Леони Фрида - Екатерина Медичи Страница 75

Еще до приезда Колиньи в Блуа в сентябре 1571 года Екатерина послала маршала де Косее с письмом к Жанне, в котором король приглашал их с Генрихом присоединиться ко двору. Прибыв в Беарн, Косее выяснил, что разминулся с королевой Наваррской, только что отбывшей на Теплые воды (курорт Eaux-Chaudes). Она уже некоторое время хворала и надеялась там восстановить здоровье. Маршал Бирон сменил Косее и нашел королеву, все еще недомогающей, в Нераке 10 декабря. Он сообщил Екатерине, что многие из советников Жанны отговаривали ее от брачного союза с династией Валуа. Жанне и самой не нравилась эта идея, но сопротивляться становилось все труднее. Екатерина имела возможность шантажировать ее, ибо обладала некоторым влиянием на папу, который мог объявить Генриха Наваррского незаконнорожденным. Он был сыном от второго брака Жанны, «сомнительного с точки зрения законности». Как только папа вынес бы такой вердикт, Генрих сейчас же утратил свои позиции первого принца крови и права на трон Франции, которыми он обладал в случае, если сыновья Екатерины не оставят наследников мужского пола. Таким образом, Жанна, пусть неохотно, но поддавалась на уговоры Екатерины, требуя предварительно решить кое-какие вопросы. Она хотела, чтобы Марго получила в приданое Гиень, а города, принадлежащие Жанне и занятые королевскими войсками, были бы освобождены. Согласие на встречу королева Наваррская дала лишь при условии, что будет иметь дело один на один с Екатериной. В январе крепость Лектур — одна из тех, которые входили в список требований Жанны, была ей возвращена, и она наконец отправилась на роковое свидание с Екатериной.

В то же самое время, когда Жанна готовилась увидеться с королевой-матерью, был раскрыт заговор, ставивший целью убийство Елизаветы Английской. Известный как «заговор Ридольфи», который поддерживали Испания и Рим, его целью было возведение на трон Марии, королевы Шотландии, с герцогом Норфолком в качестве принца-консорта. Этот дерзкий план едва не увенчался успехом. Екатерина сообщила английскому послу, что Алава нанял двух итальянцев, поэтому она срочно отправила письмо королеве, предупреждая ту о серьезной опасности. Карл прежде восхищался бывшей невесткой и стремился оказывать ей покровительство, но теперь решил, что своим участием в заговоре она поставила себя вне закона. «Увы, бедная дурочка никогда не остановится, пока не лишится головы. Интриги доведут ее до погибели. Но это ее собственная вина и глупость», — вот все, что сказал король, в то время как положение Марии было отчаянным, и его комментарий оказался пророческим. Изобличение заговора заставило Англию держаться ближе к врагам Испании, самым могущественным из которых была Франция. Елизавете пришлось понять: хотя Анжуйского не стоило рассматривать в качестве жениха, его младший брат вполне годился для этой цели. Франсуа, герцог Алансон, мальчик, которого Алава обычно называл «le petit voyou visceux» («маленький порочный мерзавец»), вряд ли мог считаться приятным спутником жизни, и все же переговоры возобновились. В ходе их стороны обменялись обещаниями, согласно которым каждая держава обещала защищать другую, если на одну из них нападет их общий враг.

Карл всячески продвигал союз с Англией, желая избавиться от младшего братца. Герцог Анжуйский точно так же не переносил Франсуа, да и Екатерина тоже не выказывала младшему сыну какой-либо привязанности. Одна Марго защищала его перед семьей. Кратковременный флирт с Гизом — невинный или нет, неважно, — разрушил крепкую дружбу (пожалуй, противоестественно крепкую) между Марго и Анжуйским, который ревновал сестру к поклоннику и теперь пытался ей мстить. Карл также счел себя преданным из-за инцидента с Гизом, и Марго не могла больше полагаться на него. Порой он ласкал сестру, но способен был и ударить, чего она всегда боялась, особенно после побоев, учиненных им в ночь, когда раскрылся ее роман. Оба брата вели себя как оскорбленные любовники, обижаясь на Марго, ревнуя к младшему брату, которому она уделяла так много внимания.

Посол королевы Елизаветы, сэр Томас Смит, прибыл во Францию в декабре 1571 года. Он рекомендовал государыне предпочесть герцога Алансонского Анжуйскому в качестве мужа, и писал королеве: «…этот не настолько упрям и своенравен, не такой усердный папист и (если позволено будет мне так выразиться), меньше напоминает мула своей глупостью и ленью, чем его старший брат. Этот (Франсуа) гораздо более покладистый и приятный малый». Да и в отношении «деторождения» Смит считал нужным предпочесть младшего брата, как «гораздо более к этому склонного». Последнее замечание завуалировано намекало на странности сексуальной ориентации Анжуйского, хотя в самой идее рождения Елизаветой детей от того или иного принца из дома Валуа присутствовал комический оттенок. Екатерина решила, что лучше не закрывать глаза на очевидное и намекнула «невесте» на малый рост сына и его жуткую кожу, но заверила посла: пусть ее семнадцатилетний отпрыск и «невысок», но у него уже пробивается борода, так что следы оспы будут под ней скрыты. Смит согласился, что оспины мужчину не портят, а насчет невысокого роста привел соответствующий случай из истории: король Пипин Короткий, хоть и доходил своей жене, королеве Берте, лишь до пояса, стал отцом Карла Великого, первого императора Священной Римской империи.

Попытки посла позолотить пилюлю не слишком впечатлили Елизавету, однако она осознавала, что в свои тридцать восемь она стремительно теряет привлекательность. У нее появились морщины и стали выпадать волосы. Несмотря на накладные локоны и множество других ухищрений, Смит как-то заметил лорду Бергли, одному из главных советников королевы: «Спереди-то она кажется весьма пышноволосой, но сзади — столь же лысой!» В действительности все замечали, что Елизавета невозвратно утрачивает «свежесть», которой когда-то блистала. Королева согласилась продолжить переговоры, и результатом стал договор о защите и коммерческих отношениях, подписанный в Блуа между Англией и Францией 29 апреля 1572 года. Что же до разговоров о браке, то они так и велись, с переменным успехом.

Ценность Елизаветы в качестве союзника стала сомнительной, когда французы обнаружили, что она вступила в тайные переговоры также и с герцогом Альбой, всего за месяц до подписания мира в Блуа, с целью восстановления торговли между Англией и испанскими Нидерландами. Торговля эта была прекращена в 1569 году, что дорого обошлось обеим странам. Хотя англичане нашли рынок сбыта в Гамбурге, их традиционные коммерческие связи с Нидерландами всегда приносили высокий доход и были намного удобнее. К 1572 году испанское судоходство жестоко пострадали от атак каперов Вильгельма Оранского. «Морские гезы» («морская голытьба»), как их обычно называли, успешно курсировали по Ламаншу, захватывая либо потопляя множество вражеских судов вместе с грузом, после чего приставали в Ла-Рошель и различных английских портах. В качестве необходимой предпосылки для ведения переговоров Елизавета в феврале 1572 года приказала всем кораблям повстанцев покинуть английские порты. Эта акция послужила началом непредвиденной цепи событий, которые разожгли и без того уже полыхавшее пламя в Нидерландах и создали у французских протестантов впечатление, что, вмешавшись в эти дела, они смогут раз и навсегда отделаться от испанцев.

Гезы вышли в море, но шторм заставил их бросить якорь в Брилле, в Нидерландах. По стечению обстоятельств, испанский гарнизон только что отбыл оттуда на подавление восстания в Утрехте, и гезы — хорошо организованное морское войско — захватили порт, а затем и взяли под контроль всю провинцию Зеландия. Беженцы из этой провинции, осевшие в Англии и Ла-Рошель, поспешили воссоединиться с ними, при поддержке подпольных сил в Англии и в других сочувствующих им странах. 30 апреля, на следующий день после подписания договора в Блуа, англичане объявили, что возобновляют торговлю с Фландрией. Елизавета, не желая давать повод для торжества ни Франции, ни Испании, вела собственную стратегическую игру. Ей было необходимо ограничивать свободу действий испанцев в Нидерландах, поддерживать у французов намерение вмешаться и тем самым не дать Филиппу собрать силы и высадиться на берегах еретической Англии.

Ранней весной 1572 года Екатерина развила бурную деятельность, подстегиваемая радостным предвкушением, какого она давно уже не испытывала. Король Польши, Сигизмунд Август II, отличавшийся слабым здоровьем, овдовел. Он не собирался жениться снова и не имел законных наследников, а это означало, что трон Польши через некоторое время опустеет. Утверждают, будто один из любимых карликов Екатерины, поляк Крассовски, сказал хозяйке, что польский король умирает, добавив: «Мадам, вскоре для Валуа освободится еще один трон». Она ухватилась за эту мечту о далекой призрачной короне и решила, что ее обожаемый сыночек Генрих должен будет стать наследником Сигизмунда Августа. Дабы застолбить это место для сына после смерти короля, она послала Жана де Баланьи — побочного сына ее доверенного лица, епископа Баланса, Жана де Монлюка — на разведку в Польшу, чтобы тот сообщил о сложившихся условиях и выяснил, кого следует подкупить, обезвредить или соблазнить.