Ричард Эванс - Третий рейх. Зарождение империи. 1920–1933 Страница 74

Новая политическая позиция армии нашла выражение в назначении Гинденбургом, действовавшим в первую очередь по совету старших офицеров, включая Шлейхера, преемника Мюллера на пост канцлера. С самого начала не было попыток образовать правительство, которое бы полагалось на демократическую поддержку партий, представленных в рейхстаге. Вместо этого предполагалось учредить «правительство экспертов» с намерением избежать прений в рейхстаге благодаря праву Гинденбурга принимать решения на основе чрезвычайных полномочий. Разумеется, сфера использования чрезвычайных полномочий была ограничена, и многие решения, в первую очередь принятие бюджета, должны были согласовываться с рейхстагом. Были приняты меры, которые помогли сделать так, что подобные действия не были восприняты как свидетельство перехода к авторитарному режиму правления. Новое правительство включало таких известных политиков рейхстага, как Йозеф Вирт, бывший рейхсканцлер от центристской партии, Герман Дитрих от демократов (переименованных в Государственную партию в июле 1930 г.), Мартин Шиле от националистов, Юлиус Куртиус от Народной партии и Виктор Бредт от небольшой Экономической партии. Но в нем не было социал-демократов, которым Гинденбург и его советники не хотели вверять чрезвычайные полномочия. А без социал-демократов у него не было поддержки парламентского большинства. Однако, казалось, это больше никого не волновало.

Руководителем нового правительства стал человек, назначение которого рейхсканцлером позже оказалось роковым решением. На первый взгляд, выдвижение Генриха Брюнинга, родившегося в 1885 г., на пост рейхсканцлера было, с точки зрения демократов, разумным. Руководитель фракции центристской партии в рейхстаге, он представлял политическую силу, которая больше, чем какая-либо другая, была опорой парламентской демократии в Веймарской республике. Однако уже во время его назначения центристы под влиянием своего нового лидера прелата Людвига Кааса склонялись к более авторитаристской позиции и больше сосредотачивались на защите интересов католической церкви. Более того, сам Брюнинг был крайне ненадежным сторонником веймарской демократии. В прошлом военный офицер, он был шокирован ноябрьской революцией и оставался стойким монархистом всю свою жизнь. В своих мемуарах он называл восстановление монархии своей главной задачей после занятия поста канцлера. Однако таким образом он скорее пытался продемонстрировать связность своей политической карьеры, которая, как и у многих других политиков того времени, в основном определялась текущими задачами[606]. Несмотря на внутреннее убеждение, что возврат к бисмарковской системе будет лучше для всех, он не имел подробного плана по восстановлению монархии, не говоря уже о возвращении кайзера на престол. Тем не менее в его сердце царили авторитарные инстинкты[607]. Он планировал реформировать конституцию, сократив полномочия рейхстага и совместив посты рейхсканцлера и прусского министра-президента, таким образом ликвидировав доминирование социал-демократов в крупнейшей земле Германии. У Брюнинга не было достаточной поддержки со стороны Гинденбурга, чтобы реализовать эту идею, но она оставалась на повестке дня, доступная для любого, кто был готов ее воспринять. Брюнинг также начал ограничивать демократические права и гражданские свободы[608]. В марте 1931 г., например, он предпринимал решительные меры по ограничению свободы прессы, особенно когда та печатала критику его собственной политики. К середине июля либеральная Berliner Tageblatt («Берлинская ежедневная газета») сообщала, что по всей стране закрывалось до ста газет каждый месяц. В 1932 г. коммунистическая газета «Красный флаг» запрещалась чаще одного раза в три дня. Свобода прессы была серьезно скомпрометирована задолго до прихода к власти нацистов[609].

Таким образом, в результате именно Брюнинг начал разрушение демократических и гражданских свобод, которое с таким энтузиазмом продолжилось при нацистах. Некоторые утверждали, что его изрядно критиковавшаяся экономическая политика во время кризиса была частично нацелена на ослабление профсоюзов и социал-демократов, двух основных сил, которые поддерживали веймарскую демократию на плаву[610]. Если говорить точно, Брюнинг не был диктатором, а его назначение не означало конец веймарской демократии. Брюнинг не добился бы своего высокого положения в центристской партии, не став знатоком политического расчета и маневра и опытным человеком в создании политических коалиций и альянсов. Он заработал хорошую репутацию как специалист по финансам и налогам, а в 1930 г. отчетливо чувствовалась необходимость иметь у руля человека, умеющего принимать решения в таких зачастую весьма сложных технических областях. Однако после 1930 г. пространство для маневра стремительно уменьшалось, не в последнюю очередь из-за его катастрофических политических просчетов. И даже его самые верные защитники никогда не считали его харизматичным или вдохновляющим лидером. С суровой внешностью, замкнутый, непроницаемый, склонный принимать решения без достаточных консультаций, отрицавший силу красноречия, Брюнинг не был человеком, который мог бы завоевать поддержку массового электората. Его все более страшили экономический хаос и политическое насилие, ввергающие страну в кризис, масштабы которого превосходили даже кризис 1923 г.[611]

Основной задачей Брюнинга было справиться с быстро ухудшавшейся экономической ситуацией. Он решил добиться этого за счет радикальных дефляционных мер, в первую очередь за счет сокращения государственных расходов. Доходы государства быстро падали, а возможностей займа для исполнения государственных финансовых обязательств практически не было. Более того, когда после великой инфляции 1923 г. немецкую валюту удалось стабилизировать за счет ее привязки к цене золота, было совершенно неясно, насколько правильным был уровень стабилизации. Однако достигнутые показатели считались неприкосновенным, поэтому единственным способом работы с валютой, оказавшейся переоцененной, поскольку ее резервы истощались в связи с дефицитом платежей, было сокращение цен и зарплат и повышение процентных ставок внутри страны[612]. Кроме того, над экономической сценой Германии все еще висел призрак репараций, даже несмотря на их реструктуризацию и в конечном счете значительное сокращение в рамках плана Юнга летом 1930 г. Брюнинг надеялся снизить внутренние цены в Германии, сократив спрос, и таким образом повысить конкурентоспособность экспортных товаров на международном рынке — политика, полностью приветствовавшаяся экспортными промышленниками, которые были среди его самых активных сторонников[613]. Это была не слишком реалистичная политика во время беспрецедентного падения мирового спроса.

Сначала начались сокращения государственных расходов. Ряд мер, завершившихся изданием чрезвычайных декретов от 5 июня и 6 октября 1931 г., разными способами сокращали льготы по безработице, ограничивали период подачи заявок на такие льготы и вводили обязательные проверки на нуждаемость в большинстве случаев. Люди, долгое время находившиеся без работы, таким образом, видели, как их уровень жизни постоянно снижается: от выплат страховки по безработице к кризисным льготам от государства, потом к соцподдержке со стороны местных властей и наконец к отсутствию какой-либо помощи. В конце 1932 г. только 618 000 человек получали страховку по безработице, 1 230 000 — кризисные льготы, 2 500 000 — соцподдержку, и было более миллиона человек, для которых установленный теперь срок безработицы истек и которые, следовательно, не имели никакого регулярного дохода[614]. Какими бы ни были более далекие цели Брюнинга, усугублявшаяся бедность делала экономическую ситуацию все хуже. Люди, у которых едва хватало средств, чтобы покупать товары первой необходимости для себя и своих семей, вряд ли могли тратить достаточно денег, чтобы стимулировать восстановление промышленности и сектора обслуживания. Более того, страх перед инфляцией был так силен, что даже без международных соглашений (таких, как план Юнга), которые зависели от сохранения стоимости рейхсмарки, девальвация (самый быстрый способ стимулировать экспорт) была бы крайне рискованной с политической точки зрения. В любом случае Брюнинг отказался от нее, потому что хотел продемонстрировать международному сообществу, что репарации были причиной бед и страданий в Германии[615].

Однако летом 1931 г. ситуация изменилась. Новый кризис ударил по экономике, когда утечка капитала достигла новых высот. 13 июля кризис привел к краху «Данат-банка» (Дармштадтский и Национальный банки), который сильно зависел от иностранных займов, а в целом стал угрожать всей кредитной системе[616]. Невозможность спасти немецкое правительство с помощью иностранных займов в любом случае стала очевидной: по одной оценке, объем средств, необходимых для покрытия бюджетного дефицита в Германии, был бы больше всего золотого запаса Соединенных Штатов. Международное финансовое сотрудничество оказалось невозможным в жестких условиях, установленных золотым стандартом. Брюнинг и его советники не нашли другой альтернативы, кроме как сделать рейхсмарку неконвертируемой — шаг, который они до сих пор не хотели предпринимать из-за опасения, что это вызовет инфляцию. Таким образом, с этого момента рейхсмарку уже нельзя было обменивать на иностранную валюту[617].