Неизвестен Автор - Севастополь (сборник) Страница 81

К пристани подошла еще одна грузовая машина. Из кабины выскочила санитарка в матросской форме, запыленная, с выбившимися из-под берета волосами. Наскоро отерев ладонью грязное лицо, она крикнула матросам:

— Принимайте раненых!

С восхищением посмотрев на девушку, Сторожев ответил охрипшим голосом:

— Сейчас, родная, сейчас!

— Быстрее! Некогда! — Девушка пробежала к трапу. Борт корабля закрывал от нее Сторожева. Встав на носки, она спросила: — Когда уходите?

— Через час. Успеешь?

— Успеем. Семеро осталось, доктор да я. — Девушка вскочила на подножку грузовика и, открыв дверцу кабины, крикнула шоферу: — Пошел!

Машина с места взяла крутой подъем и скрылась за поворотом бухты.

К Смоленскому подошел Илья Ильич. Лицо его осунулось. Серые тени легли вокруг воспаленных глаз.

— Музыченко вернулся, — не глядя на командира, сказал Павлюков. — Надмогильный камень он закопал.

Смоленский резко обернулся к комиссару. Весь день его мучила мысль, что родная могила будет растоптана и опоганена, но он не решился послать в город матроса: все-таки камень принадлежал только Георгию Степановичу. А вот комиссар вспомнил и послал.

— Спасибо тебе, Илья Ильич. За все спасибо! — Потянувшись к Павлюкову, Смоленский крепко обнял его: — Кто знает…

— Все будет хорошо, — дрогнувшим голосом проговорил Илья Ильич. — У тебя адрес моей жены записан? — И, не дожидаясь ответа, добавил: — Я приказал, чтобы матросы, по возможности, конечно, переоделись в парадную форму. Не возражаешь?

— Пусть будет так. Боцман! — окликнул Смоленский Сторожева. — Всех взяли?

— Еще одна машина подходит, товарищ капитан третьего ранга. Это с той самой санитаркой, которая только что была, — ответил Сторожев, с тревогой глядя на Смоленского. Каждая минута была на учете, и все-таки боцман — первый раз в жизни — готов был заспорить с командиром, если бы тот приказал сниматься.

— Задержаться и взять на борт, — приказал Смоленский. — Корчига, обратился он к сигнальщику, — осмотрите берег.

Когда врач, санитарка и последние раненые поднялись на палубу, «Буревестник» развернулся и, набирая ход, вышел на середину бухты.

Не было на верхней палубе никого, кто не смотрел бы в эти минуты на удаляющийся, охваченный заревом Севастополь. Матросы и офицеры, в парадной форме и не успевшие переодеться, стояли по команде «смирно» там, где застал их момент отхода. Никто не ушел с палубы, пока не погас над морем багровый венец.

Так смотрят на родной дом, охваченный пламенем, откуда нужно уйти, потому что таков приказ Родины, потому что в другом месте нужно вести бой. Но после победы люди вернутся в родные места, и земля эта, отвоеванная в кровопролитных боях, станет им еще дороже.

Александр Жаров

Заветный камень

Холодные волны вздымает лавинойШирокое Черное море.Последний моряк Севастополь покинул,Уходит он, с волнами споря…И грозный соленый бушующий валО шлюпку волну за волной разбивал.В туманной далиНе видно земли.Ушли далеко корабли.

Друзья-моряки подобрали героя.Кипела вода штормовая…Он камень сжимал посиневшей рукоюИ тихо оказал, умирая:"Когда покидал я родимый утес,С собою кусочек гранита унесЗатем, чтоб вдалиОт крымской землиО ней мы забыть не могли.

Кто камень возьмет, тот пускай поклянется,Что с честью нести его будет.Он первым в любимую бухту вернетсяИ клятвы своей не забудет.Тот камень заветный и ночью и днемМатросское сердце сжигает огнем…Пусть свято хранитМой камень-гранит,Он русскою кровью омыт".

Сквозь бури и штормы прошел этот камень,И стал он на место достойно…Знакомая чайка взмахнула крылами,И сердце забилось спокойно.Взошел на утес черноморский матрос,Кто Родине новую славу принес.И в мирной далиИдут кораблиПод солнцем родимой земли.

Л. Лагин

Три черноморца

Три краснофлотца лежали на вершине невысокого холма: Степан Вернивечер с "Червоной Украины", долговязый и молчаливый Никифор Аклеев с «Быстрого» и Василий Кутовой, которого все в батальоне считали пожилым человеком, потому что ему уже минуло тридцать два года. Он пришел в бригаду не с корабля, а из запаса, и с его ладоней еще до сих пор не совсем отмылась угольная пыль. До войны он был шахтером.

Над холмом безмятежно голубело июльское небо. В нескольких метрах позади плескались о крутой берег теплые волны негромкого прибоя.

Впереди, за крохотной сопочкой, залегла смерть, близкая и неминуемая. Краснофлотцы знали это, и у них сейчас было только одно желание: прежде чем умереть самим, отправить на тот свет как можно больше фашистов.

По совести говоря, у них было еще одно желание: попить. В последний раз они выпили немного воды в пять часов утра, а теперь уже день клонился к закату. Ну что ж, нет так нет. Придется умирать, не напившись.

В нескольких километрах к северо-востоку дымились развалины Севастополя, и краснофлотцы старались в ту сторону не смотреть. Там уже были гитлеровцы. И, кроме того, они были здесь, за сопочкой. Они залегли за ней и не очень торопились: краснофлотцам деваться было некуда.

Но вот один из фашистов не утерпел и осторожно высунул из-за склона сопки свою длинную физиономию в запыленной каске. Аклеев нажал спусковой крючок автомата, но выстрела не последовало.

Так и есть, кончился диск. Последний диск.

Правда, гитлеровца это не спасло. Одновременно с Аклеевым нажал спусковой рычаг своего «максима» Степан Вернивечер. Короткая очередь разорвала невыносимую тишину, и фашист клюнул носом в раскаленную землю. Потом голова убитого исчезла за сопкой. Его, очевидно, оттащили за ноги.

— Чистая работа! — похвалил Аклеев Вернивечера.

Он повернулся к пулеметчику и увидел, что Вернивечер, отделив замок «максима», незаметно для немцев, по-над самой травой, швырнул его вниз, на берег. Слышно было, как замок звякнул, стукнувшись о гальку.

Значит, и у Степана кончился боезапас. Выходит, дело совсем дрянь. У Кутового в диске его ручного пулемета давно уже оставалось только несколько патронов. Он должен был стрелять последним, за секунду до того, как все будет кончено.

Просто удивительно, как незаметно иссякли у них патроны. Ведь выпотрошили подсумки у всех убитых, и все-таки не хватило. У Аклеева мелькнула мысль, что в дальнейшем надо будет поэкономней обращаться с боезапасом и бить только наверняка. Но он тут же насмешливо хмыкнул: о каком там дальнейшем он размечтался? «Дальнейшего» уже никогда не будет. Печально, но факт. Они прекрасно понимали это, когда вызвались прикрывать отход своего батальона. Батальон благополучно добрался до пристани. Значит, все в порядке.

Сзади послышался шорох. Аклеев обернулся и увидел ползущего к нему Вернивечера. Сразу из-за сопки раздался выстрел. Крохотное облачко пыли возникло и тотчас же растаяло чуть впереди Вернивечера. Тот замер, привычно прильнув к выгоревшей траве, и громким, срывающимся шепотом произнес:

— Давай кончать, братки!.. Нету больше моего терпения!

— Ну и что? — спросил его Аклеев.

— Кинемся вперед! Крикнем «ура» — и вперед…

— Помереть спешишь, — холодно заметил Аклеев. — Не понимаю, почему такая спешка. Царства небесного нету. Это я тебе заявляю официально.

Он бросил взгляд на Кутового. Кутовой был очень бледен. Он молчал, крепко вцепившись в рукоятку пулемета.

— В нашем положении первое дело — спокойствие, — продолжал Аклеев и сам удивился своей разговорчивости. — Я так считаю: еще не все кончено. Например… например… — он лихорадочно думал, что бы такое предложить, и вдруг придумал: — например, мы еще пляж не обследовали. Надо его хорошенько обследовать.

— Игрушки! — сказал Вернивечер. — Самим себе головы морочить!

— А может, там какая пещера есть, — вмешался в разговор Кутовой. — Тогда мы там сховаемся. А может, там что другое найдется…

— Броненосец найдется! — фыркнул Вернивечер. — Броненосец «Анюта» с лакированной палубой!

— Я тебе удивляюсь, Степа, — мягко возразил ему Аклеев, — ты же военный человек. От тебя еще может большая польза в военных действиях произойти, а ты: ах-ах, дайте мне моментально погибнуть! Спускайся вниз и разведай берег!

Вернивечер не тронулся с места.

— Товарищ Вернивечер, исполняйте приказание! — чуть повысил голос Аклеев. — Спускайтесь вниз и разведайте берег.

Вернивечер быстро отполз назад и скрылся за обрывом.