Петр Голубовский - Печенеги, торки и половцы Страница 9

Таким образом, источники дали нам возможность разобраться в целом ряде имен. Может быть, нам удастся теперь решить до сих пор спорный вопрос: следует ли отождествлять половцев с узами, или последние составляли отдельное племя, известное в наших летописях под именем торков? До сих пор исследователи не пришли ни к какому заключению[145], а между тем при таком или ином решении изменяется взгляд и на наши Черноклобуцкие поселения, существовавшие по реке Роси и в других местах. Поэтому мы считаем необходимым рассмотреть этот вопрос подробнее, тем более что с ним неразрывно связан другой – о прародине наших кочевников.

Источниками для его решения являются известия мусульман, византийские хроники, русская летопись и некоторые данные, сообщаемые западноевропейцами. Разберем же сначала известия византийцев.

Прием императором Константином VII Багрянородным княгини Ольги. Подношение Ольге императорских даров. Миниатюра из Радзивилловской летописи

Самый важный писатель для географии и этнографии IX и X вв., бесспорно, есть Константин Багрянородный по богатству сообщаемых им данных, которые собирать было для него удобнее, легче, чем для кого-либо другого. Он знает узов в Европе, между Волгой и Яиком, на местах, где, по его словам, жили прежде вытесненные ими печенеги[146]. Отчего же для императора осталось неизвестным другое из имен этого народа – комане или кипчаки? Автор, так подробно говорящий о печенегах, о союзе узов с хазарами, не мог не иметь сведений о названиях этого племени, если бы их было несколько. Но, может быть, эти же самые узы с течением времени изменили свое имя, стали называться куманами, кипчаками? Ответ на это мы находим при сравнении между собой известий других византийских писателей. Первый раз кумане появляются участвующими в делах Балканского полуострова в 1078 г. В это время они вместе с печенегами осаждают Адрианополь[147]. Никаких упоминаний раньше этого года мы о них не находим. Между тем племя, нас теперь интересующее, переходит Дунай еще в 1064 г. и все-таки под своим собственным именем узов. Об этом нам сообщают два автора – Атталейота и Скилица, оба писавшие в XI в. По мнению господина Васильевского, второй вполне подражал первому, т. е. целиком списывал у него. Атталейота же был участником в деятельности императора Романа[148] и потому заслуживает полного нашего доверия. В своей истории он постоянно отличает куман от узов. О переправе последних через Дунай мы находим у него подробный рассказ, как они переправлялись, как разбили болгар и греков и разграбили весь Иллирик до Фессалоники и даже до Эллады. Но зима доконала их. Часть их приняла византийское подданство. «Те, которые пришли, – говорит Атталейота, – к римскому императору, взявши государственную землю в Македонии, стали на сторону римлян и по сю пору пребывают союзниками их… и были удостоены сенаторских и сиятельных достоинств». Это место особенно важно для нашего вопроса. Выражение «по сю пору» показывает, что писавший сам знает эти поселения узов, что они существовали в его время. Кроме того, Атталейота мог лично знать некоторых узов, облеченных сенаторским званием, служивших в византийской армии. Участник походов Романа, он должен был близко быть знакомым с представителями этого племени. Следовательно, наш писатель имел полную возможность различить узов от других тюркских племен, печенегов, половцев.

Скилица, писавший также в XI в., одинаково не лишен был возможности наблюдать и печенегов, и узов, и поэтому, хотя он и несамостоятелен в смысле фактическом, то все-таки различие, делаемое им между узами и куманами, заслуживает внимания. Оба приводимые писателя, при появлении половцев в 1078 г., прямо говорят, что это кумане. Отчего же они не назвали новых врагов и узами?

Переходя затем к известиям Анны Комнены, мы видим у нее полное подтверждение нашего мнения. Она рассказывает о событиях царствования своего отца, когда кумане-половцы принимают деятельное участие в судьбах Византии. Говоря о борьбе императора Алексея с куманами и печенегами, она указывает, что в войсках ее отца были узы, отличая, таким образом, последних от первых; рассказывая о борьбе печенегов с куманами, о том, что последние заняли болото Озолимну, Анна дает нам знать, что это имя произошло от народа узов, некогда здесь останавливавшегося лагерем[149]. Нам не важен филологический домысел писательницы, а факт признания ею узов за отдельный народ. Ценность известий Анны увеличивается еще потому, что она, несомненно, воспользовалась рассказами своего отца, что видно из мелких подробностей в описаниях битв, действий императора. А никто уже не может отрицать, что Алексей сознательно отличал узов от команов: первые были в его войске, а со вторыми он вел борьбу и принимал их посольства.

Приведем здесь два западноевропейских известия из времени крестовых походов, которые подкрепляют сказанное выше. Именно, по Раймунду-де-Ажиль, крестоносцы застали в Диррахиуме в 1096 году служивших в войске Алексея: гузов, фанаков (печенегов) и команов; по другому автору, там находились в 1110 г.: туркопулы, команиты и пиценарии[150]. Очевидно, писано это по рассказам очевидцев, а посему заслуживает быть принятым в число доказательств.

Сличим теперь показания приведенных писателей с известиями нашей летописи.

Мы приводили уже раньше сообщение Константина Багрянородного, что узы в IX в. жили еще за Яиком, в Азии, затем, потеснив печенегов, заняли область между Яиком и Волгой[151]. Писатель X в. Массуди находит их уже на правой стороне реки Дона, который отделяет от них Хазарию[152]. Географические сведения русских о Поволжье и Подонье в X в. были довольно значительны благодаря походам на Восток Святослава и его предшественников[153]. В раздаче уделов Владимиром Святым упоминается уже Тмуторакань, на восточном берегу Керченского пролива[154]. Какой же народ знает наша летопись в степях около Дона в X в.? Печенегов и торков. Услугами последних воспользовался в 985 г. Владимир Святой, когда шел на волжских болгар. «Иде Володимир на болгары с Добрынею уем своим в лодьях, а торкы берегом приведе на конех»[155]. Что это племя торков действительно жило у Дона, доказывается тем обстоятельством, что его остатки в первой четверти XII столетия ведут на берегах этой реки отчаянную борьбу с половцами[156]. Затем Константин Багрянородный в одном месте делает весьма важное сообщение: «Должно знать, – находим у него, – что в то время, когда печенеги были выгнаны из своей земли, некоторые из них по своей воле и по взаимному соглашению остались там и стали жить вместе с так называемыми узами и до сих пор находятся между ними»… Это известие указывает на дружественное совместное сожитие, а никак не на кочевание только в одних и тех же местностях. Эта небольшая горсть оставшихся печенегов могла быть отличена от узов только благодаря сохранению своей национальной одежды, как поучает сына наш император-писатель[157].

Перечитайте теперь все наши летописи и убедитесь, что печенегов среди половцев не было. Последние в нашей летописи везде являются одни. Но вместо того мы находим в наших источниках другие важные факты. Первое нападение печенегов на Русь, по нашей летописи, было в 915 г.[158], а последняя отчаянная битва с ними у Золотых ворот произошла в 1034 г. Они были разбиты наголову «тако погибоша, а прок их пробегоша и до сего дни»[159]. Печенеги не погибли окончательно, и после этого поражения на Руси мы видим их сильный напор на Византию в 1035 г.[160] Русская земля избавилась от печенежского народа. С этого времени с ними начинает иметь дело только Балканский полуостров. В продолжение 82 лет (1034–1116 г.) нет о них упоминаний в русской летописи. Но вот после такого длинного периода они неожиданно являются снова, на Дону, в 1116 г. Неужели они снова перекочевали назад из придунайской области? Это для них было невозможно, ибо сзади их стояли другие кочевники. «В се же лето (1116 г.), – говорит летопись, – бишася половци с торкы и с печенеги у Дона, и секошася два дни и две нощи, и придоша в Русь к Володимеру торци и печенези»[161]. Очевидно, это были те самые печенеги, которые, по словам Константина Багрянородного, остались среди узов.

Князь Борис идет на печенегов. Миниатюра из «Сказания о Борисе и Глебе»