Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 5 Страница 81

Председатель. — Вы сказали это слово. Я его не употребил.

Протопопов. — Я бы хотел говорить прямолинейно, и думаю, что я говорю прямолинейно.

Председатель. — Может быть, это привычка, которую нужно оставить.

Протопопов. — Я бы искренне желал это сделать.

Председатель. — При чем же Гурлянд в этом деле?

Протопопов. — Я просил написать, он написал, и написал красиво. Содержание этой записки у вас есть?

Председатель. — Вы передайте ее содержание.

Протопопов. — Там главная тема — ответственное министерство доверия, республиканский принцип, общий принцип республиканского порядка, так как он берет момент источника власти от царя или от народа.

Председатель. — То-есть, это мысль записки?

Протопопов. — Да.

Председатель. — Так что мысль записки против ответственного министерства, а за — что?

Протопопов. — А за — ничего. Там кладется в основу недовольство народа и экономическое положение страны. Затем, относительно Думы, там сказано так: «Твердое и достойное отношение. Политика забегания перед Думой должна быть оставлена». Это я припоминаю.

Председатель. — Это фразы, а в чем заключается дело по отношению к Думе?

Протопопов. — Дума должна стоять на почве законодательной работы — вот смысл.

Председатель. — Нет, уж известно, что она неисправима. Это общее, кажется, место, и, стало быть, если она не делает того, что написано в этой записке…

Протопопов. — Тогда она должна быть распущена, назначены новые выборы.

Председатель. — Ну, а вопрос относительно изменения основных законов? Распущена, с указанием новых выборов или без указания, с упоминанием о предстоящем коренном изменении некоторых статей основных законов?

Протопопов. — Нет, в этой записке этого нет.

Председатель. — Вам известно, что другие записки стояли на точке зрения изменения основных законов?

Протопопов. — Вы прошлый раз мне показывали.

Председатель. — Нет, кроме той, где основные законы должны быть изменены. Вот эту записку помните? (Обращаясь к секретарю.) Г. секретарь, запишите, что предъявлена записка.

Протопопов (просматривает записку). — Я совершенно не знаю, в первый раз вижу. И кем она написана — мне неизвестно. Это и есть Голицынская?

Председатель. — Да, та записка, которая исходила из тех кругов.

Протопопов. — Ведь, собственно, было несколько кружков, но принцип неизменно один, одинаковый.

Председатель. — Ну, да. В силу отношения к вам Думы вы стали против Думы. В эту борьбу правые организации стремились вдвинуть роспуск Думы, без указания срока ее нового созыва, с изменением основных законов.

Протопопов. — Вот этого я не слышал.

Председатель. — Это вы не только слышали, но и видели, потому что это есть в одной из ваших записок к А. А. Вырубовой, за вашей подписью.

Протопопов. — Это миллион таких записок.

Председатель. — Да, но какое было ваше отношение? Вы стояли на точке зрения крайних правых, которые говорили о необходимости не только отсрочки, но и роспуска, а также изменения законодательного характера Думы на законосовещательный.

Протопопов. — Этого нет, на законосовещательный — нет, никогда не ставился вопрос, роспуск мог быть. Я не голосовал за роспуск, но стоял на точке зрения, что если с Думой совершенно нельзя работать, то, конечно, нужно назначить срок новых выборов.

Председатель. — Но как же примирить вашу неизменную игру с правыми и это ваше утверждение, из которого вытекает, что вы расходились с ними по основному вопросу об отношении к Думе?

Протопопов. — Обязательно расходился.

Председатель. — А между тем, с ними были у вас сношения?

Протопопов. — А с кем мне было быть в сношениях? Я был буквально отрезан, один. Эти люди подходили ко мне близко, свободно говорили. Приходилось, естественно, на них опираться. А при известной импульсивности, при большом честолюбии, быстро захватило. Они шли и вырабатывали. Был я хотя на одном совещании монархической организации? Нет. Разрешил ли им съезд? Нет.

Председатель. — Какие были ваши отношения со Щегловитовым в декабре месяце?

Протопопов. — Очень хорошие. Я его видел. Он ко мне ездил, я к нему ездил.

Председатель. — Это совершенно неинтересно, кто к кому ездил. Не можете ли вы сказать о сношениях министра внутренних дел, т.-е. государственного человека, с другим государственным человеком, ибо он был председателем государственного совета и притом, с маленьким coup d'état, в смысле усиления правого крыла, с первого января. Они нас интересуют не с той стороны, кто к кому ездил, а как делали политику.

Протопопов. — Дело в том, что политики не делали. Я ее не трогал.

Председатель. — Но пытались делать?

Протопопов. — Наверное, да.

Председатель. — Скажите, какую политику вы пытались делать?

Протопопов. — Хотел, чтобы была не однопалатная система, а двухпалатная.

Председатель. — Почему? Это только счастливое осуществление желания, потому что и было две палаты.

Протопопов. — Да, но они соединились вместе, составили большинство, так что все проходило, как через одну палату.

Председатель. — Хотелось разбить прогрессивный блок?

Протопопов. — Разбить прогрессивный блок.

Председатель. — Что же вы делали для этого?

Протопопов. — Я лично ровно ничего не делал: что я мог сделать и каким образом?

Председатель. — Делали, в качестве министра внутренних дел или ничего не делали?

Протопопов. — Я сделал очень много и очень мало.

Председатель. — Потому, что вы довели дело до революции?

Протопопов. — Это тоже большая вещь.

Председатель. — А именно?

Протопопов. — Но не один я это делал. А затем по каждому отдельному вопросу, спросите, что я сделал, например, в государственном совете. — Просили ли вы за такого-то господина? — Я бы сказал: — Нет, не просил.

Председатель. — Да какой мне интерес, просили или не просили. Мне интересна деятельность министра внутренних дел, а совсем неинтересно, просил ли кто за другого.

Протопопов. — Ведь вот в том-то и дело, как на это ответить. Хотелось создать правое большинство в государственном совете. Кто этого хотел? Да весь совет министров, весь совет министров. Чтобы непременно было в государственном совете правое большинство, к которому, если приложить голоса министров, получится возможность сорвать всякий законопроект, прошедший через Государственную Думу в нежелательном виде. Эта мысль — была. Теперь, как она осуществилась? Назначения лиц в государственный совет шли от царя. Это была его прерогатива.

Председатель. — Ведь это формальный разговор. Несомненно, мы в основных законах можем прочесть все эти положения. Мы, наконец, знаем русскую действительность. Вы нам расскажите политику. Она заключается в том жизненном содержании, которое в данную минуту наполнит эту внутреннюю и мертвую форму существующего закона.

Протопопов. — Тогда выходит так, что все правы, а я один виноват. Это очень просто, всякий министр будет говорить, Трепов будет говорить — это сделал министр внутренних дел. Другой министр то же самое скажет. Получается — был министр внутренних дел, который это делал, а он сам ничто, а он отошел. Если мне скажут: политика, про которую я докладывал, существовала. Кто за нее ответствен? И я, и другие. Другие будут говорить, — я один, он один, больше ничего. Это почти наверно.

Председатель. — Но вам не хочется стать на ту точку зрения, что вопрос о том, кто прав, кто виноват, это дело последующего, дело оценки, и не хочется просто установить истину? Не вы одни допрашиваетесь, — говорят другие. В то изложение событий, которое выясняется другими, интересно вложить ваше изложение, чтобы сопоставить, чтобы открыть истину.

Протопопов. — Мне кажется, верною мыслью было то, что я сейчас докладывал. Цель была оправеть, сделать более правым государственный совет. Причем, с нейдгардтцами, если приложить к правым, получится большинство. Таким образом, можно было бы согласительную комиссию устроить, и в конце концов пропускать те и другие законопроекты в более правом виде. Эта мысль была одобрена бывшим царем, который всецело на эту точку зрения встал. Теперь, вы изволите говорить: вам известно о манифесте. Это случилось так. Многократно, каждый день, можно сказать, бывшему царю, из того или другого источника, докладывали, что Государственная Дума чрезвычайно мутит всю страну, повышает настроение, делает его обостренным. Он меня спрашивал об этом многократно, и каждый раз, когда мы виделись, у нас, конечно, разговор бывал, что Государственная Дума законодательной работы не делает, что она, так сказать, недееспособна. Это, очевидно, совпало с прочими всеподданнейшими докладами, которые он получал. Хотя он получал доклады и из противоположного лагеря, как, например, то клоповское письмо.