Тверская улица в домах и лицах - Александр Анатольевич Васькин Страница 76

Вторая половина XIX – начало XX в. отмечены появлением на этой стороне площади доходных домов: угловой с Тверской улицей дом 2/16 (правая часть – 1880, архитектор А. Вебер, левая – 1863; надстроены в 1934); дом 4 (1899–1901, архитектор А.Ф. Мейснер); дом 8 (1880‑е гг., архитектор Р.И. Клейн).

Интересный документ хранится в Центральном историческом архиве Москвы. Из него мы узнаем о некоторых непременных признаках Страстной площади предреволюционного периода: «Ваше превосходительство, прошу принять меры! Как только начинает смеркаться, на площади Страстного монастыря буквально нет никакой возможности пройти порядочной женщине, так как она рискует ежеминутно подвергнуться скабрезным насмешкам оборванных и всегда пьяных молодцов, предлагающих цветы. Стоит отказаться от их назойливых предложений, и даже мужчины не застрахованы от брани со стороны полупьяных хулиганов. Мне пришлось однажды обратиться к постовому городовому на Страстной площади, когда при мне одну барышню хулиган‑продавец цветов буквально осыпал площадной бранью за отказ купить цветы. Пожилой городовой только руками развел на мое заявление: «Что я тут могу поделать, я один, а их сила, я стану подходить, а они разбегутся, да еще и меня самого облают» (из письма одного из москвичей московскому градоначальнику, 1916 г.).

Эпоха исторического нигилизма, начавшаяся в 1917 г. и катастрофическим образом отразившаяся на старой московской архитектуре, затронула не только многие здания Страстной площади, но и ее название. Некоторое время в 1918 г. площадь носила название Декабрьской Революции – в память о Декабрьском вооруженном восстании 1905 г. в Москве. Действительно, в декабре 1905 г. площадь стала одним из очагов вооруженного столкновения между правительственными войсками и вооруженными революционерами. «Вся площадь залита кровью. Пожарные смывают ее», – писал в дневнике Максим Горький. А в 1917 г. монастырскую колокольню воюющие стороны избрали в качестве очень удобной точки обстрела не только всей площади, но и значительной части Тверской улицы.

В 1925–1927 гг. на месте дома 5 построили здание типографии и издательства «Известия» (архитектор Г.Б. Бархин при участии М.Г. Бархина). Дому этому сразу как‑то не повезло. Первоначально планировалось возвести высокое двенадцатиэтажное здание. Строительство его уже началось, когда для Москвы была установлена определенная высота застройки – не более шести этажей. Поэтому архитектурный проект «подрезали». Получился «недоскреб». Затем изменили и начертание названия газеты, которое должно было украшать фасад дом под самой крышей. По замыслу зодчего, слово «Известия» следовало воспроизвести огромным рубленым шрифтом. Но ему предпочли другой шрифт – стилизованный под славянскую вязь, который сегодня с трудом можно разглядеть в скопище площадной рекламы. Нынче здание уже само является памятником зрелого конструктивизма 1920‑х гг.

Вид на улицу Горького от Пушкинской площади

Следующий этап изменения исторического облика Страстной площади пришелся на 1930‑е гг. Начали с переименования. Желая побыстрее избавиться от всего, что хоть как‑то напоминало бы о городе «сорока сороков», в 1931 г. площадь переименовали из Страстной в Пушкинскую (а не в 1937 г., как иногда пишут). Правда, название одноименному бульвару почему‑то оставили прежнее.

Последующий после переименования снос находившихся на площади церквей выглядел уже более логичным. Одно дело – сносить на Страстной, а другое – на Пушкинской. Первым пошел под снос храм Димитрия Солунского, за ним последовал Страстной монастырь, в результате Моссовет отрапортовал: «Масштаб площади увеличился в три раза!»

Трудно себе представить, что безбожная власть оставила бы на главной улице Москвы хотя бы один храм.

На задворках Тверской, в переулках, церкви еще могли спрятаться, так как их не было видно с улицы Горького. Но на самой магистрали – нет! На глаза широким и сплоченным колоннам демонстрантов, шагающих к Кремлю, не должен был попасться ни один церковный купол, ни одна храмовая маковка. Так что судьба культовых зданий Пушкинской площади была предрешена еще в 1917 г.

Вот и думай после этого – почему же так печально склонил голову бронзовый Александр Сергеевич, смотря на нас, проходящих мимо. И не упрек ли в его глазах, ставших еще более печальными за последнее столетие?

Однако в те годы не все считали снос преступлением. Были и те, кто искренне восхищался происходящим. Дадим им слово:

«Осенним вечером в шестнадцатом году около Страстной площади (теперь Пушкинская) поскользнулась на влажном асфальте и упала лошадь. (Этот участок Тверской, очень незначительный, был асфальтирован давно.) Лошадь упала на бок, сразу, поскользнувшись передними и задними ногами.

Было около одиннадцати часов вечера – самый разгар проституционной биржи. С тротуара раздались свист, хохот, улюлюканье. На улице было полутемно. Запахло чем‑то жутким, погромным. Со всех сторон неслась матерная брань. Лошадь поднимали. На тротуаре продолжались выкрики, смех, свист. Это было безмерно отвратительно. Это кричала, свистала и улюлюкала старая Москва.

Храм снесли ради нового здания ТАСС, которое должно было быть построено на этом месте. 1930‑е гг.

Еще совсем недавно Пушкинская площадь напоминала какое‑то круглое и плоское скуластое лицо московской мещанки, простодушное и открытое. Трамваи, которые гремели (и теперь еще гремят) вокруг Страстной, были большими ее жестяными браслетами, Страстной монастырь – тяжелым нагрудным крестом, а раскинувшиеся в обе стороны бульвары – не очень пышным, запыленным мехом на ее широких плечах…

Красивая площадь! Солнце, облака, восходы и закаты любят резвиться здесь, заигрывая с гениальной головой Пушкина и четырьмя старинными фонарями, бессменно окружающими его.

Какие отблески, какие отсветы! Сколько бликов, милой поэтической непостоянности красок и оттенков! Сколько живописных снов проходит здесь! Они скользят, эти сны, чудесными канатоходцами по трамвайным и телеграфным проводам, по верхушкам деревьев убегающих бульваров. Куда же бегут они?

Несомненно, они стремятся к отдыху, к нежной и бурной московской любви – ни в каких парках нет такого количества влюбленных, как здесь, на бульварах, во все времена года – и весной, и летом, и зимой, и осенью!

Да, и зимой, на белом пушистом снегу, среди белых деревьев, сказочно облепленных белым снегом, вы встретите влюбленных, щебечущих на скамейках боковых аллей, влюбленных, которые не могут дождаться весны или, наоборот, затянули весну до глубоких морозов».

Так хорошо и искренне написал Ефим Зозуля в 1936 г. Интересно, что написал бы он сегодня и какое сравнение пришло бы ему в голову при виде пушкинского памятника на фоне кинотеатра его же имени?

После войны началось благоустройство ряда площадей столицы, попала под раздачу и Пушкинская площадь. В 1949–1950 гг. на ней разбили сквер с фонтанами (архитекторы А.М. Заславский, М.А. Минкус). Венцом «благоустройства»