Узнай Москву. Исторические портреты московских достопримечательностей - Александр Анатольевич Васькин Страница 76

Колонный зал

А каков был наборный паркет Колонного зала, площадью более шестисот квадратных метров! В его зеркальной глади отражались великолепные люстры, висящие между колоннами, подчеркивающие их стройный ряд. Потолок тогда был покрыт огромным панно на мифологические сюжеты работы художника Д. Скотти, простенки закрывали росписи А. Каноппи (утрачены в 1812 году). Помимо Колонного Казаков спроектировал и другие залы, меньшие по площади - Екатерининский, Крестовый, Александровский (в честь императора Александра I), а также названные в честь основателей Голицынский и Соймоновский. Ну а память об архитекторе хранит Казаковский зал. В этих залах-гостиных играли в карты, читали газеты и книги, проводили время за беседой.

16 июля 1812 года в Колонном зале состоялось важнейшее историческое событие -дворянское собрание Москвы выбрало начальника Московского ополчения, «главнокомандующего Московской военной силы», которая должна была в составе русской армии выступить против огромной наполеоновской армады. Главой ополчения избрали М.И. Кутузова, получившего наибольшее число голосов - 243, второе место занял генерал-губернатор граф Федор Ростопчин. Почти одновременно дворяне Петербурга также выбирают Кутузова начальником своего ополчения. В итоге император утверждает Кутузова начальником петербургского ополчения. В Москве ополчением будет командовать граф И.И. Морков. В условиях отступления русской армии и непрекращающихся распрей между Багратионом и Барклаем Кутузов становится чуть ли не единственной надеждой России. Ему же предстоит и защищать Москву, после того как 5 августа созданный Александром I Особый комитет выберет его из шести кандидатур на пост главнокомандующего.

Кстати, веселье в Благородном собрании не прекращалось даже в предшествующие сдаче Москвы тревожные дни конца августа 1812 года, когда основная масса дворян выехала из Первопрестольной. Те же, кто еще не уехал, пытались сохранять видимость спокойствия и светской жизни. Так, 30 августа в Колонном зале по случаю тезоименитства государя был дан бал-маскарад, народу, правда, наскребли немного. «С полдюжины раненых молодых, да с дюжину не весьма пристойных девиц», - читаем в одном из писем.

Во время французской оккупации Благородное собрание сгорело вместе со всем содержимым - книгами, мебелью, фарфором, картинами и прочим имуществом, спрятанным в кладовой. Наша знакомая фрейлина Волкова в декабре 1812 года танцевала на балах в Тамбове, но, позабыв все претензии к старшинам московского собрания, она с горечью констатировала: «Вот уже три недели, как здесь пляшут по воскресеньям в жалком, уродливом доме, в котором жители Тамбова веселятся более, нежели веселились мы в прекрасном московском здании. Наше московское собрание только что собирались отделать и украсить на нынешнюю зиму, а негодяи-французы превратили его в пепел».

Первое время на месте оставшихся от собрания руин были лавки московских купцов, плативших за аренду хоть какие-то деньги. Но их вряд ли бы хватило на восстановление дома, если бы не пожертвования, в том числе от императора - 150 тысяч рублей. Здание пришлось заложить в Опекунском совете.

Восстанавливалось здание по проекту ученика Казакова архитектора Алексея Никитича Бакарева в 1813-1815 годах (пока члены Благородного собрания собирались на Большой Никитской улице). Сын Бакарева Владимир на правах очевидца рассказывал, что вопросами возобновления собрания занимались его старшины и наиболее авторитетные московские дворяне, среди которых были князья Н.Б. Юсупов, Ю.В. Долгорукий, А.М. Урусов, граф С.С. Апраксин, а также «эконом собрания - Николай Григорьевич Григорьев, бухгалтер - Потапов и письмоводитель - Акатов».

Бакарев пишет: «Всеми работами и делами по возобновлению дома заведовал князь Александр Михайлович Урусов: он каждый день приезжал в дом и осматривал работы. Князь очень был взыскателен и особенно строг был с подрядчиками, они его трепетали и боялись как огня. Старшина князь Юрий Владимирович Долгорукий был один только раз в Собрании, к концу его отделки, и, выходя из него, случайно приказал именно мне сказать его лакеям, чтобы экипаж его подали к заднему подъезду. Два слова об этом знаменитом вельможе или, лучше, сановнике. Князь Долгорукий еще в царствование Екатерины Алексеевны был главнокомандующим в Москве, он имел [орден] Андрея Первозванного и чин генерал-аншефа. Вот его портрет: бодрый старичок, самого среднего роста, сухой, седой; одет был в длинный синий сюртук, на голове круглая мягкая шляпа, в руках натуральная трость. Говорили тогда, что он отказался быть старшиною за то, что не согласились с ним, как он желал, разместить люстры не между колонн, как они теперь размещены, а посредине залы, с потолка.

Старшин Апраксина и Мерлина я никогда не видал на работах Собрания, князя же Юсупова видел в Собрании только в день открытия. Мы все его встречали пред передней, где отец мой представил князю и меня. Князь очень ласково говорил отцу моему, но что - ей-ей, забыл, думаю, что он хвалил его труды. Я же вовсе не занимался этими разговорами, я был в восторге от публики и залы, которая блестела в огне. Первая поражала меня богатыми костюмами, и особенно дамы, тем более что я был тогда молод, неопытен и видел все это в первый раз в жизнь мою; а вторая, т. е. зала, наводила на меня многие впечатления.

Я до того восхищался ею, что не помнил себя от радости, я почти бегал по ней взад и вперед (разумеется, когда еще никого в ней не было), входил и сходил с хор несколько раз, чтобы и с них полюбоваться на залу. Это даже заметил князь Урусов, он понял мою радость, мой восторг и, улыбаясь, сказал мне: “Ты летаешь как стриж”. Да, эти немногие мгновения и до сих пор памятны мне: собрание тогдашних дворян, из коих большая часть знатных и славных родов, а дамы казались мне, и особенно девицы, такими красавицами, что и во сне таких не увидишь!

Глаза мои не могли остановиться на чем-либо, меня беспрерывно занимало и то и другое, взор мой прыгал с предмета к предмету, украшавшему собою внутренность залы, и мне в те минуты казалось, что я нахожусь в волшебном замке! К довершению всего этого я видел издали, как часто то тому, то другому старшине или какому-либо сановнику отец мой кланялся, потому что они превозносили залу и благодарили отца моего за его труды, которые всем доставили столь много удовольствия видеть такое произведение, которого прежде не было в Москве. Сердце мое трепетало от радости!

Случилось так, что ко времени открытия Благородного