в плоть и кровь японца.

У нас есть знакомый - старый, глубоко верующий христианский священник. Казалось бы, он должен отрешиться от старинных шинтоистских предрассудков. Нет. Он японец, и они крепко сидят в нем. Один раз мы привезли ему в подарок русское варенье. Это было для него целое событие. Священник созвал всех своих друзей и родственников. Пробовать новое кушанье - значит продлить свою жизнь. Шинтоистский обычай этот сохранился еще с древних времен, когда существовало "священное пробование" первого сакэ из нового урожая риса. На эти торжества обычно приглашался сам император.

- Разве христианство и шинтоизм не одно и то же? - говорил нам другой японец, чрезвычайно образованный, культурный человек, убежденный христианин. Разве шинтоизм, так же как и христианство, не учит любви к ближнему?

Первое, внешнее впечатление мое о Японии - не изменилось. Меня поразило количество храмов - больших, маленьких, богатых, бедных, разбросанных по всей стране: в горах, в лесах, среди полей, в старинных парках, на бойких городских площадях и в глуши, на берегах озер, рек, океана. Куда ни пойдешь, куда ни поедешь, в конце концов все пути приводили к храмам. И, по правде сказать, храмы влекли к себе, влекли своей таинственной непонятностью, непохожестью на наши храмы. Мы выискивали их в самых неожиданных местах, иногда в далекой глуши, и, когда находили, радовались, как чему-то необыкновенному.

Помню жаркий летний день. Мы свернули с шоссе и поехали на своих велосипедах проселочной дорогой, мимо японских деревень, играющих на солнце чумазых ребятишек, женщин, вывешивающих сушить громоздкие зимние кимоно, мимо пропитанных смолистым, душистым запахом столярных мастерских, складов риса, огородов, полей, перелесков, залитых водой плантаций, где росли красавцы лотосы с громадными листьями и бледно-розовыми цветами, спрятавшимися на день от палящих лучей солнца. Мы выехали на пешеходную дорожку и поехали в гору. Постепенно дорожка сужалась, шла выше, выше, вдоль быстрого шумящего ручья. Справа стеной спускался откос, сплошь покрытый сосновыми деревьями. Круче, круче, велосипеды передними колесами уперлись в каменистый грунт, заколебались, мы соскочили с них и повели. Остановиться мы не могли, нас тянуло вверх, надо было узнать, куда приведет нас тропинка, где истоки прозрачного горного ручья. Через корни деревьев, по палящему солнцу мы тащили велосипеды всё вверх в крутизну, и вдруг неожиданно дорожка расширилась, и мы вышли на плоское место. С двух сторон нависали клены, сквозь тенистые ветви солнце проникало лишь пестрыми пятнами, пахло сыростью. Дорожка свернула за угол, справа и слева оказались скалы, направо вдоль скалы статуи богов, наряженные в детские шапочки - красные, синие беретики, а вот и красные изогнутые ворота и за ними вросший в скалу маленький шинтоистский храм. Тропинка кончилась, кругом полная тишина, только где-то за скалой, играя камнями, шумел ручей. Когда же приходили сюда люди? Откуда? Мы не встретили ни души. Но кто-то несомненно приходил ежедневно, у порога в храмик в маленьких чашечках стоял свежий рис.

Но мне пришлось наблюдать не одни только наивные внешние обряды, обычаи, я видела в японцах глубокую веру, желание подвига, жертвы для веры. И так же, как ради вопросов чести японец способен произвести над собой харакири, точно так же он не задумается сломать свою жизнь, если убедится в истинности того или иного вероисповедания или учения.

- Мой второй сын - последователь вашего отца, - рассказывал мне старик Конисси-сан грустным, убитым голосом. - Живет один высоко в горах, по железной дороге проехать туда нельзя, страшная глушь. Он иногда приезжает к нам, но редко. Мать очень страдает за него, жалеет...

- Чем же он занимается?

- Корзины плетет. Заработок небольшой, да и тот почти весь отдает. Все, что человек сделает для другого, к нему вернется, - говорит он: - Если отдашь последний рис, кто-нибудь предложит тебе работу, если отдашь последние бобы, тебе дадут риса. - Старик вздохнул. - Очень плохо живет, ест одни овощи, бобы, рис, и то не всегда... - И опустил голову. Видно было, что не только одной матери жалко сына.

- Я очень почитаю вашего отца, - точно извиняясь, добавил он, - но я не понимаю, зачем из-за любви к нему юноша должен сломать свою жизнь.

Про секту Иттоэн я не знала. Для меня было неожиданно, когда в дверь постучали и вошли трое гостей: один из них, хорошо, по-европейски, одетый, в темных очках, шел осторожно, ногами щупая землю, его поддерживал под руку юноша в студенческой форме. Я узнала в нем слепого профессора, которого встретила у американцев Боульс в Токио; третий человек был одет как рабочий, в рыжей блузе, полинялой круглой шляпе, продранных на коленях штанах. Но рваная одежда, по-видимому, нисколько не влияла на его самочувствие. Он держался совершенно спокойно, с большим достоинством и уверенностью. Он оказался членом религиозного общества Иттоэн и приехал приглашать меня от имени общества прочитать лекцию в Киото.

Мы согрели чай, подали на стол все, что было у нас съедобного. Они, казалось, были голодны, ели все с удовольствием, но от холодного мяса отказались. Это меня не удивило. Многие японцы не едят мяса. Может быть, это влияние буддизма. "Мы чувствуем, что все живое - родное нам", - говорят они. Но меня очень удивило, когда человек с продранными коленками сказал, что секта их основана в память моего отца.

- Мы живем его мыслями, исповедуем его учение и стараемся жить так, как он советовал. Нам хотелось бы узнать про него как можно больше, узнать то, что не написано в книгах.

Я была уверена, что скромное общество это устроит лекцию для небольшой группы в маленьком помещении, и когда вместе с Куродой-сан, которого Иттоэн пригласила переводчиком, мы подъехали к громадному зданию и наш автомобиль врезался в движущуюся пеструю толпу, - я была поражена. Зал, вмещавший тысячи три людей, был переполнен. Девушки-студентки, студенты сидели рядами на полу, стояли в проходах, на эстраде. Распорядители, члены общества в обтрепанных одеждах, с радостными, веселыми лицами носились по залу, рассаживая публику.

До лекции еще оставалось полчаса. Председатель Иттоэн - красивый высокий старик пригласил нас с Куродой пить чай. Он рассказал нам, какое влияние имел на него мой отец.

- Когда я прочел "Исповедь" и "В чем моя вера", я понял, что не могу жить по-прежнему... Я решил попытаться жить так, как учил Толстой, в труде и простоте. Пожалуйста, когда вы придете к нам, не говорите: я приехала, а скажите: я вернулась.

Больше, чем когда-либо, нам обоим с Куродой хотелось говорить как можно лучше. Мы невольно увлеклись и затянули лекцию на два с половиной часа. Было уже поздно, когда мы все - Ольга Петровна, Туся, слепой профессор, Курода и я - приехали в общину.