Гульельмо Ферреро - Величие и падение Рима. Том 2. Юлий Цезарь Страница 8

Речь шла, следовательно, весьма вероятно, об очень серьезной войне. Но Цезарь не колебался. Ему было необходимо блестящими успехами утвердить свое влияние в Италии.

Наученный, однако, опасностями, испытанными в предшествующий год в войне против Ариовиста, он на этот раз хотел быть предусмотрительнее и лучше подготовиться. Не будучи в состоянии точно сосчитать силы своих врагов, Цезарь начал с увеличения своих легионов. Он послал агентов в Африку, на Крит, на Балеарские острова для набора там стрелков и пращников. В цизальпинской Галлии он набрал два новых легиона, отправил их в Галлию под начальством Квинта Педия и скоро последовал за ними, присоединившись к армии в теперешнем Франш-Контэ. Отсюда, предусмотрительно заботясь о своем продовольствии, он за пятнадцать дней быстрым маршем дошел до неприятельской территории и своим внезапным появлением привел ремов к покорности. Этот первый успех был очень важен, потому что ремы могли дать ему более точные указания о силах врагов. Ответы на его расспросы были малоуспокоительны. По сведениям ремов, белги могли выставить 350 000 человек. Цезарь не имел средств проверить их правдивость или определить, насколько искренни были ремы, уверяя его в своей дружбе. Во всяком случае, точны были эти указания или нет, приходилось быть осторожным. Поэтому он заставил ремов дать ему заложников и убедил эдуев вторгнуться в область белловаков, самого могущественного из бельгийских народов, чтобы отвлечь их от коалиции, в то время как сам он построил на Аксоне (совр. Aisne) сильное укрепление у моста, где поместил шесть когорт под начальством Квинта Титурия Сабина и расположил лагерь на правом берегу реки. На этой сильно укрепленной позиции он ожидал со своими восемью легионами приближающихся белгов. Когда белги приблизились, Цезарь не тотчас начал сражение; он хотел раньше изучить врага и его тактику и тщательно приготовить поле для битвы, приказав вырыть и укрепить два больших рва в 400 футов длиной, между которыми построил свою армию, защитив ее таким образом от атак с флангов. Дивикон научил его быть осторожным. Но это были бесполезные работы. Враги были не столь наивны, чтобы войти между двух рвов, атакуя легионы с фронта; и всякий день они строились в боевой порядок по ту сторону маленького болота, подобно римлянам, ожидая нападения.

В таком выжидании прошло много дней без всяких решительных действий, как вдруг Цезарь узнал от Титурия, что белги, перейдя реку вброд несколько ниже лагеря, пытаются обойти позицию, чтобы нарушить сообщение Цезаря с Галлией. Цезарь поспешно выступил с кавалерией, стрелками, пращниками, перешел мост и прибыл в тот момент, когда враги начали переходить реку вброд; он тотчас же напал на них в русле реки. Схватка была непродолжительна; белги отступили после слабого сопротивления. Изумленный этим отступлением, которое, по его мнению, не оправдывалось понесенными врагом потерями, и опасаясь военной хитрости, Цезарь приказал весь день наблюдать за берегами реки, но вечером, когда он начал успокаиваться, видя, что все тихо, он получил известие, еще более удивительное, чем дневные события: вся армия белгов начала отступление. Возможно ли было это после одной только стычки? Охваченный тревогой, Цезарь всю ночь продержал свою армию в лагере. Только на следующий день, получив подтверждение известия, он послал по следам врагов три легиона под начальством Лабиена и кавалерию под начальством Квинта Педия и Луция Аврункулея Котты. Он скоро узнал причину отступления, окончившего после короткой аванпостной стычки эту войну, которая, как он ожидал, будет страшной. Белловаки, узнав несколько дней тому назад, что эдуи вторглись на их территорию, предпочли возвратиться для защиты своих очагов; они еще попытались до своего ухода провести атаку, но, когда она была отбита, а в съестных припасах стал чувствоваться недостаток, они ушли, увлекая за собой и все другие племена. Каждое племя возвратилось в свою страну, великая коалиция распалась.

Цезарь понял, что, быстро использовав этот момент, он может легко покорить все эти народы один за другим. Тотчас, не выжидая более, он вторгся на территорию суессионов, захватил их в тот момент, когда они только что возвратились из своей экспедиции, и легко принудил их к покорности. Потом он столь же легко покорил амбианов и с еще большей быстротой и смелостью устремился на территорию нервиев. Последние были самыми воинственными и дикими из всех белгов; дикими до такой степени, что изгоняли из своей полупустынной страны всех иностранных купцов из Греции и Италии, привозивших им на продажу вино, этот коварный напиток, обессиливавший душу и ослаблявший тело. Хитрые и смелые нервии, соединившись с атребатами и веромандуями, однажды вечером захватили врасплох в лесу римскую армию, располагавшуюся на ночь лагерем. Битва была ужасна. Цезарь сам принужден был сражаться как простой солдат, и если бы римские воины не приобрели за два предшествовавших года умения сражаться сами, не ожидая приказа офицеров, то вся армия была бы уничтожена. Когда нервии сдались, под оружием остались только адуатуки. Они, узнав о поражении нервиев, сожгли свои деревни и укрылись в крепости, расположенной, как думают, на том месте, где теперь находится Намюр. Цезарь осадил ее, и, когда спустя несколько дней ему предложили сдать город, он принял предложение при обычном условии сдачи оружия. Целый день осажденные выносили за ограду и бросали в рвы оружие, но при наступлении ночи они взяли другое, заранее спрятанное, и напали на римлян. Атака была отражена, город взят, и все осажденные, которых, по сведениям Цезаря, было до 53 000, были проданы в рабство следовавшим за армией купцам.[71]

Этими победами, одержанными над столькими варварскими и внушавшими страх народами, Цезарь поразил удивлением всю Галлию, принудил ее признать римское господство и взял огромную добычу. Кроме проданных пленников ему удалось найти у этих варваров значительное количество драгоценных металлов. Но имели ли эти победы такой же громкий отголосок в Италии, как в Галлии? Этот вопрос в данный момент более всего интересовал Цезаря.

Известия, приходившие из Рима, заставляли бояться катастрофы демократического правительства. Цицерон возвратился принятый всей Италией с явным энтузиазмом, но закон Клодия был отменен только тогда, когда Помпей нашел среди народных трибунов 57 года человека, способного не отступать перед страшным демагогом. Это был некто Тит Анний Милон,[72]знатный честолюбец, запутавшийся в долгах, безрассудный и наглый, подобно Клодию. Под защитой трибунской неприкосновенности и соблазненный обещанием консульства, Милон набрал банду гладиаторов и сикариев,[73]благодаря которой посреди кровавых свалок Помпей мог провести 4 августа[74]закон, возвращавший Цицерона и постановлявший дать ему вознаграждение за понесенные убытки.

Но мир еще не возвратился в республику. Консервативная партия и Помпей вступили в согласие, чтобы, пользуясь голодом, устранить Клодия от влияния на продовольственное дело. Цицерон добился от сената закона, дававшего Помпею на пять лет высший надзор за всеми портами и всеми рынками империи с правом назначить пятнадцать легатов для снабжения Рима хлебом.[75]Но эта мера снова вызвала бурю, на мгновение утихнувшую после возвращения Цицерона. Клодий из мести попытался возмутить народ против Помпея, распространив слух, что это он создал голод, чтобы заставить назначить себя царем Рима. Он выставил свою кандидатуру в эдилы на следующий год и старался при помощи дружественных трибунов воспрепятствовать тому, чтобы Цицерон был вознагражден за разрушение своего дома.[76]Наконец, при выборах на 56 год он заручился поддержкой консерваторов, обеспечив им при помощи своих банд все преторские места и оба консульских.[77]

Союз между демагогом и консерваторами был заключен официально, и Помпей был этим так обеспокоен, что, страшась успехов поддерживаемого консерваторами Клодия, по соглашению с Милоном отложил выборы эдилов.[78]Как будто бы недостаточно было этих затруднений: в Рим прибыл Птолемей Авлет, изгнанный из Египта народной революцией. Он заявил своим кредиторам, что если они хотят получить свои деньги, то должны помочь ему снова приобрести свое царство. Помпей, желавший хорошо выполнить свою продовольственную миссию, был в дружбе с царем, владельцем самой плодородной житницы Средиземного моря.