Владимир Дайнес - Великая Отечественная. Хотели ли русские войны? Страница 8

Жаркие объятия у дверей вагона вскоре дополнили другие, столь же демонстративные действия. В Москве были закрыты посольства и дипломатические представительства стран, разгромленных и оккупированных вермахтом. Не стало исключением и посольство той самой Югославии, на договоре о дружбе с которой, как говорится, «еще не просохли чернила». В мае 1941 года Советский Союз с послушной готовностью признал прогерманское правительство Ирака, пришедшее к власти путем военного переворота. В самом благожелательном духе решались все вопросы экономического сотрудничества с Третьим рейхом. В меморандуме МИДаГермании от 15 мая 1941 года отмечалось:

«Переговоры с первым заместителем Народного комиссара внешней торговли СССР были проведены в весьма конструктивном духе. У меня создается впечатление, что мы могли бы предъявить Москве экономические требования, даже выходящие за рамки договора от 10 января 1941 года. В данное время объем сырья, обусловленный договором, доставляется русскими пунктуально, несмотря на то, что это стоит им больших усилий; договоры, особенно в отношении зерна, выполняются замечательно.»

Престарелый дипломат Шуленбург был совершенно восхищен и очарован дружелюбием гостеприимных московских хозяев. (К слову, в ноябре 1944-го бывшего посла Германии в СССР казнили за участие в заговоре против Гитлера, так что его «наивная доверчивость» могла быть и не столь наивной, как кажется.) 24 мая 1941 года в очередном донесении в Берлин он пишет:

«То, что эта внешняя политика прежде всего направлена на предотвращение столкновения с Германией, доказывается позицией, занятой советским правительством в последние недели, тоном советской прессы, которая рассматривает все события, касающиеся Германии, в не вызывающей возражений форме, и соблюдением экономических соглашений».

Загадка 24 мая

В тот же самый день, 24 мая 1941 года в кабинете Сталина состоялось многочасовое совещание, участниками которого, кроме самого хозяина, были:

— заместитель главы правительства и нарком иностранных дел В. М. Молотов,

— нарком обороны С. К. Тимошенко,

— начальник Генерального штаба РККА Г. К. Жуков,

— начальник Оперативного управления Генштаба Н. Ф. Ватутин,

— начальник Главного управления ВВС Красной армии П. Ф. Жигарев,

— командующие войсками пяти западных приграничных округов, члены военных советов и командующие ВВС этих ВО.

Других столь же представительных совещаний высшего военно-политического руководства СССР не происходило — ни за несколько месяцев до 24 мая 1941-го, ни после этой даты вплоть до начала войны.

Вот, собственно, и весь «массив информации». Ничего большего неизвестно и по сей день. Официальная советская (равно как и современная российская) историография не проронила ни слова о предмете обсуждения и принятых 24 мая решениях. Ничего не сообщили о них в своих мемуарах и немногие дожившие до смерти Сталина люди, которые находились в тот день в его кабинете. Рассекреченные в начале XXI века Особые папки протоколов заседаний Политбюро ЦК ВКП(б) за май 1941 года также не содержат даже малейших упоминаний об этом совещании.

И лишь маршал А. М. Василевский в пролежавшей в архивной тиши без малого 27 лет рукописи газетной статьи вспоминает: «За несколько недель до нападения на нас фашистской Германии, точной даты, к сожалению, назвать не могу, вся документация по окружным оперативным планам была передана Генштабом командованию и штабам соответствующих военных округов».

Если предположить, что память не подвела Василевского и именно в ходе совещания 24 мая 1941 года конкретное содержание оперативного плана войны было доведено, «в части, их касающейся», до непосредственных исполнителей — командований приграничных военных округов (будущих фронтов), то диапазон «возможных дат» начала операции сужается практически до двух месяцев: от середины июля до конца августа 1941-го.

Кратко поясним этот достаточно очевидный вывод.

Чтобы провести крупномасштабную наступательную операцию (с глубиной наступления 300 километров уже на этапе решения «первой стратегической задачи») против сильнейшей на тот момент сухопутной армии мира — германской, требовалось осуществить огромный комплекс взаимосвязанных мероприятий, называемых на военном языке «отмобилизование, сосредоточение и развертывание войск». При этом для успешного решения всех задач, связанных с выполнением данных мероприятий, нужно было время, и немалое.

Так, по расчетам, содержавшимся в предвоенных планах советского командования, на отмобилизование и сосредоточение войск отводилось от восьми (для Северного фронта, то есть Ленинградского ВО) до тридцати (для Юго-Западного фронта, то есть Киевского ОВО) дней. Однако эти сроки относятся к той ситуации, когда железные дороги переведены на особый «режим военных перевозок». При сохранении же — в целях обеспечения максимальной секретности — режима работы стальных магистралей по мирному времени (а именно этот вариант и был выбран в реальности) продолжительность сосредоточения неизбежно возрастает. Таким образом, Красная армия в случае начала стратегического развертывания в конце мая могла бы в полном объеме подготовиться к боевым действиям не ранее первой декады июля.

Имеет смысл сравнить эту хронологию с тем графиком, по которому шла подготовка к войне по другую сторону будущего фронта.

В декабре 1940 года Гитлер сообщил своим генералам: «Приказ о стратегическом развертывании вооруженных сил против Советского Союза я отдам в случае необходимости за восемь недель до намеченного срока начала операции». Это обещание («восемь недель») Гитлер выполнил: дата вторжения на территорию СССР (22 июня 1941 года) была окончательно установлена и доведена до сведения верховного командования вермахта 30 апреля — за 52 дня до того, как немецкие войска пересекли советскую границу.

Отсчитав те же восемь недель от даты совещания в Кремле 24 мая 1941-го, мы попадаем в 19 июля — вполне реалистичный срок завершения всех мероприятий по стратегическому развертыванию Красной армии.

Заметим, кстати, что в Центральном архиве Минобороны РФ, в архивном фонде трофейных документов противника хранится некая аналитическая записка (она предназначалась, вероятно, для пропагандистских служб вермахта). А в ней описываются причины, побудившие германского «вождя» начать войну против Советского Союза (ЦАМО, ф. 500, оп. 12462, д. 596, л. 65), и в частности упомянут некий «секретный материал, найденный в служебном помещении Красной армии в Луцке» (Западная Украина), в соответствии с которым начало наступления РККА якобы было назначено на 25 июля 1941 года.

Середина июля 1941-го — это «нижняя граница» возможного диапазона дат начала стратегической наступательной операции. Верхнюю границу несложно определить, исходя из оценки природно-климатических условий Восточно-Европейского ТВД.

Главный удар, как было уже отмечено («ВПК», № 30, 2010), предстояло нанести в направлении Львов — Краков с дальнейшим развитием наступления на Познань — Берлин или Прага — Вена. Плановая продолжительность решения «первой стратегической задачи» составляла 25–30 дней.

Но не все на войне идет по плану, к тому же за успешным решением «первой задачи» должен был последовать следующий, еще более глубокий удар. Однако даже в Южной Польше, Словакии и Венгрии бывает зима — сырая, слякотная, с дождями, туманами и мокрым снегом. Для действий авиации и моторизованных войск это значительно хуже «нормальной» русской зимы с крепкими морозами, которые превращают все дорожные направления в «дорогу с твердым покрытием» и сковывают озера и реки ледяным «мостом». Сухая же и теплая погода держится на юге Восточной Европы обычно до октября. Таким образом, конец августа — начало сентября могло считаться предельным сроком, после которого начинать крупномасштабное наступление в Южной Польше и на Балканах было бы слишком рискованно.

Дальнейшее уточнение хронологии «третьего плана Сталина» станет возможным только после радикального изменения объема и состава «источниковой базы», находящейся в распоряжении российских историков. Пока же имеет смысл обсудить только один, но очень важный вопрос: а может быть, не столь уж далека от истины традиционная версия советской историографии? Может быть, и вправду «партия и правительство, распознав коварные планы гитлеровских агрессоров, в начале июня 1941 года приступили к осуществлению мероприятий, направленных на повышение обороноспособности нашей страны»?

Нет, не может. Стратегическое развертывание, начатое в конце мая, никоим образом не могло быть развертыванием для обороны. Столь категорический вывод прямо следует из оценки очевидных и бесспорных географических и природно-климатических условий театра предполагаемых военных действий.