Джим Корбетт - Леопард из Рудрапраяга Страница 9

Своих людей я отправил назад, наказав им оставаться в доме старшины, пока я не зайду за ними или же пока солнце на следующее утро не поднимется достаточно высоко. Шаг за шагом я прошел от межи до стога, и казалось, ничто не должно было помешать леопарду сделать то же самое.

Солнце уже близилось к закату, и вид долины Ганга со снежными Гималаями на заднем плане, голубовато-розовыми от лучей заходящего солнца, был великолепным зрелищем - подлинным праздником для глаз. И вот почти сразу, как только я это ощутил, небо поблекло, дневной свет постепенно исчез, и наступила ночь.

"Ночная" темнота - весьма относительный термин и не имеет установленного стандарта. То, что для одного человека является кромешной тьмой, другому покажется темным, а третьему - чуть-чуть темноватым. Для меня, проведшего в жизни так много времени под открытым небом, ночь никогда не кажется темной, если только небо не закрыто тяжелыми тучами; этим я не собираюсь сказать, что мое зрение так же остро ночью, как и днем; но я могу достаточно хорошо видеть, чтобы найти дорогу в любых джунглях или, по существу говоря, в любых условиях. Положил я белый камешек около тела только для предосторожности, так как надеялся, что свет от звезд и дополнительное его отражение от снежных вершин создадут достаточное освещение для правильного выстрела.

Но счастье отвернулось от меня: не успела наступить ночь, вспыхнула молния, сопровождаемая отдаленным грохотом, и через несколько минут небо наглухо затянулось тучами. Как только первые крупные капли приближающегося ливня начали падать, я услышал, как камень покатился в овраг, а минутой позже до меня снизу донеслись звуки - кто-то ворошил сено когтями.

Леопард явился. И пока я сидел под проливным дождем, пронизываемый леденящим ветром, дрожа под мокрой одеждой, он совершенно сухой уютно устроился на сене как раз подо мной. Гроза была самая сильная из тех, что мне пришлось испытать, и в то время как она достигла наибольшей силы, я увидел фонарь, который несли в сторону деревни, и поразился смелости того, кто его нес.

Лишь несколькими часами позже я узнал, что он храбро, не обращая внимания ни на леопарда, ни на грозу, сделал этот спешный тридцатимильный переход из Паури только для того, чтобы доставить мне обещанный правительством электрический фонарь для ночной охоты. Доставка этого фонаря тремя часами раньше могла бы... Но сожаление - бесполезная вещь; да и кто может утверждать, что четырнадцать умерших после этой ночи человек имели бы более длинную нить жизни, если бы леопард не погрузил свои зубы в их горло? Опять-таки, если бы даже фонарь подоспел вовремя, нет никакой уверенности, что я смог бы убить зверя именно этой ночью.

Дождь скоро прекратился, оставив меня промокшим и промерзшим до мозга костей. Но вот разорвались облака, и в этот момент я увидел, как внезапно белый камешек затемнился, а немного спустя я услышал звуки леопард чавкал. Прошлой ночью он поедал свою жертву, лежа на склоне оврага у края поля. Именно поэтому, ожидая, что он будет вести себя таким же образом, я положил камешек поближе к трупу. Очевидно, дождь образовал в овраге небольшие лужи, и леопард, обходя их, оказался в ином положении и принял другую позу, закрыв при этом мой белый камешек. Вот этого-то я и не предвидел. Однако, зная повадки леопардов, я верил, что мне не придется долго ждать - камешек опять покажется. Действительно, десятью минутами позже он стал виден, почти тотчас же я услышал какой-то шум внизу и увидел леопарда - светло-желтое тело, исчезнувшее под стогом. Светлую окраску его шерсти можно было отнести за счет солидного возраста. Но объяснить звук, производимый им при движении, я не смог ни тогда, ни сейчас: казалось, раздается легкое шуршание шелкового женского платья. Думать, что этот звук исходит от жнивья, которого, кстати, не было, или разбросанной соломы, не приходилось.

Выждав некоторое время, я поднял штуцер и прицелился в камешек. Я намеревался выстрелить, как только он будет еще раз затемнен. Однако имеется предел тому, сколько можно продержать тяжелое оружие у плеча; когда этот предел был достигнут, я опустил штуцер, чтобы дать отдых занемевшим мышцам. Не успел я это сделать, как камешек вторично скрылся из поля зрения. Трижды в течение двух ближайших часов случалась та же штука; отчаявшись и слыша, как леопард подбирается под стог в четвертый раз, я прислонился к стволу и выстрелил в тень, смутно видимую внизу подо мной.

Узкая терраса или уступ, который я все время называю полем, был в этом месте шириной всего лишь в два фута, и когда на следующее утро я обследовал почву, то нашел отверстие от пули в центре этой площадки, а вокруг - клочки шерсти, сорванные с шеи леопарда.

Этой ночью леопарда больше не было ни слышно, ни видно; при восходе солнца я собрал своих людей и отправился вниз по крутой горе в Рудрапраяг, в то время как муж убитой и его друзья унесли останки женщины для кремации.

ПРИГОТОВЛЕНИЯ

Полный горьких мыслей, замерзший и окостеневший, я спускался к Рудрапраягу, покидая сцену моего ночного выступления. С любой точки зрения нельзя отрицать, что вероломная судьба сыграла с Гарвалом и мной подлую шутку, которую мы совсем не заслужили.

Жители наших гор верили, что я наделен сверхъестественной силой во всем относящемся к людоедам. Известие, что я нахожусь на пути в Гарвал, чтобы освободить население от местного людоеда, всюду предшествовало моему появлению, и, когда я уже проделал многодневный марш и значительно продвинулся к Рудрапраягу, люди, которых я встречал на полях или в деревнях, заметив, что я проходил мимо, приветствовали меня, полные веры в удачное завершение моей миссии. Все эти знаки внимания были столь же трогательны, сколь и обременительны; они становились все более бурными по мере моего приближения к месту назначения. Если бы кто-нибудь оказался свидетелем моего появления в Рудрапраяге, ему было бы трудно поверить, что человек, вокруг которого толпились жители, совсем не герой, вернувшийся победителем с войны, а охотник, прекрасно ощущающий пределы своих возможностей и очень боящийся, что дело, которое он решился исполнить, окажется выше его сил.

Пятьсот квадратных миль, большая часть которых одета густыми зарослями джунглей и покрыта скалами и горами, были огромной площадью, чтобы найти и застрелить особого, избранного леопарда из пятидесяти других, возможно находящихся там же. Чем больше я смотрел на эту обширную и прекрасную часть страны, тем меньше она мне нравилась с точки зрения задачи, которую я себе поставил. Вполне естественно, что местное население не разделяло моих опасений: для них я был тот, кто освободил многих земляков от людоедов и кто теперь пришел к ним, чтобы их также избавить от несчастья, нависавшего над ними в течение долгих восьми лет.

И вот мне невероятно повезло: спустя несколько часов после прибытия мне удается настичь зверя, которого я преследовал. Он убил одну из моих коз, и, когда я немного задержался после наступления темноты, леопард последовал за мной на ту сторону Алакнанды, где, как мне представлялось, будет легче иметь с ним дело. Следующим событием после этой первой удачи явилась гибель несчастной женщины. Я пытался помешать дальнейшим потерям человеческих жизней, но потерпел неудачу. Однако это несчастье предоставило мне возможность застрелить леопарда, которого в противном случае я мог бы не настичь в течение многих месяцев.

Вчера днем, с трудом поднимаясь на гору вслед за моим проводником и взвешивая свои шансы убить людоеда, я определил их, как два к одному, несмотря на повадку леопарда никогда не возвращаться к своей жертве, темную ночь и отсутствие приспособления для ночной охоты. В день, когда я посетил Майкла Кина и сказал, что отправляюсь в Гарвал, он спросил, имею ли я все необходимое. Услышав, что мне не хватает только фонаря для ночной охоты и хорошо бы телеграфно запросить по этому поводу Калькутту, он сказал: "Снабжение электрическим фонарем - это самое малое, что может сделать для вас правительство", - и обещал отправить в Рудрапраяг самый лучший фонарь.

Вначале я был очень разочарован, когда выяснилось, что электрический фонарь еще не прибыл, однако мое огорчение понемногу улеглось: прекрасно зная свою способность видеть в темноте, я вновь расценил шансы как два к одному. Так много зависело от успеха задуманных и предпринятых этой ночью действий, что я вооружился дополнительным штуцером и дробовиком. И когда со своей укрытой засидки на стоге сена я окинул взглядом место предстоящей драмы - короткое расстояние до цели, по которой, может быть, придется стрелять, и отлично замаскированную автоматическую ловушку, в которую леопард бесспорно должен был попасть, если я промахнусь или только раню его, - мои надежды резко возросли, и я считал, что шансы на успех равны один к десяти. Потом началась гроза. При видимости, практически равной нулю, и без электрического фонаря все пошло прахом, и моя неудача через несколько часов будет известна повсюду.