Марк Таугер - Марк Таугер о голоде, геноциде и свободе мысли на Украине Страница 9

Двойственность мнений в отношении коллективного сельского хозяйства распространяется и на намерения советского режима, осуществлявшего коллективизацию. В частности, ключевым моментом для понимания мотивов, подтолкнувших режим к принятию решения о проведении такой политики, является отношение Сталина к крестьянству и сельскому хозяйству с учетом роста авторитета и полномочий, которые Сталин приобрел к концу 20-х годов. Тем не менее научное обсуждение его взглядов на сельское хозяйство и связанные с этим вопросы (крестьяне, голод, развитие сельского хозяйства) представляется проблематичным. Например, редко где в исследованиях (практически нигде) обсуждаются его ранние работы, посвященные крестьянству. В некоторых исследованиях враждебность Сталина к крестьянам считается аксиомой и рассматривается как фундаментальное объяснение причин трагедий, пережитых крестьянством в 30-е годы. Так, например, поступает Роберт Конквест, цитируя Хрущева, заявившего, что «для Сталина крестьяне были быдлом».[3]

Помимо подобных крайних и неадекватно обоснованных точек зрения, в исторической литературе представлено несколько интерпретаций взглядов Сталина на аграрные вопросы и намерения, под влиянием которых им было принято решение о коллективизации сельского хозяйства. Существуют два диаметрально противоположных вида этих интерпретаций: эксплуатация (с этой точки зрения целью Сталина в процессе коллективизации был поиск путей более легкого отбора продуктов и прочих ресурсов у сел) или развитие (по этой версии Сталин ставил перед собой задачу модернизации сельского хозяйства с целью повышения его продуктивности). Первую точку зрения читатель может встретить в массе публикаций.[4] Например, Александр Эрлих цитирует выступление Сталина на июльском пленуме 1928 года, где Сталин говорил о необходимости получать дань от крестьян и модернизировать сельское хозяйство. Эрлих утверждает, что второе утверждение Сталина — по сути политическая ложь. «Провозгласить так многословно то, что коллективизация необходима для выжимания соков из крестьян наиболее эффективным способом, было бы ошибочной тактикой.

Гораздо умнее было бы представить колхоз в качестве непреложного условия модернизации советского сельского хозяйства и резкого повышения его продуктивности».[5] Сторонники подобных взглядов считают, что Сталин просто адаптировал концепцию «примитивного социалистического накопления» Преображенского.[6] На базе таких воззрений один специалист по развитию экономики писал, что «исторически масштабное сельское хозяйство было внедрено в СССР вовсе не как средство модернизации сельского хозяйства, сокращения производственных затрат или повышения доходов крестьян. Доминирующим мотивом было преодоление трудностей в организации государственных закупок».[7] Подобную интерпретацию я называю «теорией эксплуатации».

В прочих публикациях высказываются сомнения в правильности таких взглядов на коллективизацию или приводятся альтернативные точки зрения. В 70-е годы Джеймс Миллар и Майкл Элльман оспорили «теорию эксплуатации», которую Миллар именовал «стандартной версией», на основании расчетов советского экономиста Барсова. Они доказывали, что во время первой пятилетки (1928–1932) сельское хозяйство было скорее исключительно получателем, нежели донором ресурсов советской экономики.[8] Тем не менее такое положение дел они считали неожиданным последствием коллективизации, не входившим в планы правительства. Э. Х. Карр писал в 60-е годы, что советские лидеры надеялись — проводимая ими коллективизация и механизация сельского хозяйства повысит производство и увеличит сбыт. Тем не менее Карр полагал, что трудности во время зернового кризиса (недостаточного снабжения городов продовольствием, начиная с 1927 года) в основном были вызваны недостатками маркетингового, а не производственного характера. В 1980 году Марк Харрисон провел анализ основных научных взглядов на причины «запрета нэпа» советской властью и пришел к выводам, близким к версии Карра. Он вновь повторил аргумент о том, что режим провел коллективизацию для повышения объемов реализуемого зерна и облегчения процесса государственных закупок, но также отметил, что дефицит зерна в 1928–1929 годах невозможно было разрешить иными альтернативными методами, а потребности страны в ресурсах согласно плану первой пятилетки превосходили потенциал сельского хозяйства периода нэпа.[9] Согласно данной интерпретации, советские лидеры провели коллективизацию, по крайней мере отчасти, и для увеличения объемов производства.

Моше Левин доказывал, что объем производства и закупки зерна снизился по сравнению с довоенными годами, а режим надеялся исправить ситуацию за счет коллективизации. И все же он полагал, что советское руководство больше внимания уделяло закупкам продовольствия на фермах, чем повышению производительности и модернизации сельского хозяйства,[10].[11] Исаак Дойчер утверждал, что «Сталин погрузился в пучину коллективизации из-за хронической опасности голода в 1928-м и 1929 году», что также подразумевает необходимость повышения объемов производства.[12] С другой стороны, постсоветские исследователи взяли на вооружение крайне радикальную версию теории эксплуатации, даже несмотря на то что новые архивные данные, использованные ими в работе, противоречат подобным выводам.

В этой статье рассматриваются взгляды Сталина на сельское хозяйство в рамках его отношения к крестьянам, сельскому хозяйству и коллективизации. Анализ основан на опубликованных работах и ряде архивных источников — от самых ранних публикаций Сталина до его статьи «Год великого перелома» в газете «Правда» 7 ноября 1929 года. Автор не претендует на исчерпывающую полноту изучения его взглядов, но в статье представлены доказательства и проведен анализ, демонстрирующий, что поборники «теории эксплуатации» упускают из виду, искажают и вырывают из контекста так много письменных и устных заявлений Сталина, что ошибочно трактуют взгляды и намерения Сталина и его команды в вопросах аграрной политики, а также их решения о проведении коллективизации.

Учитывая потенциально противоречивый характер данной темы, неподготовленному читателю следует четко уяснить один момент. Данная работа посвящена причинам принятия решения о проведении коллективизации. Это не труд о самой коллективизации или о Великом голоде 1931–1933 годов. Работы, посвященные коллективизации и особенно голоду, представляют диаметрально противоположные точки зрения, но большинство авторов таких исследований отталкиваются от аргументов описанной выше «теории эксплуатации» и пытаются найти объяснение причинам голода именно с помощью этой теории. Ряд исследователей утверждает — поскольку, по данным официальной статистики, урожаи 1931–1932 года были достаточными, голод — это геноцид, намеренно организованный Сталиным и особенно (или в основном) направленный против Украины с тем, чтобы подавить националистические тенденции среди крестьянства и его сопротивление.[13] Иными словами, голод в их понимании — средство, использованное властями для облегчения процесса эксплуатации крестьян в тех местах, где крестьянство якобы проявляло особое сопротивление. Принимая эту точку зрения за основу, часть исследователей из числа украинских националистов возвращаются в прошлое и, помимо пропаганды крайне радикальной версии теории эксплуатации, утверждают, что режим проводил коллективизацию для подавления украинского национализма.[14]

Другие авторы, и я в том числе, показали, что от голода страдала не только Украина, ведь он поразил практически всю территорию Советского Союза и прежде всего стал результатом серии природных катаклизмов 1931–1932 годов, вызвавших резкое снижение урожая. Эти причины не были отражены в официальной статистике или в поздней историографии авторов, говорящих о преднамеренности голода. Наше новое доказательство опровергает фундаментальный тезис сторонников теории преднамеренности о том, что урожаи 1931–1932 годов были достаточными и не могли сами по себе стать причиной голода, и свидетельствует — голод не может быть геноцидом в том значении, о котором говорят ученые, сторонники теории преднамеренности.[15] Еще более важно то, что доказательства, на которых базируется наша интерпретация голода, демонстрируют — советский режим в вопросе выживания зависел от крестьянства и полагался на крестьян в процессе борьбы с голодом. А победить голод удалось, получив хороший урожай в 1933 году, несмотря на трагические голодные условия, в которых им приходилось трудиться.[16] Наше доказательство, в частности, показывает, что благодаря коллективизации стала возможной мобилизация и распространение таких ресурсов, как трактора, помощь семенами и продовольствием. А это обеспечило колхозников возможностью собрать больший урожай во время страшного голода, беспрецедентного для российской (да и для советской) истории. Иными словами, данное исследование доказывает, что коллективизация, несмотря на ее разрушительное воздействие на сельское хозяйство, в реальности исполнила роль механизма модернизации советского аграрного сектора, оказав ему поддержку.