Вера Бокова - Детство в царском доме. Как растили наследников русского престола Страница 9

Детей в царской семье — как при Петре, так и после него — оказалось совсем немного, и никого из них так и не удалось вырастить с оглядкой на грядущее царствование как наследников престола. Отлаженный в прошлом и понятный механизм наследования, при котором власть переходила по мужской линии от отца к сыну, а за неимением сыновей — к брату, как раз в петровскую эпоху дал сбой.

Поначалу естественным наследником Петра считался его старший сын от первого брака с Евдокией Лопухиной — царевич Алексей Петрович. Отец-император и воспитывать его старался как наследника (в меру своего тогдашнего разумения, конечно, — об этом мы ниже еще поговорим). Но, как известно, Алексей возлагавшихся на него надежд не оправдал и попал сначала в немилость, а потом и в каземат. В 1718 году он умер при обстоятельствах, которые, вероятно, так никогда и не будут прояснены до конца. После этого Петр отменил прежний закон о престолонаследии и ввел новый, позволявший императору определять наследника по своей воле, вне зависимости от старшинства, пола и даже степени родства с правящим государем.

Так началась всем известная «эпоха дворцовых переворотов». Петр умер, так и не успев назначить преемника, — и на престол стали восходить произвольно тасуемые фигуры из правящей династии, за спинами которых на тот момент сосредоточивались почему-либо наиболее влиятельные политические силы.

Дети самого Петра были недолговечны. Он потерял младенцем и второго рожденного нелюбимой Евдокией сына Александра, и большинство детей от Екатерины Алексеевны (Марты Скавронской). В числе этих умерших были и все пятеро сыновей — три Петра и два Павла, в каждом из которых Петр поначалу видел наследника. В общем, из одиннадцати детей, рожденных Екатериной, до взрослых лет дожили лишь две девочки — Анна и Елизавета.

К моменту кончины царя-преобразователя его семейство состояло из двух жен — нынешней и бывшей, двух дочерей (Анны и Елизаветы), двух внуков по сыну Алексею (Натальи и Петра), двух племянниц по брату- соправителю Ивану Алексеевичу (Ивану V, умершему в 1696 году) — Анны и Прасковьи, а также внучатой племянницы Анны Леопольдовны, рожденной старшей дочерью царя Ивана Екатериной (умершей в 1723 году) — сплошь бабы да малолетние дети.

Первая жена Петра, Евдокия, стала монахиней и в династических играх не участвовала.

Внучка Наталья Алексеевна умерла в возрасте четырнадцати лет, в 1728 году.

Старшая (и любимая) из дочерей — Анна Петровна — скончалась в 1729 году, оставив сына Петра Федоровича.

Прасковья Ивановна (племянница) вышла замуж за простого смертного — графа Дмитриева-Мамонова — и тоже покинула поле игры.

Все же остальные представители семейства на русском престоле побывали — сперва Екатерина Алексеевна, затем Петр Алексеевич, потом Анна Иоанновна, далее Анна Леопольдовна (правительница при своем сыне, грудном младенце Иване Антоновиче), за ней Елизавета Петровна и, наконец, Петр Федорович.

При этом четырнадцатилетний Петр Алексеевич (Петр 11) умер, так и не успев жениться. Анна Иоанновна официально числилась бездетной вдовой; Елизавета Петровна — девицей. И хотя молва трубила о детях Анны от ее фаворита Бирона (якобы они носили фамилию отца и считались рожденными законной супругой временщика Бенигной Бирон), а также и об отпрысках Елизаветы от ее тайного мужа Алексея Разумовского, прав на престол все это предполагаемое потомство не имело. Такие дети росли и воспитывались как частные лица. Младенец-император Иван Антонович, занявший трон в двухмесячном возрасте и свергнутый через год с небольшим, также не слишком обогатил историю детства в царском доме.

Мало было детей в царской семье. Традиции нового воспитания укоренялись поэтому медленно, а вырастить полноценного наследника престола не удавалось еще очень долго.

Первый блин комом

Царевич Алексей Петрович, первенец Петра I, стал первой такой неудачей.

Рождению его в 1690 году отец очень радовался: принимал традиционные в таком случае поздравления и вообще следовал устоявшемуся «чину», описанному выше. Едва ли не единственной данью новизне был великолепный фейерверк, который Петр устроил на Пресне через неделю после торжественного события.

В остальном воспитание наследника первое время шло по накатанной колее: ему назначили прислужниц и «маму» — Марфу Афанасьевну Колычеву (которую Алексей очень любил и почитал), а также снабдили штатом малолетних «стольников», которые выросли вместе с Алексеем и впоследствии составили его ближний круг.

До шести лет царевич находился в женских руках и, как впоследствии сам говорил в покаянном письме к отцу: «Со младенчества моего несколько жил с мамою и девками, где ничему иному не обучился, кроме избных забав, а больше научился ханжить, к чему я и от натуры склонен».

Двор царицы Евдокии Федоровны в Преображенском жил вполне традиционной жизнью: здесь привечали «странных» и юродивых, тешились шутами и карликами, рукодельничали, много ели и молились. Все так, как заведено исстари. Отличие состояло в том, что Евдокия была брошенной женой, отвергнутой супругом-государем, а потому оскорбленной и негодующей. Сама она и ее окружение находились в постоянной оппозиции к Петру и всячески судили и пересуживали его деяния и поступки. Вероятно, это не лучшим образом повлияло на характер Алексея. Отца он не любил и ужасно боялся.

Сам Петр в воспитание сына долго не вмешивался: у него были и другие дела, более для него важные.

В шесть лет Алексей, как и положено, был передан в мужские руки. Дядька Никифор Константинович Вяземский должен был также и учить его грамоте и чтению Часослова и Псалтири; его оставили потом при мальчике то ли доверенным слугой, то ли нянькой мужского пола. Уже одно то, что почетнейшая должность дядьки настолько утратила свой престиж, свидетельствовало о наступлении совершенно новой эпохи. Теперь воспитанием занимались иностранцы, а в дядьки со временем стали брать людей самого простого звания.

Когда Алексею исполнилось восемь лет, его родители окончательно расстались. Евдокия Федоровна была пострижена в Суздальском Покровском девичьем монастыре, а Алексеем стал заниматься отец. Он поручил воспитание наследника самому энергичному и преданному из своих соратников — А. Д. Меншикову, но поскольку тот сам не только не получил никакого образования, но даже не знал грамоты, ему, конечно, потребовались помощники.

Сначала царевича думали отослать учиться в Европу, но начавшаяся в 1700 году Северная война этот вариант исключила. Петр не мог подвергать сына опасности оказаться в шведских заложниках, да и дороги в Европу из-за военных действий сделались небезопасны.

Тогда наставника для царевича стали искать среди наличных иноземцев. Выбор пал на «ученого немца» Нейгебауера, и тот около трех лет занимался с Алексеем. Чему уж они учились — бог весть, только в конце концов учитель был с позором изгнан — за пьянство, бешеный характер и разные «непотребные и омерзительные поступки».

Вернувшись домой, Нейгебауер жестоко отомстил негостеприимной Московии, издав несколько книг, в которых рисовал петровское государство самыми черными красками, а главное — призывал иноземцев ни в коем случае туда не ездить. Книги эти произвели некоторое впечатление и на несколько лет стали головной болью Петра, который, конечно, был заинтересован совсем в обратном: чтобы иноземцы приезжали почаще и побольше.

Преемником Нейгебауера стал другой «ученый немец» — барон Генрих Гюйссен (или Гизен, как его называли в России). Он имел университетское образование и был, видимо, польщен оказанной ему высокой честью. В лучших традициях века Просвещения он начал свою педагогическую миссию с написания записки, излагающей принципы воспитания и образования русского наследника. С тех пор подобные записки стали в воспитании царских сыновей традиционными, хотя содержавшиеся в них принципы редко когда выполнялись.

Гюйссен намеревался «его высочеству обще все внушения, мнения и правила вкоренять… прилежно учение главных добродетелей и властностей великого принца, яко суть страх Божий, ревность о справедливости, легкосердие, великодушие, сожаление, щедрость, постоянство в решениях, верность и веру держати, прозорливость и остерегательство в советах, внимание и прилежание в правительстве государственном, храбрости и тому подобным мужественным властностям споспешествовать и утверждати тщится».

Воспитатель обязывался также привить наследнику «любовь к добродетели» и внушить «отвращение и мерзость ко всему, еже пред Богом и человеком злодетельно есть и злодеяние именуется». «Надлежит, — писал Гюйссен, — особливо его высочество от злого товарищества и от таких людей остерегать, которые чрез соблазнительные противно учтивству ратоборствующие нравы, виды и разговоры его высочество ко злодеяниям соблазнят и злой приклад подать могут». Следовало сделать так, чтобы окружающие Алексея Петровича люди «благо и добродетельно поступали», в особенности находящиеся при его особе «господские дети».