Виктор Бердинских - Крестьянская цивилизация в России Страница 8

Бичом сел и деревень, расположенных у большой дороги, на судоходной реке было воровство. Войны XX века дали мощную вспышку бандитизма и разбоя. Банды времен гражданской войны были вспышкой всеобщей анархии и беззакония. Они не вписывались в картину деревенского права и с ними сами крестьяне ничего поделать не могли. В.Д. Трапезникова (1908) рассказывает: «Помню, банда была, звали ее банда Базарина, откудова я знаю, почто ее так прозвали, но большая была банда. Они ведь шибко толковые были и все хорошие-то люди были забраны ими в банду. Эта банда все деревни в округе держала, ох боялись мы их грабежей, но все равно замков-то у нас не было. Люди-то из банды все на свете собирали. Только лошадей сколь увели. Помню суд над имя был, цельная стопа бумаг из рук в руки ходила, все читали, чё и как было. Много их было-то, не помню чё с имя сделали. Аркашка Пихтюшонок дак по льдинам по речке-то в лес убег, дак никак его и пымать-то не могли. Глашка Горошинка дак та вышла замуж за Ваську Картошинка после того, как все утряслось, но ведь через год его вызвали, забрали, да и расстреляли. Вот ведь эдак как было. Поймали банду-то, да и расправилися». Правда, обнищавшее в нашем веке крестьянство мало чем могло поделиться с грабителями. А.В. Зубкова (1918) рассказывает: «Однажды, когда мать ушла рано на рынок, а мы спали, к нам пришли воры. Чтобы попасть в дом, они сломали пол и влезли в сени. Был устроен страшный разбой, вся посуда была перебита, но украдено было немного: отцова рубаха, курицы, да и взять-то у нас тогда было нечего. Мама пришла, конечно, расстроилась, тут соседи прибежали, помогли пол отремонтировать, крыльцо. Такой взаимопомощи сейчас не встретишь».

Односельчан, совершивших воровство впервые, воспитывали, надеясь отбить тягу к чужому раз и навсегда. Воспитывали, кстати, очень эффективно. А.С. Юферев(1917) приводит такой пример: «А бандитов было много. Некоторые из них с тобой рядом живут, а ночью едут грабить. И воров много было. Но их у нас судили строго и правильно. Чтоб навек запомнил. Один раз мужик из нашей мельницы мешок муки украл. Так его потом за это по всем деревням в округе проводили и на себе он тащил 3 пуда муки. Да еще подходил к каждому окну и кричал: "Я вор!" Таков был приговор схода».

До схода, видимр, дело доходило не всегда. Разъяренные жители могли избить вора на месте преступления. Иван Данилович Воронцов (1915) твердо помнит: «Раньше кто украдет, то его по деревне водили и били до крови. Никто за него не приставал. Били порой до полусмерти, но до смерти — никогда. Били все — кто руками, кто палкой. Кто просто плевал. Поэтому воров было мало. Раньше боялись Бога».

И действительно, многие крестьяне вспоминают случаи воровства в родных деревнях как наиредчайшие. Обычным для них было состояние полной безопасности и душевного покоя. «Однажды самосуд видела своими глазами, в детстве это было. Ну, может, лет 12 мне тогда было, а может, и того меньше. Украл один мариец у нашего соседа телку, зарезал в лесу. Потом это раскрыли, нашли шкуру. Так вот эту шкуру надели на него и стали бить чем попало. Вот такой был суд! И вели его по всей деревне. И по шкуре, и по вору черви ползли, так как шкура уже портиться стала. Все видели в деревне этот самосуд. Били вора очень сильно. Помню, он еле шел. Не знаю, выжил или нет? Не помню. Но кражи — это был редчайший случай. Жили спокойно, не боялись никого. Не думали о том, что кто-то может нарушить наш покой. Даже ночью не закрывались. А сейчас днем на запоре сидим» (Е.И. Маклакова, 1914).

Иногда в округе склонными к воровству считали жителей одной определенной деревни. Виноваты они или нет — в случае больших грабежей на них валились все шишки. В годы мировых войн и революций нравы ужесточились. Одним избиением дело не ограничивалось. Конечно же, это был самосуд! Е.С. Штина (1910) рассказывает: «Были и бандиты, убивали людей. Если едешь один на лошади по лесу, то все отберут. Только кончилась революция, убили в Малашках 7 человек.

Свои же люди собрались будто бы отомстить за кражи. Придрались друг к другу, жили очень между собой плохо. Малашковские вообще-то часто воровали. Однажды хотели ограбить церкву. Прискакали на двух лошадях, не наши, хотели убить сторожа. Он смикитил, стал звонить, те и убежали. Малашковских тут не было, а к ним все равно придрались — и их убили. Вилами, ножами прикололи двух баб и пять мужиков. Было тогда еще Временное правительство и никакого суда не было, и им, убийцам, тоже ничего не было. Нельзя же так! Собаку убить и то страшно. А мужиков этих я хорошо тогда запомнила. Лошади у них тоже были очень хорошие, если попадешься им на дороге, ни за что не свернут. Все воровское у них распотрошили. Какое-то начальство потом все награбленное увезли, не знаю куда. Кто-то из наших вздумал организовать самосуд, вот их и убили. Дедко Никита ходил в деревню Малашки смотреть на убитых, а тяти дома не было, он куда-то уезжал».

Таким образом, самосуд существовал как своеобразная форма крестьянского права и дожил в России до 30-х годов. Но в 30-е годы власти жестко зажали любые проявления крестьянской самостоятельности. Анастасия Яковлевна Двинских (1919): «А насчет самосуда, этого у нас в деревне и, насколько я знаю, в соседних деревнях не было. На это были власти. В тюрьме никому не хотелось сидеть. Насчет этого было все тихо, все исполняли то, что им нужно было сполнять и никакого самосуда не было».

Впрочем, до самой войны (1941 г.) остались в обычае массовые драки. Чаще всего жители разных деревень дрались из-за сенокосов, межей на полях, порубки леса или же молодежь делила сферы влияния. «Между деревнями, конечно, чего говорить, драки бывали частенько и бывали такие, что волосы на голове встают. Бывали, конечно, жестокие драки. Мужики здоровые раньше были. Дело доходило, что даже палками дрались. Бывало и то, что кого-то забивали до полусмерти, даже было, что умирали люди. Дралась, конечно, в основном молодежь. Вот соберется где-нибудь молодежь, так это группами, и я не знаю, может, что-нибудь не поделит — вот и схватятся. Особенно у нас большие драки были. Молодежь собиралась каждую субботу на танцы. И вот там были с нашего краю молодежь. А была у нас еще недалеко Северодвинская область. Жили там северодвинцы, мы их так называли. И вот на эти танцы наши придут, да с той стороны. Выпьют, напьются вина, и не знаю, что там они не поделят, и возникает у них конфликт и начинается драка. Да такие драки бывали, что человек по сто. Тут уж не до шуток. И ничем не остановить их. Дерутся и дерутся, пока друг друга как следует не поколотят. Ну мы, девчонки, сразу, конечно, в сторону, да еще домой-то боимся идти, мало ли где-нибудь пришлепнут. Ну девчонки — девчонки и есть. И главное, подерутся, синяков да шишек наполучают, а на следующий день опять собираются. Вот такие вот были дела» (А.Я. Двинских, 1919).

Выяснение отношений с помощью кулака было делом естественным, а не противоправным, как сейчас. Тогда это было нормой в рамках крестьянского права. Зачастую небольшая драка перерастала в огромный кулачный бой. Правила соблюдались слабо (лежачего не бить, ничего в руки не брать). Народу быстро сбегалось много — посмотреть, поучаствовать. Драка разгоралась, как пожар. Эмоции были неуправляемы. И все-таки без такой разрядки, видимо, люди не могли жить. Евдокия Ильинична Б-а (1911) рассказывает: «Мужики между собой дрались часто, если кто раздерется, вся деревня сбежится. Бывало и до смерти забивали. Дрались еще деревня на деревню, но это уже страшнее было. Иногда мужики из одной деревни полностью другую сожгут. Тут уж бабьих слез не хватает. Кроме мужиков и молодежь сильно дралась. Какой праздник — так раздерутся, все заборы сломают».

Эмоциональное восприятие вело к большой вспыльчивости, более частым конфликтам, которые не оставляли следа после разрядки. На все это (ссору, драку) смотрели иначе, чем сейчас: «Всяко бывало, иногда из-за всяких мелочей дрались. Я, например, пахал с 12 лет. Подошел однажды ко мне на пашне мужик и говорит, неправильно, мол, пашешь. Ну я говорю — два года пашу — и послал его… а он мне как по роже даст. Я побег к батьке, рассказал ему про обидку. Так он мне еще привесил» (А.П. Жуков, 1918).

Неизбежные споры с соседними деревнями из-за земель порой заканчивались массовыми драками, в которых бывали убитые и раненые. Такая вражда между соседними деревнями помнилась долго. Александр Степанович Юферев (1917) вспоминает: «Конечно, враждовали с другими деревнями. Частенько бывали случаи больших драк, особенно часто мы дрались с зареченцами, так как за рекой другой район. А наша деревня стоит на берегу реки. Вот мы и враждовали. Да еще были ссоры с орловцами. Они посеют на луга, а мы пожнем, так как луга каждая деревня считала своими. Ну а потом наши мужики с топорами и вилами прогнали орловцев, и те уже не появлялись. Правда, хотели сначала ограбить мельницу. Набрали муки и понесли — двое их было. А наших два мужика заметили это. И потом убили насмерть одного из них, другой очухался».