Лев Куббель - Страна золота - века, культуры, государства Страница 8

Тут стоит, наверное, сделать небольшое пояснение. Мы в Европе привыкли к такой последовательности материалов, из которых изготовлялись орудия труда: камень — медь (точнее, бронза) — железо. Так вот, в Африке металлы осваивались, как правило, в обратной последовательности: сначала железо и только потом медь или бронза. И единственным известным сейчас исключением из этого правила была как раз Мавритания.

В юго-западной части страны, около поселка Акжужт, французская исследовательница Ни коль Ламбер открыла в 60-х годах развитую металлургию меди; здесь присутствовали все необходимые составные части металлургического производства — рудники, следы добычи руды и ее плавки. Причем Ламбер открыла не только шлаки от плавки, но и остатки плавильной печи с дутьевыми трубками.

Расстояние между Акжужтом и местностями, которые населяли гангара, сравнительно невелико — немногим более тысячи километров. И тем не менее, каким это ни может показаться парадоксальным, влияние недальнего металлургического центра, относящегося примерно к VI—V вв. до н.э., оказалось не ощутимым ни в Таганте, ни в Ходе. Все связи Акжужта как центра производства меди были ориентированы на север, в сторону Марокко. И не случайно мавританский очаг медной металлургии располагался непосредственно у южной оконечности западной «дороги колесниц», о которой мы только что говорили в связи с гарамантами. «Дорога колесниц» напрямую связывала этот очаг с более ранним по времени центром металлургического производства в Южном Марокко. Иначе говоря, можно предполагать, что в район Акжужта эта отрасль производственной деятельности людей пришла из Северной Африки (где последовательность металлов была такой же, как и в Европе).

Предки же создателей Ганы знали уже и выплавку, и использование железа. Быть может, все дело было в хронологии: в Западную Африку железо пришло, видимо, из Средиземноморья не позднее начала второй половины I тысячелетия до н.э. (рождение знаменитой культуры Нок, культуры железного века, в Северной Нигерии датируется V в. до н.э.) и могло появиться в сахельских районах Мавритании и Мали еще до сложения очага медной металлургии в районе Акжужта. К тому же теперь мы достоверно знаем, что не позднее III в. до н.э. выплавка железа и изготовление железных орудий были хорошо известны в междуречье Нигера и его правого притока Бани, где около этого времени возник древнейший городской центр Западного Судана — Дженне.

Но ведь и гангара не были, вероятно, первооткрывателями земледельческого хозяйства в тех местностях, где предстояло несколько столетий спустя сложиться Древней Гане. В те же 60-е годы американский археолог Патрик Мансон начал раскопки в Южной Мавритании, в районе скалистого уступа Дар-Тишит, и обнаружил здесь множество следов существования оседлого земледельческого населения еще в конце II тысячелетия до н.э. По-видимому, поначалу речь шла, собственно, не о регулярном земледельческом хозяйстве, а о постоянном сборе зерен дикорастущих злаков. Лишь позднее обитатели этих мест перешли к сознательному возделыванию отобранных в течение веков растений. Для ранних фаз заселения Дар-Тишита характерно было и развитое рыболовство: в этом районе сохранилось множество следов существования озер, а в кухонных отбросах — немалое количество рыбьих костей: сухость климата позволила им уцелеть, не в пример органическим остаткам в более южных областях Судана.

Выделенные Мансоном восемь фаз развития культуры обитателей Дар-Тишита засвидетельствовали нам не просто эволюцию хозяйства ее создателей. Они показывают и то, как менялась жизнь этих людей под влиянием, с одной стороны, изменений климатических, а с другой — вследствие перемещения населения с севера на юг, происходившего в конечном счете из-за этих самых изменений климата, проще говоря — из-за все усиливавшегося высыхания Сахары.

Первоначальные поселения размещались на краях впадин, которые когда-то были озерами, т.е. у самой воды. Они могли быть довольно велики по размерам, а главное — не имели оборонительных оград. Именно в таких поселениях и сохранились следы рыболовства. Постепенно поселения становятся меньше, начинают взбираться на холмы, и вокруг них обязательно возводятся стены. Совершенно очевидно, что, во-первых, гораздо труднее стало с водой (появляются колодцы, причем чем дальше, тем глубже они делаются, возникают и бассейны для сбора дождевой воды), а во-вторых, заметно осложнились отношения с соседями: теперь приходилось думать о том, чтобы от них оборониться. Речь явно шла о миграции с севера каких-то скотоводческих народов.

К концу неолитической эпохи, в последней фазе развития культуры обитателей Дар-Тишита, пришедшейся на время между 600 и 300 гг. до н.э. (Мансон назвал ее «фазой Акжинжейр» по названию одного из поселений), археологические материалы свидетельствуют о все нараставшем давлении на Дар-Тишит какого-то народа (или группы народов), знавшего уже железо и, вероятно, рабовладение; скорее всего, это были какие-то берберские племена. Именно с этим натиском мигрантов с севера связаны были легенды о якобы «белых» основателях Древней Ганы, принесших-де полудиким африканцам Судана свет культуры и государственности.

Такими носителями культуры и государственности считали разные народы — от североафриканских берберов до неких выходцев из Сирии и Палестины, которых будто бы изгнали с их родины римские завоеватели и которым якобы и была обязана своим возникновением Древняя Гана. Препятствием на пути к окончательному утверждению таких концепций служило, правда, то, что арабоязычные авторы в один голос и совершенно однозначно утверждали: Гана — страна черных людей и правители ее тоже были черными по цвету кожи. Да и общая логика развития науки вместе с изменением всего социально-политического климата в мире после 1945 г. заставляли ученых на Западе с определенной долей осторожности и скепсиса относиться к тезису о «белых» основателях Ганы.

Правда, одно из исторических сочинений, созданных гораздо позднее времен существования Ганы, в XVI—XVII вв. (об этом труде, его авторах и обстоятельствах создания нам еще предстоит говорить подробно), донесло до нас предание о каком-то перевороте, будто бы происшедшем в Гане, когда Аллах-де уничтожил власть ее правителей «и воца-рил самых низких из них над великими их народа». Автор этого сообщения склонен был считать прежних ганских правителей выходцами из берберского племени, точнее — группы племен, чаще всего именуемой санхаджа (хотя весьма вероятно, что это искаженная в арабской передаче форма названия знага, или азнаг). Он, впрочем, не скрыл и того, что иные относили правившую в Гане династию к народам с черным цветом кожи — уакоре (одно из названий современного народа сонинке) или вангара (так обычно именовалась часть народа сонинке, занимавшаяся торговлей). Но все же предпочел в конечном счете сказать, «что они не были из числа черных», однако завершил этот пассаж типичной для средневековой арабо-язычной литературы формулой: «а Аллах лучше знает». И пояснил: «ведь время их и место удалены от нас. И не способен историк этих дней представить истину о чем-либо из дел их».

Основываясь на этом тексте, французский ученый Морис Делафосс, один из основателей научной истории Западного Судана, предположил, что речь идет о свержении и истреблении белых потомков основателей Ганы и о приходе к власти правителей из народа сонинке. События эти он относил к рубежу VII—VIII вв. — времени, когда арабы начинали знакомиться с Сахарой и с ее южным «берегом».

Археологические исследования Дар-Тишита позволили дать этому преданию более рациональное истолкование. Оно, по всей видимости, отразило усилившиеся еще в последние столетия до нашей эры столкновения землевладельцев с надвигавшимися с севера кочевниками-скотоводами. Возможно, на какие-то периоды гегемония в этих местах действительно оказывалась в руках пришельцев. Но те же археологические материалы позволяют утверждать, что у оседлых носителей земледельческого хозяйства развитая общественная организация и относительно крупные и сложно построенные структуры власти (назовем их условно политическими) возникли еще между 900—700 гг. до н.э., а по мнению некоторых исследователей, даже раньше. Общественное развитие оседлого населения шло быстрее, чем у кочевников. И в итоге созданные гангара (ибо речь идет о них), или, если угодно, «протосонинке», структуры власти оказались достаточно развитыми и действенными, для того чтобы надолго воспрепятствовать продвижению кочевников-берберов в эту часть Сахеля и Судана. Именно на базе этих единиц и выросло в первые века н.э. и окончательно оформилось к рубежу IV в. первое крупное раннеполитическое образование — Гана. Его и застали, придя в Западный Судан, арабы. Его-то и прозвали они «страной золота». И именно рассказы арабских путешественников составили основу фонда наших знаний об этой стране в пору ее расцвета — в VIII—XI вв.