Алфред Мэхэн - Влияние морской силы на историю 1660-1783 Страница 76

Образ действий французских флотов был, однако, согласен с общей политикой французского правительства, и Джон Клерк был вероятно прав, говоря, что в этом сражении при Менорке проявилась тактика, слишком определенная для того, чтобы можно было считать ее случайной — тактика, оборонительная по самой сущности своей и по своим целям[91]. Заняв подветренное положение, французский адмирал не только прикрыл Магон, но избрал хорошую оборонительную позицию, необходимо вызывая своего противника к атаке со всеми рискованными последствиями ее. Клерк дает, кажется, довольно ясное доказательство, что французские головные корабли, после причинения сильных аварий нападавшим на них, коварно сдались под ветер (с), чтобы этим заставить последних снова атаковать с подобными же результатами. Та же самая тактика постоянно повторялась в течение американской войны двадцать лет спустя, и всегда с совершенно одинаковым успехом; и это в такой мере так, что, хотя и не имея формального признания тактики французского флота, мы все-таки можем заключить, что осторожность, экономия, оборонительная война оставались постоянною целью французских властей, основывавшихся, без сомнения, на доводах, высказанных адмиралом этого флота — Гривелем (Grivel): "В войне между двумя морскими державами, та, которая имеет меньшее число кораблей, должна всегда избегать сомнительных сражений, ее флот должен подвергать себя только таким рискам, какие прямо необходимы для исполнения его непосредственного назначения; он должен или избегать сражения маневрированием или — в худшем случае, если будет вынужден сражаться — обеспечить себя благоприятными условиями. Положение, которое надлежит занять, зависит всецело от силы противника. Да не устанем повторять, что смотря по тому, будет ли Франция слабее или сильнее враждебной державы, она должна следовать соответственно одной из двух стратегий, радикально противоположных между собою и по средствам, и по целям: стратегия большой войны (Grand War) или стратегия крейсерской войны".

К такому точному определению, данному офицером высокого чина, должно отнестись со вниманием, тем более, что оно выражает твердую политику, преследовавшуюся великою и воинственною нацией; тем не менее позволительно спросить, может ли быть таким образом обеспечена морская сила, достойная этого имени? Логически из принятого положения вытекает, что оно не рекомендует флоту сражения между равными силами, потому что данная потеря для флота слабейшей морской державы была бы чувствительнее, чем такая же потеря для ее противника. "Действительно, — говорит Раматюель, защищая французскую политику, — что значит для Англии потеря нескольких кораблей"? Но следующим неизбежным шагом в этой аргументации является вывод, что лучше не встречать неприятеля. Как говорит другой французский моряк[92], уже цитированный выше, французы считали несчастьем встречу своих кораблей с неприятельской силой; когда же эта встреча случалась, то они считали своим долгом избегать боя, если возможно было сделать это с честью. Они имели конечные цели большей важности, чем бой с флотом неприятеля. По такому пути нельзя следовать неуклонно годами, без того, чтобы это не отразилось на духе морских офицеров; и этот путь прямо привел к тому, что адмирал, граф де Грасс (Compte de Grasse), не уступавший в храбрости никому из флотоводцев, упустил представлявшийся ему в 1782 году случай разбить английскую эскадру под командой Роднея (Rodney). 9-ro апреля этого года, когда де Грасс уходил от преследовавшего его английского флота между Наветренными островами, случилось так, что шестнадцать кораблей противника оказались у него под ветром, тогда как главный флот заштилел у Доминики. Хотя и будучи значительно сильнее этой отделившейся группы кораблей в течение тех трех часов, когда продолжалось такое положение дел, де Грасс не атаковал их и ограничивался только обстреливанием их издали из орудий судов своего авангарда, и его действия были оправданы разбиравшим их морским судом — в котором было много офицеров высоких чинов и без сомнения выдающихся — "как акт благоразумия со стороны адмирала, вызванный конечными задачами его крейсерства". Три дня спустя он потерпел сильнейшее поражение от того самого флота, которого не атаковал, когда условия тому благоприятствовали, и вместе с этим потерпели неудачу и все конечные цели его крейсерства.

Но возвратимся теперь к Менорке. После сражения 20-го мая Бинг созвал военный совет, который решил, что ничего нельзя было сделать более и что английский флот должен идти к Гибралтару, для защиты его от атаки. У Гибралтара Бинг был сменен адмиралом Хоуком и отозван в Англию для судебного над ним следствия. Морской суд, хотя и совершенно очистил его от обвинения в трусости или в бездействии власти, признал его однако же виновным в том, что он не сделал всего, что было в его силах, для поражения французского флота или для выручки гарнизона в Магоне; и так как военный устав предписывал за такое преступление смертную казнь, без замены ее каким-либо другим наказанием, то суд и счел себя обязанным приговорить его к ней. Король отказал в прощении, и Бинг был расстрелян.

Экспедиционный отряд против Менорки вышел из Тулона, пока номинально еще существовал мир. 17-го мая, за три дня до сражения Бинта, Англия объявила войну, и Франция ответила на это 20-го июня. 28-го сдался Порт-Маон, и Менорка перешла в руки Франции.

Сущность раздоров между двумя державами и сцены, на которых они возникли, довольно ясно указывали на надлежащий театр борьбы. Естественно было, чтобы тогда возгорелась морская война, иллюстрированная большими морскими сражениями и сопровождавшаяся большими изменениями в колониальных и заграничных владениях обеих держав. Но из них только одна Англия поняла истинное положение дел; Франция же опять отвернулась от моря, по причинам, которые будут кратко изложены. Ее флоты едва появлялись в море, и, теряя обладание им, она сдавала противнику одну за другой свои колонии, а с ними и все свои надежды в Индии. В позднейшем периоде этой борьбы она привлекла к союзу с собою Испанию, но только для того, чтобы помочь разрушению внешних владений этой страны. Англия, с другой стороны, оборонявшаяся и питавшаяся через посредство моря, держалась на нем везде с триумфом. Обеспечив безопасность и благосостояние у себя дома, она поддерживала своими деньгами врагов Франции. В конце седьмого года войны королевство Великобритания сделалось Британской империей.

Далеко нельзя быть уверенным в том, чтобы Франция могла без союзника успешно состязаться на море с Англией. В 1756 году французский флот имел шестьдесят три линейных корабля, из которых сорок пять были сами по себе в хорошем состоянии, но в артиллерии их и в других элементах вооружения ощущался недостаток. У Испании было сорок шесть военных кораблей, но на основании предшествовавших и последовавших деяний испанского флота позволительно сомневаться, чтобы боевые достоинства его отвечали этому числу. Англия в это время имела сто тридцать линейных кораблей, и четыре года спустя сто двадцать из них действительно были в кампании. Конечно, когда держава допускает, чтобы слабость ее сравнительно с неприятелем, на суше или же на море, сделалась так велика, как это имело место в рассматриваемом случае относительно Франции, то она не может надеяться на успех.

Несмотря на то, сначала дела Франции шли хорошо. За завоеванием Менорки последовало, в ноябре того же года, завоевание Корсики. Генуэзская республика сдала Франции все укрепленные гавани острова. Владея Тулоном, Корсикою и Порт-Маоном, французы занимали теперь сильную позицию в Средиземном море. В Канаде, в 1756 году, операции французов под начальством Монкальма (Montcalm) были успешны, несмотря на меньшую численность его войск сравнительно с неприятельскими. В то же самое время удачная атака туземного владетеля в Индии отняла от Англии Калькутту, что, конечно, было благоприятно для французов.

Еще и другой инцидент дал лишний шанс дипломатам Франции для усиления ее положения на океане. Голландия обещала ей не возобновлять своего союза с Англией, но оставаться нейтральной. Англия, в отместку за это, объявила "блокаду всех портов Франции и все суда, направлявшиеся в эти порты, подлежащими захвату как законный приз". Такое насилие над правами нейтральных сторон может быть предпринято только державой, которая чувствует, что ей нечего бояться их противодействия своему поступку. Вызывающим образом действий Англии, возникшим из сознания силы и свойственным этой державе, Франция могла воспользоваться для вовлечения Испании и, может быть, некоторых других государств в союз с собою.

Но вместо того, чтобы сосредоточиться против Англии, Франция начала другую континентальную войну, на этот раз с новым и необычным для нее союзником. Императрица Австрии, играя на религиозных предубеждениях короля и на раздражении его фаворитки, которая была обижена насмешками над нею Фридриха Великого, втянула Францию в союз с Австрией против Пруссии. К этому союзу впоследствии присоединились Россия, Швеция и Польша. Императрица настаивала на том, что обе римско-католические державы должны соединиться для отнятия Силезии от короля-протестанта и выразила свою готовность уступить Франции часть своих владений в Нидерландах, согласно ее всегдашнему желанию.