Габриэль Городецкий - Роковой самообман Страница 73

Шуленбург намекнул на сложность обстановки, признав, что его упорные старания убедить Гитлера в том, что советская политика направлена на сохранение нормальных отношений с соседями, не увенчались успехом на 100 процентов и у того «осталось некоторое неприятное чувство из-за недавних действий Советского правительства». Но это замечание вряд ли содержало предостережение и послужило прелюдией к рассмотрению его планов укрепления разваливающихся отношений. Слегка подправив гитлеровскую аргументацию, Шуленбург внушал Деканозову, будто Гитлер объясняет концентрацию немецких войск контрмерами, принятыми вследствие недавних слухов о мобилизации и развертывании Красной Армии и неизбежности вооруженного конфликта. Мобилизация 1914 г., ускорившая начало войны, несомненно, еще свежа в его памяти. Шуленбург надеялся, обратившись к личной дипломатии, подтолкнуть русских сделать первые шаги, с помощью которых можно будет поправить очевидный вред, нанесенный их отношениям с Берлином недавними действиями СССР на Балканах. Сталинские попытки примирения убедили его, что еще можно разрешить углубляющийся конфликт в сфере дипломатии. Однако инициатива должна быть проявлена Сталиным лично.

Имея мало средств для претворения своих планов в жизнь, Шуленбург решил сосредоточиться на слухах. Разумно было использовать «слухи» как трамплин, чтобы прийти к согласию в общих чертах. Долгое пребывание Шуленбурга в Берлине породило разные измышления в Москве и Лондоне. Они, по-видимому, и уводили как Сталина, так и англичан в сторону от правильной оценки открывающихся перспектив. Немецкая кампания дезинформации после возвращения Шуленбурга в Москву была в особенности направлена на него и на русских. Казалось, Берлин крайне озабочен тем, чтобы остановить лавину слухов о надвигающейся войне, и в переписке с Шуленбургом подобные слухи решительно опровергались. Так, он уверился, будто концентрация немецких войск призвана служить «тыловым прикрытием для балканских операций». Из своего визита в Берлин он вынес впечатление, что слухи распространяются силами, заинтересованными в начале военных действий, и усиливают недоверие Гитлера к Советскому Союзу. Просмотрев бумаги, скопившиеся на его столе за время долгого отсутствия, Шуленбург обратил внимание на срочную директиву начальника Генерального штаба, предупреждавшего, что «распускание слухов» «очень вредит дальнейшему — мирному развитию германо-советских отношений». Посольству предписывалось пресекать и опровергать слухи{1041}.

Как раз накануне встречи начальник Политического отдела Министерства иностранных дел настоятельно советовал Шуленбургу бороться со слухами, которые намеренно распускают англичане, «чтобы мутить воду». Его даже заверили, будто 8 дивизий будут отправлены с востока на запад в первой половине мая{1042}. Поэтому практический совет, данный им Деканозову, был таков: сократить количество официальных заявлений вроде коммюнике ТАСС, которые «появляются, как грибы после дождя», вслед за любым поворотом событий на Балканах. Вовсе не высказывая убежденности в том, что Гитлер намерен воевать, Шуленбург пару раз упомянул о сдержанности Гитлера и отнес «меры предосторожности» на западной границе на счет реакции на мобилизацию в самом Советском Союзе. Отчасти это объясняет нежелание Сталина проводить развертывание советских войск открытым, наиболее эффективным образом: это могло быть воспринято в Берлине как провокация.

Шуленбург, не теряя времени даром, после завтрака сообщил Деканозову свое мнение о пагубном воздействии слухов. Он решительно предупредил: «Слухи о скорой войне между Советским Союзом и Германией это динамит, их следует пресекать и душить в зародыше». Впрочем, он не преминул упомянуть, что проявленная им инициатива — лично его и не санкционирована правительством. Выдвигать конкретные предложения он предоставляет русским. Таким образом, с точки зрения Шуленбурга, его беспрецедентный поступок должен был подготовить почву для улучшения отношений, и он не собирался выдавать государственные тайны. Деканозов, которому трудно было поверить, чтобы столь важный шаг совершался по собственной инициативе Шуленбурга, конечно, оценил все значение этого события. Он тоже воспользовался общим тоном беседы и заговорил о возобновлении переговоров, напомнив Шуленбургу, что Москва все еще ждет ответа на ноябрьские предложения. Самое главное — было решено вновь собраться на неформальное совещание.

Призыв бороться со слухами пал на плодородную почву. Слухи по поводу концентрации немецких войск можно было разделить на две противоречащих друг другу группы. В первой содержались предположения, будто концентрация войск должна послужить рычагом на предстоящих переговорах, которые, возможно, закончатся созданием военного альянса. Другая включала мнение, что война неминуема, но в Москве слухи этого рода приписывали англичанам в их непрестанных попытках втянуть СССР в войну. Кампании на Балканах можно было объяснить логически, война же против СССР велась по совершенно иным причинам. Отсутствие четко определенных военных задач кампании привело к тому, что цели и средства перепутались. Своеобразный характер планирования крайне затруднял для Кремля понимание истинной природы германской угрозы, несмотря на изобилие разведывательной информации. Сталин рассматривал развертывание германских сил, так же как и различные дипломатические шаги, учитывая положение на фронтах, на фоне растущего общественного осуждения действий Черчилля. В Южной Европе остатки британских экспедиционных войск были отведены на Крит, где начиналась злосчастная битва. Прежние победы англичан над итальянскими войсками в Северной Африке обернулись поражением, когда генерал Эрвин Роммель обошел осажденную крепость Тобрук и начал наступление на Каир и Суэцкий канал. Немцы добились господства в воздухе над Средиземным морем и эффективно использовали его при осаде стратегической британской военно-морской базы на Мальте. Тем временем в Атлантическом океане Торговый флот понес тяжелые потери, угрожающие жизненно важным коммуникациям Англии.

Если проследить ход мыслей Сталина в то время, становится весьма вероятным, что он подозревал, будто Гитлер использует Шуленбурга в своей войне нервов, чтобы выторговать лучшие условия на предстоящих переговорах. И снова, как в 1939 г., когда русские неофициально пустили первый пробный шар в Берлине, Сталин боялся, что открытое заявление своей позиции может быть использовано против него на возможных германо-английских переговорах и он окажется посмешищем. Тем не менее, вовсе не сбрасывая со счетов информацию, полученную от Шуленбурга, он действовал теперь в соответствии с ней. Через день «Правда» напечатала опровержение утверждений, будто усиленная концентрация войск на западной границе Советского Союза сигнализирует о переменах в отношениях с Германией. Систематически велась кампания по борьбе со слухами. Например, японскому послу Молотов сказал: «Слухи о скором нападении немцев на СССР — просто-напросто английская и американская пропаганда и не имеют под собой никакой почвы. Напротив, отношения между двумя странами превосходные»{1043}.

Шуленбург связал принятие Сталиным полномочий главы правительства со своей инициативой, но не мог сообщить в Берлин о своих несанкционированных действиях. После злополучного визита в Берхтесгаден он понял, что осталась одна надежда, чтобы предотвратить войну, — прямой диалог между Сталиным и Гитлером. Он помнил единственное положительное высказывание Гитлера за время их встречи, что Сталин «душа русской политики консенсуса и взаимопонимания с Германией»{1044}. Теперь он обдумывал кампанию на двух фронтах. В Москве он будет поощрять Сталина прямо обратиться к Гитлеру, а в своих отчетах в Берлин займет позицию беспристрастного наблюдателя и будет подчеркивать примирительную позицию русских, готовя таким образом почву для обращения Сталина. Его телеграммы в Берлин следует рассматривать именно в таком ключе. Поскольку Гитлер, по-видимому, был настроен непримиримо в отношении югославских событий, Шуленбургу важно было стереть из его памяти дела недавних дней и представить их неким случайным отклонением. Молотов был избран козлом отпущения. Шуленбург изобразил перемены в Советском правительстве как «значительное сокращение его власти». Он объяснял это «недавними ошибками во внешней политике, приведшими к охлаждению в германо-советских отношениях (явный намек на советский пакт с Югославией. — Г.Г.), за установление и сохранение которых сознательно боролся Сталин, тогда как молотовские инициативы часто сводились к упрямому отстаиванию собственной позиции». Вновь подчеркнув значение нового поста Сталина, Шуленбург готовил Берлин к его следующему ходу, предсказывая: «Сталин использует свое новое положение, чтобы лично принять участие в поддержании и развитии добрых отношений между Советами и Германией». Он также не упустил случая упомянуть об идеях Бержери насчет необходимости включить Советский Союз в перестроенную Европу{1045}.