Василий Сиповский - История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1 Страница 74

Помѣщикъ-дворянинъ, его значеніе въ государствѣ.

Особенное вниманіе удѣлилъ Гоголь помѣщику-дворянину. Это, по его представленію, — маленькій государь въ своемъ помѣстьи: онъ передъ Богомъ отвѣчаетъ за своихъ крѣпостныхъ, — оттого «святой» называетъ онъ работу въ деревнѣ разумнаго, добродѣтельнаго помѣщика. Не освобожденіе крестьянъ нужно мужикамъ, училъ Гоголь, не школы и не книги, a разумгое руководительство и религіозное воспитаніе. Трудъ землепашца и дворянина-помѣщика, живущаго неотлучно въ деревнѣ,- основа процвѣтанія отечества.

Апоѳеозъ «труда» и работы надъ "землей".

Это тяготѣніе къ "землѣ", обожествленіе труда, особенно физическаго[180] опять сближаетъ Гоголя съ Л. Толстымъ.

"Русское общество" въ пониманіи Гоголя.

Русскимъ обществомъ Гоголь недоволенъ въ своихъ письмахъ: онъ не разъ говоритъ о какой-то тревогѣ, которая растетъ въ русской интеллигенціи, о растерянности, пустотѣ русской мысли, о какихъ-то исканіяхъ чего-то. Гоголь правъ былъ, отмѣтивъ переходный характеръ русскаго общественнаго самосознанія, но онъ ошибся, не угадавъ близости 60-хъ годовъ и всего переустройства русской жизни на новыхъ либеральныхъ началахъ. Въ своей книгѣ онъ повторилъ ту ошибку, въ которую впали многіе русскіе люди временъ Грознаго, которые мечтали исправить русскую жизнь, возстановивъ "поисшатавшуюся старину" тогда, когда въ русскомъ обществѣ уже назрѣвало предчувствіе реформы Петра. Вотъ почему и книга Гоголя нѣсколько смахиваетъ на «Домострой», съ его патріархальными взглядами на жизнь, съ его идеализаціей изжитыхъ формъ жизни.

Женщина.

Зато совсѣмъ не по старинному смотрѣлъ Гоголь на «женщину», — ее онъ боготворитъ, ей отводитъ первое мѣсто въ исторіи человѣческой жизни, общественной и семейной. Отзвуки юношескаго романтизма привели Гоголя къ такому преклоненію.

Мысли Гоголя о значеніи церковной поэзіи для поэзіи новой русской. Православная церковь.

Съ историко-литературной точки зрѣнія любопытны нѣкоторыя письма его о поэзіи русской. Онъ отмѣчаетъ органическую связь русской лирики съ поэзіей древне-русской, церковной. Онъ указываетъ, что русскіе поэты даже XVIII вѣка изъ Св. Писанія почерпали и образы, и настроенія. Ломоносовъ, Державинъ, Пушкинъ, Языковъ даютъ ему особенно много основаній для этого утвержденія. Восхваленіе Россіи, русскаго царя въ нашей поэзіи — есть отзвукъ того полурелигіознаго паѳоса, съ которымъ о царяхъ и родинѣ говорится только въ Ветхомъ Завѣтѣ. И Гоголь лирическому поэту своего времени рекомендуетъ Ветхій Завѣтъ, говоря, что тамъ источникъ вѣчной и возвышенной, божественной поэзіи. Изъ христіанскихъ церквей онъ отдаетъ предпочтеніе православной: въ ней больше заботъ о небесномъ, въ ней больше смиренія, больше любви къ людямъ, больше гуманности… И опять, въ его словахъ мы слышимъ словно указаніе русскому писателю, откуда брать ему идеалы — изъ Св. Писанія, изъ ученія Восточной Церкви: "Святые отцы" и «Златоустъ» — лучшія книги для народа, говоритъ Гоголь. И въ этихъ словахъ передъ нами воскресаетъ старая, допетровская Русь, когда, дѣйствительно, эти книги были настольными y русскаго грамотѣя.

Отношеніе Европы и Россіи.

Рѣшаетъ Гоголь не разъ вопросъ объ отношеніяхъ Европы и Россіи: онъ критически, даже съ юморомъ относится къ "кваснымъ патріотамъ", къ славянофиламъ, но критикуетъ и «западниковъ». Къ «Западу» онъ относится съ полнымъ недовѣріемъ, — ему кажется, что западная культура изсякаетъ, и что скоро къ Россіи "за мудростью" обратятся заграничные люди. "Всѣ европейскія государства, говоритъ онъ, теперь болѣютъ необыкновенною сложностью всяких законовъ и постановленій", идеалы религіозные тамъ забыты, и "душевнымъ дѣломъ" никто не занимается. He то онъ видѣлъ въ Россіи, по крайней мѣрѣ, въ томъ кругу, въ которомъ онъ вращался: очевидно, въ самомъ дѣлѣ, всѣ эти губернаторши, помѣщики, "значительныя лица", поэты, которымъ онъ писалъ свои письма, думали больше о своей душѣ, о "своемъ внутреннемъ строеніи", чѣмъ о землѣ. И это утѣшало Гоголя. Онъ говоритъ, что русское общество его времени "все чего-то ищетъ, ищетъ уже не внѣ, a внутри себя. Вопросы нравственные взяли перевѣсъ надъ политическими и надъ учеными". Гоголь не зналъ о другихъ настроеніяхъ русскаго общества, и это незнаніе сдѣлало для людей иныхъ убѣжденій его книгу непонятной, и глупой, и неприличной, и вредной…

Разнообразіе тона и стиля "писемъ".

Гоголь писалъ свои письма къ разнымъ лицамъ, къ умнымъ и глупымъ, къ восторженнымъ и спокойнымъ; онъ самъ говоритъ, что писалъ такъ, чтобы его всякій понялъ, — оттого въ его письмахъ много разнообразія даже въ манерѣ письма. Грубоватому и недалекомy помѣщвку онъ писалъ грубоватое письмо, говоря, очевидно, понятнымъ для него стилемъ. Эго письмо особенно возмутило Бѣлинскаго. Гоголь совѣтуетъ помѣщику внѣдрять y крестьянъ уваженіе къ честнымъ и хорошимъ работникамъ; передъ образцовымъ «мужикомъ» обыкновенные должны были снимать шапки; если кто не сниметъ, то по адресу такого Гоголь рекомендовалъ помѣщику употребить "крѣпкое слово": "ахъ, ты, невымытое рыло! Самъ весь зажилъ въ сажѣ, такъ что и глазъ не видать, да еще не хочетъ оказать и чести честному! Поклонись же ему въ ноги!" Это "невымытое рыло" — только "мужицкій стиль", которымъ, очевидно, Гоголь хотѣлъ указать лишь на моральную неочищенность мужика. "Мужика не бей, говоритъ онъ въ томъ же письмѣ. Съѣздить его въ рожу еще не большое искусство. Но умѣй пронять его хорошенько словами". Это "съѣздить по уху" — уже, очевидно, помѣщичій жаргонъ, подъ который поддѣлывается Гоголь, стараясь сдѣлаться вполнѣ яснымъ своему простоватому и грубому корреспонденту.

Вообще многое изъ того, что указалъ Гоголь въ русской жизви, и умно, и вѣрно; его собственные взгляды часто возвышены и чисты, но когда онъ переходилъ на практическую почву, то совѣты его часто наивны, даже неумны… Такъ, въ этомъ же письмѣ къ помѣщику онъ рекомендуетъ помѣщику, для поднятія въ деревнѣ авторитета сельскаго батюшки, всюду брать съ собой этого батюшку на работу и каждый день сажать его за господскій столъ. Гоголь не пожелалъ заглянуть по-человѣчески въ душу этого несчастнаго священника, который даже пообѣдать въ кругу своей семьи не имѣетъ права! Наивны совѣты тому же помѣщику сжечь передъ мужиками нѣсколько ассигнацій въ доказательство того, что онъ, помѣщикъ, не корыстолюбивъ!

Отношеніе русскаго общетва къ этому произведенію.

Когда эти странныя письма сдѣлались достояніемъ публики, они ни въ комъ, кромѣ интимныхъ друзей, не вызвали къ себѣ сочувствія. Особенно возмущены были люди либеральнаго склада мыслей, недавніе поклонники Гоголя. Они увидѣли въ книгѣ его измѣну его прежнимъ честнымъ убѣжденіямъ, уввдѣли ложь и подлость. Всего энергичнѣе такое отношеніе выразилось въ письмѣ Бѣлинскаго къ Гоголю. Самъ фанатикъ по темпераенту, самъ больной и измученный жизненной борьбой, критикъ много злого и несправедливаго сказалъ Гоголю, уже стоявшему одной ногой въ могилѣ. Въ этомъ столкновеніи двухъ великихъ современниковъ сказалось все русское общество, съ различными полюсами его тогдашняго міровоззрѣнія.

Бѣлинскій написалъ Гоголю, что прежде "любилъ его со всею страстью", видя въ немъ надежду, честь, славу русской земли, "одного изъ великихъ вождей ея на пути сознанія, развитія, прогресса". Теперь отъ этой страсти осталось "презрѣніе и ненависть", такая же страстная… Книгу Гоголя онъ назвалъ "хитрой, но черезчуръ нецеремонной продѣлкой для достиженія небеснымъ путемъ чисто-земной цѣли". Онъ съ негодованіемъ остановился на выраженіи: "ахъ, ты — невымытое рыло!"… He вникая въ истинный смыслъ этой грубости, онъ назвалъ Гоголя проповѣдникомъ кнута, апостоломъ невѣжества, поборникомъ обскурантизма и мракобѣсія; онъ нападаетъ на религію Гоголя: "не истнной христіанскаго ученія, говоритъ онъ, a болѣзненной боязнью смерти, чорта и ада вѣетъ изъ вашей книги; онъ высмѣялъ стиль книги, онъ указалъ на слухи о томъ, что книга Гоголя написана была имъ для того, чтобы попасть въ наставники цесаревича…

"Авторская исповѣдь".

Въ отвѣтъ на эту «критику», жестокую и незаслуженную, и на другія подобныя же написалъ Гоголь свою "Авторскую исповѣдь". Глубокою горестью, тоской проникнуто это, ясное по мысли, спокойное по изложенію сочиненіе. Гоголь умиралъ, непонятый современниками и потерявшій надежду, что они его поймутъ, что ему простятъ за промахи, что поблагодарятъ за то страстное желаніе принести пользу родинѣ, которое руководило имъ въ жизни и которое онъ перенесъ въ свои сочиненія. У грядущихъ поколѣній проситъ онъ въ своей трогательной "Авторской исповѣди" справедливости и милости…

Гоголъ, какъ личность; трагедія его жизни.

Гоголь принадлежалъ къ характерной для Россіи семьѣ людей "алчущихъ правды"- «счастливаго» довольства собой ему не было дано въ удѣлъ. Въ этомъ заключается его личное "несчастіе". Несчастливъ былъ онъ и оттого, что натура его представляла собою причудливое соединеніе самыхъ противорѣчивыхъ качествъ: эгоизма и — способности самопожертвованія и смиренія, — смѣшенія земного и небеснаго заразъ… Немного Хлестаковъ (по его собственному признанію) и Муразовъ, — онъ вѣчно боролся съ собою, вѣчно хлопоталъ надъ устройствомъ своей души и, окрыленный лучшими чувствами, игралъ не безъ самодовольства несвойственную ему роль «пророка»! Гоголь — "герой безвременья". Если бы онъ появился въ древней Руси, быть можетъ, онъ сыгралъ бы тогда великую роль именно въ той дѣятельности, которая такъ влекла его къ себѣ.