Андрей Буровский - Евреи, которых не было. Книга 1 Страница 79

Многие католические священники, литовцы и поляки, не только сами спасали евреев, но и призывали прихожан (по крайней мере, семь или восемь из них были за это повешены).

Настоятельница бенедиктинского монастыря под Вильно скрывала 17 евреев, связанных с организацией Сопротивления в виленском гетто. В этом же монастыре в ноябре 1941 года состоялась встреча представителей виленского подполья с курьером варшавского гетто (был этот курьер поляком). Другие два курьера виленского гетто — это польки. Одна из них погибла.

«Я полагаю, что число поляков и христиан вообще, укрывавших евреев, было значительно больше, чем известно. Деревенские поляки проявили при этом гораздо больше сердечности, чем горожане. И, наверное, значительно большее число поляков укрывало бы евреев, если бы не панический страх, что у них обнаружат евреев. Немцы повесили на Кафедральной площади в Вильно человека (это был еврей), расклеили плакаты по улицам и объявили в газетах, что это христианин, наказанный за помощь евреям; труп висел так несколько дней» [123, с. 345–346].

В одном только городе Вильно, при всей готовности многих литовцев расправляться с евреями, спасено евреев больше, чем на Украине и в Белоруссии, взятых вместе. Как видно, и здесь население выбирало разные, очень разные пути-дороги.

А в коренных славянских странах, Белоруссии и Украине, народ выбирал другие стратегии — или полной пассивности, или активного сотрудничества с нацистами.

На Западной Украине очень хорошо видно, как по-разному относились к евреям поляки и украинцы. В Самборе расстреляно 27 поляков за укрывательство евреев. За то же самое вывезено из Львова и расстреляно до 1000 поляков. А одновременно «во Львове фашисты, сформировавшие потом батальон „Нахтигаль“, убили по собственной инициативе с 30 июня про 3 июля 1941 года 400 евреев… Таких были сотни, может быть, несколько тысяч на всех оккупированных территориях. Большинство же местного населения заняло позицию стороннего наблюдателя» [107, с. 65]. «Чей» он, батальон СС с поэтичным названием «Нахтигаль» («соловей» по-немецки), хорошо известно — украинских нацистов. Поляков туда не взяли бы, даже если бы они и захотели.

Пан Адам Михник в Польше может, и всегда мог вслух заявить свою позицию [125, с. 65–69]. В украинской среде он бы не мог вести себя таким образом.

В результате вот страшненькая статистика. В январе 1939 года евреев в СССР было три с половиной миллиона. После присоединения польских территорий их стало больше пяти миллионов, что дает по численности среди народов СССР четвертое место после русских, украинцев и белорусов.

В 1946 году в СССР живет порядка 1 800 000 евреев, что составляет одиннадцатое место по численности.

Потому что «из оказавшихся на оккупированной территории СССР 2,75–2,9 миллиона евреев спаслось менее одного процента (точных данных о числе спасенных евреев нет)» [126, с. 65].

Интересно, что во всех странах Европы уничтожение евреев началось в декабре 1941 года, после нападения на СССР.

Сами нацисты вели себя в СССР совсем не так, как в других странах (в том числе и не так, как в Польше). С самого начала они заявляли, что идут бороться с «жидо-большевизмом». В листовках, которые они разбрасывали над территорией СССР, говорилось, что евреи захватили в России власть и превратили население страны в рабов, в крепостных еврейских комиссаров; что патриоты России расстреляны именно еврейской властью. Что народам России не нужна эта проклятая власть и что надо послать ко всем чертям евреев и коммунистов и идти прямо на Москву вместе с немецкой армией, чтобы освободиться от ига коммунистов и проклятых евреев.

Везде уничтожение евреев проходило в несколько этапов:

1. Выделение — желтая звезда и т. д.

2. Концентрация в гетто.

3. Отправка в лагеря уничтожения.

В СССР всего этого не было. Евреев не концентрировали нигде, а убивали сразу, как только добирались до них. Знаменитый массовый расстрел в Бабьем Яру состоялся на десятый день после начала оккупации. В Киеве не было регистрации, навешивания отличительных знаков и так далее.

Везде немецкая армия передавала правление оккупационной администрации, а уж она истребляла евреев. В СССР же вермахт принимал участие в окружении места расстрела, иногда и в собирании евреев.

При захвате в плен воинской части, селекцию военнопленных, выделение и немедленное убийство евреев и коммунистов осуществлял сам вермахт.

Рядовых военнопленных польской армии отправляли в гетто, где они разделяли судьбу остальных евреев. Евреев-офицеров польской армии содержали в лагерях вместе с неевреями, и многим из них удалось спастись.

В Европе не было массового участия немцев в геноциде. В Треблинке, Собиборе и Бельзеце, где истреблено порядка полутора миллионов евреев, было всего около ста немцев и порядка 400 украинцев.

В Европе нацисты следовали собственным же Нюрнбергским законам: дети смешанных браков и собрачники евреев не уничтожались, а евреем считался только человек, в котором еврейская кровь преобладала.

В СССР же с начала 1942 года оккупационные власти решили, что даже четвертькровки (если один дед или одна бабка были евреями) подлежат уничтожению [126, с. 32].

Наконец, в Европе евреи истреблялись тайно, это была одна из самых страшных тайн нацистов. В СССР же истребление шло почти публично. Весь Киев знал, что происходит в Бабьем Яру.

Что удивительно: это не повлияло на желание населения помогать жертвам! Более того — много было активных помощников из «местных», и эти местные помощники делали зачастую основную часть «грязной работы».

В других странах местная полиция сторожила евреев в гетто, сопровождала к лагерям уничтожения, но никогда не принимала участия в их уничтожении. А в СССР — принимала.

Кроме того, именно местные жители помогали выявлять евреев. Без помощи местной агентуры нацистам попросту не удалось бы выявить советских евреев. По религиозному принципу отыскать их вряд ли бы удалось, архивы в СССР были уничтожены или вывезены, а паспорт не так трудно «потерять». Без добровольных помощников нацисты долго выясняли бы, кто тут еврей, а кто не еврей. Без них и Бабий Яр был бы совершенно невозможен.

Действительно, ведь в 1939 году в Киеве жило 846,3 тысячи жителей. Ну кто мешал двадцати или сорока тысячам оставшихся в городе евреев раствориться в миллионном населении? Я даже не говорю: что было бы, если на сборные пункты по объявлению нацистов явились бы все жители города, — как датчане, надевшие желтые звезды? Но возьмем даже более пассивную форму сопротивления: как могли бы нацисты отыскать евреев, если бы они сами не приходили на сборные пункты? Если бы они вот взяли — и не явились?

Такое покорное до тупости, раздражающе пассивное поведение евреев возможно было только в одном случае — если они не видели путей к спасению. В Польше видели, а вот на Украине — нет. Потому что по крайней мере в нескольких случаях евреи пытались спрятаться, догадываясь, что их в недалеком будущем ожидает… И их неизменно выдавали! Местная полиция, отлично знавшая местные условия, владевшая русским и украинским, предполагала, где может затаиться тот или иной еврей, и неизменно находились те, кто показывал на сарай, подвал или шкаф, в котором прятался несчастный. На весь Киев было буквально несколько случаев, когда еврея все-таки успешно прятали близкие люди.

Но, что совершенно невероятно, очень часто и собрачники евреев «сдавали» или, во всяком случае, не препятствовали поимке мужа или жены. Историей польки, полгода прятавшей в печи мужа-еврея, тут и не пахло.

Зафиксировано несколько случаев, когда женщины, уходя на Бабий Яр, поручали соседям или друзьям малолетних детей. Те, кому их поручали, далеко не всегда сдавали их нацистам, но всегда находился тот, кто доносил. Этим доносчикам нацисты сначала давали какую-то малость, типа пачки сигарет или пальто, еще хранящего тепло тела только что убитого еврея (впрочем, давали и блузки, рубашки, юбки, платья, снятые с истребляемых; и «награждаемые» брали!). А потом нацисты и вообще не награждали доносчиков, и поток все равно не иссякал.

Число еврейских детей, все-таки переживших Бабий Яр, усыновленных или удочеренных жителями Киева, вряд ли превышает и десять человек. Официальной статистики нет, а свидетели называют буквально несколько имен. Напомню, что пять человек были не убиты, а ранены и выбрались изо рва после расстрела. Получается, что шанс быть «недостреленным» и шанс быть не выданным были примерно равны.

«Почти все евреи, авторы воспоминаний, говорили о поразившем их факте: бывшие школьные друзья, соседи, сослуживцы вдруг начинали отказывать им в любой помощи, когда нужно было переночевать всего одну ночь, получить кусок хлеба и т. д. Был ли причиной только страх перед оккупантами? Ведь в тот же самый период помогали бежавшим военнопленным, а наказание было таким же» [127, с. 40–41]. Напомню: в Германии знакомым евреям достаточно часто помогали.