Анатолий Варшавский - Опередивший время. Очерк жизни и деятельности Томаса Мора Страница 8

Это тоже входит в игру. Иногда нужно кое-что и возразить. Для того чтобы получше запомнилось то, что утверждается.

А утверждается в книге многое.

Это в уста Гитлодея вкладывает Мор жесточайшую критику порядков в современной ему Англии (да и в Англии ли только!), правдивую до мельчайших деталей. Он говорит о ненасытной алчности богачей, о том, что страна наводнена знатью, которая, подобно трутням, живет трудами других. Выступает против бездельников — телохранителей аристократов, заявляя, что «мне отнюдь не представляет полезным для государства содержать на случай войны, которой у вас никогда не будет без вашего желания, беспредельную толпу людей такого рода; они вредят миру, о котором, во всяком случае, надо заботиться гораздо больше, чем о войне». Это Мор дает возможность Гитлодею произнести знаменитые слова об овцах, которые «обычно такие кроткие, довольные очень немногим, теперь, говорят, стали такими прожорливыми и неукротимыми, что поедают даже людей, разоряют и опустошают поля, дома и города».

«Кормите меньше дармоедов! — восклицает Гитлодей. — Обуздайте своеволие богачей! Прекратите попрание справедливости! Прекратите уничтожение людей… Человеческую жизнь невозможно уравновесить всеми благами мира».

Выступая против захватнических войн, он едко замечает: «И одно французское королевство (нельзя же все время говорить только об Англии, умный читатель и так поймет, что хочет сказать автор) слишком велико, чтобы им мог надлежаще управлять один человек».

Томас Мор недаром получил юридическое образование. Его обвинительная речь становится все более резкой, все более грозной. Короли? Они «охотнее отдают свое время военным наукам, чем деяниям мира, и гораздо более заботятся о том, как бы законными и незаконными путями приобрести себе готовые царства, нежели о том, как надлежаще управлять приобретенным». Они окружают себя льстивыми и корыстными советниками, которые думают только о том, как бы побольше соков высосать из населения.

Священнослужители? «Какую огромную и какую праздную толпу представляют священники и так называемые чернецы!»

Монахи? Они-то «и есть главные бродяги».

Зато с какой искренней скорбью говорит Мор об участи простых людей, постоянной нужде большинства населения Англии!

Гитлодей, видимо, был человек наблюдательный. И справедливый. Недаром, рассуждая об английских уголовных законах, о тех зверских наказаниях, которым подвергает правительство превращенных в воров разоренных крестьян и ремесленников, он заявляет: «Нельзя наказывать людей за проступки, являющиеся следствиями тех невыносимых условий, в которые они поставлены существующими в государстве порядками».

Как же избавиться от всех бедствий?

Как сделать так, чтобы люди жили счастливо?

О, здесь убеждения Мора достаточно четки. Долго, многие годы обдумывал он этот вопрос, искал на него ответа в книгах и в жизни.

В чем же корень зла? В том, устами Гитлодея говорит Томас Мор, что в Англии, как и повсюду в Европе, существует частная собственность. «А там, где только есть частная собственность, где все мерят на деньги, там вряд ли возможно правильное и успешное течение государственных дел».

Слово сказано. Вот он, главный враг, главный источник всех бед и несчастий. Вновь и вновь возвращается к этой поистине революционной мысли Мор: «…Благополучие в ходе людских дел возможно только с совершенным уничтожением частной собственности». Это частная собственность приводит к тому, что «один живет среди изобилия, удовольствий и наслаждений, а другие повсюду стонут и плачут».

Вдумайтесь только! Ведь еще лишь начинается XVI век! Ведь еще цепко, коршунами сидя в своих поместьях, держатся за свои земли и привилегии дворяне. А для набирающей силы буржуазии накапливать имущество и деньги становится основным принципом жизни. Да что там буржуазия! Все: монахи, короли, чиновники — одержимы одним: богатеть. Поиски новых рынков, погоня за неведомыми сокровищами заморских стран, нещадная эксплуатация неимущих…

Томаса Мора тоже интересуют заморские страны. Такие, в которых нет частной собственности.

И его тоже интересует богатство. Но такое, которое является общественным достоянием.

Он осторожен, Мор. Возражая Гитлодею, именно он приводит довод, который и ныне в чести (за неимением других у защитников капитала): «А мне кажется, наоборот, никогда нельзя жить богато там, где все общее. Каким образом может получиться изобилие продуктов, если каждый будет уклоняться от работы, так как его не вынуждает к ней расчет на личную прибыль, а, с другой стороны, твердая надежда на чужой труд дает возможность лениться…»

«Я не удивляюсь, — отвечает Гитлодей, — этому твоему мнению, так как ты совершенно не можешь вообразить такого положения или представляешь его ложно. А вот если бы ты побыл со мной в Утопии…»

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Этого государства нет. Оно только в воображении Мора. Но воображение его столь богато, мысль так четка, что невиданное общество появляется на страницах книги не только общим планом, а во всех частностях.

Итак, может или не может быть организовано на началах равенства, без частной собственности общественное производство? Может, отвечает Мор. И уж одним этим делает бессмертным свое имя, ибо так на этот вопрос отвечает впервые в истории именно он.

…Взгляд в будущее. Но рассказ ведется так, что читатель этого не чувствует: помилуйте, все уже осуществлено, все собственной персоной видел Гитлодей, проживший в этом любопытном государстве целых пять лет. И не покинувший бы его, если бы не страстное желание рассказать другим об этом новом мире и об удивительном народе, который сумел ввести у себя правильные и справедливые порядки.

Вечера в Брюгге, а потом в Антверпене были длинные, спокойные, да и днем нередко выпадали свободные часы. Томасу Мору хорошо думалось и хорошо работалось. И мысль его, подстегиваемая беседами с друзьями,

все вновь возвращалась в привычное русло: как сделать так, чтобы люди были счастливы?

…Он сидит и пишет, свеча оплыла, в камине давно уже погас огонь. Одна поверх другой ложатся заполненные округлым энергичным почерком страницы. «Остров утопийцев в средней своей части, где он всего шире, простирается на двести миль, затем на значительном протяжении эта ширина немного уменьшается, а в направлении к концам остров с обеих сторон мало-помалу суживается. Если бы эти концы можно было обвести циркулем, то получилась бы окружность в пятьсот миль. Они придают острову вид нарождающегося месяца, бока его разделены заливом, имеющим протяжение приблизительно в одиннадцать миль. На всем этом огромном расстоянии вода, окруженная со всех сторон землей, защищена от ветров, наподобие большого озера, скорее стоячего, чем бурного; а почти вся внутренняя часть этой страны служит гаванью, рассылающей к большой выгоде людей по всем направлениям корабли…»

Неспешно течет повествование, подробно, как это и делалось в ту пору в записках путешественников, указываются расстояния, перечисляются беды, подстерегающие судно, желающее подойти к острову. Оказывается, это не так-то просто: вход в залив опасен из-за мелей с одной стороны и утесов с другой. Под волнами скрыто множество губительных скал. Проходы между ними известны только утопийцам, и иностранец может проникнуть в залив лишь с помощью местных проводников.

А проникнуть стоит, ибо другой такой страны не найдешь, быть может, во всем свете. Здесь нет «твоего» и «моего» — все принадлежит всем. Основа благосостояния — труд.

…Не больше дня нужно путнику, чтобы добраться из одного города в другой. Много поселков: там живут крестьяне. Впрочем, трудно сказать, крестьяне ли они. Ибо в Утопии все горожане по очереди на два года отправляются работать и жить в деревни. А потом возвращаются в свои города. Здесь тоже всем находится дело: можно выплавлять металл, работать по дереву, быть плотником, кузнецом и слесарем.

Люди, склонные к науке, освобождаются от физического труда. Впрочем, как правило, никто этой привилегией не пользуется.

«Зерно утопийцы сеют ради хлеба. Вино пьют или виноградное, или грушевое. Скота выращивают и посевы делают в гораздо большем количестве, чем это требуется для них самих и их города, чтобы в случае надобности поделиться с соседями. Чего у них нет в деревне, то просят у города и получают очень легко, без всякого обмена…»

Мор откладывает перо. Устала рука: воображение задает ей слишком много работы. Он встает, наливает себе молока, отрезает ломоть хлеба. За окном темно. Лишь в порту на одном из кораблей тускло мерцает фонарь: наверное, готовятся рано поутру отправиться в дорогу. Счастливо! Пусть в помощь им будет попутный ветер, пусть всегда видят чистое небо. Может быть, достигнут они страны, где нет «твоего» и «моего», где люди живут по законам разума?