Валентин Мельников - В логове снежного барса Страница 8

Полегче стало только когда добрались до Аральского моря. Вода в тамошних колодцах была солоноватой. Зато пить можно вволю. В те времена Арал был еще многоводным и рыбным. Матвей подрядился в рыбацкую артель, а Мария устроилась поварихой. Теперь голод им не грозил. Но надо было спешить, чтобы успеть доехать к зиме до кыргызских земель. Теперь, отъевшись на Арале, имея запас вяленой рыбы, хлеба и воды, ехать стало веселее. Да и местность постепенно становилась приветливее, а потом и вовсе пошли благословенные многоводные места. Зима застала Шубариных в Чуйской долине и только к весне, обогнув побережье озера Иссык-Куль с запада на восток, они, наконец, прибыли на место, где предстояло поселиться. Это было новое, только что начавшее застраиваться и состоявшее из одной улицы село Сливкино, переименованное впоследствии в Покровку. Первое время жили в землянке, которую соорудил Матвей. Днем он вместе с Марией строил саманный домик, а ночью запрягал в плуг Серко и пахал землю на отведенном участке в девять десятин.

Вместе со Сливкино росли и другие поселения выходцев из России - Каракол, Преображенское6, Теплоключенское7, Сазановка8 и другие. Постепенно они стали центрами притяжения не только для переселенцев, но и переходивших к оседлой жизни кыргызов, и получили название старожильческих.

Матвей с сочувствием относился к соседям кыргызам, у которых жизнь тоже была не сладкой. Все имущество бедняков состояло из ветхой юрты, единственного коня, кое-каких вещей домашнего обихода, а в качестве сельскохозяйственного инвентаря использовался примитивный самодельный плуг-буурсун. Пахоту боронили связками из веток барбариса или облепихи, жали серпами-ороками, обмолачивали снопы палками, камнями или катками, зерно мололи вручную на каменных жерновах или толкли в деревянных ступках. При такой отсталости даже самые старательные землепользователи не могли обработать больше двух десятин земли, у многих же посевы измерялись не десятинами, а количеством высеянного зерна, умещавшегося в войлочной шляпе-калпаке.

Живя бок о бок с носителями более высокой земледельческой культуры, кочевники начали приобщаться к ней, осваивать новые формы землепользования, применять сельскохозяйственные орудия и агротехнические приемы.

Однако шел и другой процесс. Богатой родовой верхушке, владевшей большей частью плодородной пашни, выпасов, сенокосов и скота было выгодно держать в кабале неимущих, сдавать им в пользование на условиях отработки сельскохозяйственный инвентарь, тягловый, дойный скот и на выпас овец. Чтобы отбить охоту беднякам и батракам иметь собственную землю, пособники богачей со ссылкой на Коран поучали, что нельзя жить там, где разводят свиней. Поверившие этим поучениям уступали свои наделы баям и манапам, нанимались к ним работать испольщиками.

И все же у самых расторопных хозяев дела потихоньку шли на лад. На смену буурсунам приходили фабричные металлические плуги, появлялись бороны, косы, урожайные сорта зерновых культур, развивалось товарное овцеводство и сенокошение. Создавались сельскохозяйственные общества и небольшие пять-шесть дворов, артели землепользователей. Они уже не хотели жить в юртах и строили по примеру русских соседей саманные или глинобитные дома с печным отоплением и светлыми окнами, обустраивали подворья, выкапывали колодцы. Дома строили на основании единых архитектурных планов, и этим новые кыргызские и русские села выгодно отличались от восточных поселений того времени с их узкими, кривыми улочками, глухими фасадами за высокими глиняными дувалами.

Тяжкая это доля, обустраиваться на новом месте. Шубарины трудились не покладая рук, а нужда не убывала. В первый год случались дни, когда в доме и хлебной корки не оставалось. Хорошо хоть выручали овощи со своего огорода да рыба, которую Матвей ловил в озере. Но до него далековато, каждый день не наездишься, а времени часто и на сон не хватало. У родителей из-за работы до Ванюшки руки не доходили - рос как трава на лугу. А он хоть и не наедался досыта, жизнью был вполне доволен. Дружки-сверстники никогда не давали скучать и кругом был такой простор - иди куда хочешь. И везде находилось что-то новое и интересное. С одной стороны за селом тянулись далекие зеленые увалы, за которыми громоздились до неба огромные таинственные горы с красивыми белыми шапками, с другой - раскинулось озеро, которого, правда, из самого села не было видно, синел лишь ближний залив. А над лугами и полями радостно щебетали птицы, в цветах копошились пчелы и безвредные шмели, которых ребятишки называли музыкантиками и безбоязненно ловили руками.

Ваня несмотря на то, что был еще мал, уже чувствовал удивительную красоту здешних мест. Манили к себе горы, а пуще - озеро, своими купальными бережками, рыбалкой, свежим ветерком поутру и ввечеру. В прибрежных зарослях облепихи и лоха Ваню поначалу сильно пугали шумные фазаньи вспорхи. Но после двух-трех встреч с этими красивыми птицами страх сменился любопытством и восторгом. Подкрадываясь к местам их кормежки, мальчик представлял себя охотником, выслеживающим дичь, и сердце его начинало биться сильнее. Кто знает, может быть именно тогда и зародилась у него любовь к природе и страсть к охоте, и эти чувства он пронесет с собой до конца жизни.

Но детство быстро проходит, кончаются грезы, приятное ничегонеделанье и начинается скучная учеба. Подросшего Ваню отдали в церковно-приходскую школу. Потом был перерыв, за которым последовали учеба на ветеринара в уездном городе и двухгодичная практика у опытных специалистов. Молодой Шубарин, став самостоятельным, зарабатывал столько, что мог регулярно высылать родителям по 15-20 рублей, которым эти деньги казались очень болшими, и они при каждом случае, когда удавалось свидеться, смущенно просили сына не тратиться на них, не ущемлять свои молодые потребности. На табак и вино Ивана не тянуло, но была у него сердечная зазноба, любившая конфеты и подарки.

Однажды пришла тревожная весть от матери о том, что отец стал сильно прихварывать. Иван бросил все дела и помчался в Сливкино. Но отца в живых уже не застал. Только когда потерял, понял, как дорог был ему старик и как сильно будет его нехватать. В город он уже не вернулся. Работы было по горло и здесь, ездил по вызовам в хозяйства день и ночь. То роды у коров и лошадей принимал, то от чесотки либо от другой хвори скот лечил. А иногда случалось и людей пользовать.

После смерти отца мать сильно сдала, постарела не узнать. У нее развилась старческая катаракта, зрение стало совсем никудышным. В один из вечеров, когда Иван уехал на вызов, она, пытаясь зажечь керосиновую лампу, сослепу опрокинула ее. Разлившийся керосин вспыхнул и мать не смогла его потушить...

После похорон матери Иван Шубарин навсегда покинул родное пепелище. Некоторое время жил в уездном городе и вдруг уехал за десятки верст на границу с Казахстаном. Там поблизости от караванной тропы, ведущей в Китай, он и основал свою заимку. Помочь Шубарину в строительстве избы подрядились двое мастеров, переселенцев из Сибири. Втроем расчистили от деревьев и кустов возвышенное место у берега ручья, выкопали траншею, плотно забутили ее крупными камнями. Получился чуть выступающий из земли фундамент. Лес рубили на ближнем склоне горы, выбирая толстоствольные спелые ели. Бревна доставляли конным волоком, на месте ошкуривали и клали венцы, аккуратно забивая зазоры лесным мохом. Низкую крышу покрыли тесом. Для надежности Иван привалил фундамент землей, а снаружи положил еще пласты дерна. На потолок пошли тесаные бревна, сверху их присыпали землей и промазали глиной в смеси с рубленой соломой. Такой же смесью покрыли пол в избе. Сибирские умельцы сложили кирпичную русскую печь. В избе было тепло, сухо и пахло здоровым смолистым духом.

Рядом с избой Иван собственноручно соорудил маленькую баньку с каменным очагом и конюшню на два стойла.

С тех пор и приклеилось к заимке и ко всему урочищу название "Шубарино".

На новом месте работы у Ивана не стало меньше. Редко когда бывало, чтобы сюда не заворачивали всадники по спешному ветеринарному делу. Особенно горячее время наступало в случаях эпизоотий. Он был единственным на всю волость ветеринаром и поэтому иногда приходилось работать сутками напролет, быть не только лекарем, но и организатором карантинных мероприятий. Благодаря этому его хорошо знало и ценило уездное и волостное начальство. Но особой популярностью и уважением он, конечно же, пользовался у скотоводов. Они с почтением называли его Доктурбеком, а некоторые в знак особой признательности нарекали этим именем своих сыновей. За работу по спасению скота Шубарину платили не только деньгами, но и искренней дружбой. Не было такого праздника или иного случая, чтобы его не приглашали в гости. А предлогов было немало. То свадьба, то тризна-аш, то именины, то просто посиделки...