П. Ступин - Хроники жизни сибиряка Петра Ступина. Автобиография Страница 9

Этот случай произошёл в 28 году. Мать и ещё женщины сидели на крыльце нового дома. А у нас во дворе был временно колхозный конный двор. Наш жеребец гонялся за кобылой, об этом рассказывала мать. Я находился в ограде по среди [посреди] двора. Лошадь бежала и я оказался у них под ногами. Я упал и лошади через меня перескочили. Мать соскочила с крыльца и бросилась ко мне. Она думала, что меня сбили лошади, подняла и [,] ощупывая меня [,] спрашивала: «Где больно?». Но окончилось всё хорошо. Я был невредим.

В 1931 году летом было тепло. Лесозаготовки кончились [,] и обратно [опять] конный двор был у нас. Видимо, отец построил обширную конюшню и колхоз её использовал. Среди колхозных лошадей и был наш мерин «Гнедко». Лошадей выгоняли на водопой. Мы, дети, сидели на завалинке. И как только наш «Гнедко» вышел из ворот, я бросился к нему и хотел погладить у него левое стегно. [Оно —?] было сильно потёрто и шерсти на этом месте не было. И, видимо, когда я коснулся рукой по тёртому больному месту, он ногой легонько оттолкнул меня [и попал —?] копытом в левую бровь. Я упал, а когда поднялся [,] то увидел кровь. Прибежал домой. Мать меня наругала и наказала [,] чтобы я никогда впредь не лез к лошадям.

Этим же летом [я] раззорил [разорил] гнездо – у нас в сарае под стрехой было гнездо ласточек-касаток. Я взял длинную палку и это гнездо сшиб, а там были птенцы. Конечно, от матери получил взбучку-лупцовку и к тому же, ласточки меня запомнили и [,] пролетая надо мной, снижали полёт и старались клюнуть меня по голове. Я аж-но присаживался, втягивая голову в плечи.

Лето {,} для нас ребятишек было просто раем. Целыми днями на улице, то играешь с ребятами, то с удочками идёшь на речку.

Мы особенно сдружились с троюродным братом [—] со Ступиным Василием, жили они недалеко от нас, [и мы] бегали друг к другу. Отца у него посадили ещё в 1928 году и он домой не вернулся. Он был двоюродным братом отца – Ступин Сергей Иванович. Это был мой крёстный отец.

Тётя Пелагея, его жена, мать Василия [,] меня очень уважала, и когда прибежишь к ним или придёшь с Василием к ним, всегда накормит или что-нибудь даст. Жили они богато, с ними жил брат дяди Серёжи Данила, где-то с 1900 года рождения. Старший сын Александр с 1906 г. Николай с 1916 г. Антонида с 1923 г. и Василий друг и брат мой с 1924 г. Данила, тоже сидел в тюрьме, но вернулся [,] работал после войны в Иркутском Аэропорту и умер в 90-х годах. Антонида жила в Иркутске. Выходила замуж за нашего деревенского парня. Детей не было – связь потеряна. Василий тоже умер в 80-х годах. Жил в Иркутске, был женат, есть дочь. Тоже об ней ничего нейзвестно [не известно].

Александр Сергеевич Ступин, старший сын дяди Сергея [,] всю свою жизнь отдал военному делу. Был взят в Армию в 1928 г. В 1936 году приезжал в отпуск в звании Лейтенанта {,} к нам в посёлок Жилкино. Когда [мы] жили на даче132. Во время Отечественной войны воевал на Западе. Был женат. Жена была из посёлка Кутулик133 – родина Вампилова Александра134. Работала учительницей в местной школе. В 1945 году весной отец получил телеграмму-извещение, что Ступин Александр Сергеевич – полковник, был ранен и по дороге в госпиталь скончался. Тётя Пелагея жила после войны в Иркутске на Подгорной улице, недалеко от Крестовской церкви135. Был у них один раз в 1946 году. И больше я её не видел. Она говорила нам [,] свекру Василию и мне; «Вы уже стали больше – пора Вас женить».

В праздничные дни в деревне, особенно в православные – Пасха, родительский день, [неразб.; м.б.: сранца (с утра) —?] ходили на кладбище со взрослыми, там накрывали стол, прямо на траве на одеяло, а мы катали яйца, играли. В нашем деревенском магазине-лавке работал бурят [,] и однажды он обратился к нам [,] ребятишкам, чтобы мы принесли по корзине или в мешке сенную труху. Она была нужна ему, чтобы засыпать яйца, чтобы они неразбились [не побились] в дороге. Я прибежал домой, мать мне дала лукошко. Я залез на сеновал, нагрёб сенной трухи полное лукошко и отнёс в лавку. И за это продавец дал мне большой кусок сахару. Я был рад-радёшенек до бесконечности. Принёс домой, а вечером пили чай. Отец ещё был дома, раскалывал ножом на кусочки, а мать делила их между нами.

Лето 1933 года, мне уже 8—9 дет, в школу я ещё не ходил. Но всё хотелось знать. т. к. в нашей деревне был паром через Оку, то население других деревень и участков [,] возвращаясь из Зимы, останавливались в деревне около магазина. И часто здесь происходили драки.

Наши деревенские мужики {,} почему-то не любили переселенцев, а их в 30-х годах по наехало [понаехало] к нам из центральных районов России так много – из Тамбова, Воронежа, Липецка, Пензы [,] с Брянска и других областей. И нам [,] ребятишкам [,] было интересно было136 видеть эти побойща [побоища]. В 1932 году брат Яков, который учился в Кимильтее, сделал мне деревянные коньки. Снизу была вдоль конька прикреплена проволока, спереди и сзади на изгибе прибита гвоздями. И вот на этих коньках {,} я катался на льду и ребята мне завидовали. У соседей [,] через дом, жили Бухаровы, у них тоже было два парня в нашем возврасте [возрасте]. Василий на 1 год моложе меня и Кеша – ровесник брату Василию. Их родители [—] дядя Афанасий и тётя Дарья [,] купили своим сыновьям настоящие коньки – снегурочки. Здесь мои коньки отошли на 2-е место. Была у них старшая сестра Клава с 1918 года. Жила и работала в Иркутске. Умерла в 2000 году. Ребят тоже нет уже.

Ещё расскажу про отца. Отец в юности полюбил двоюродную сестру Дарью, она родная сестра дяди Серёжи. И когда поехали венчаться в Кимильтей, то поп отказался венчать их, и свадьба не состоялась. У тёти Дарьи потом была своя семья, муж, дети 5—6 человек. И когда я пришёл домой с Армии в 1945 году [,] она несколько раз приглашала меня в гости меня137. И мне, кажется, что тётя Дарья любила отца до конца своей жизни.

Наступила осень 1932 года. Мне уже 8 лет, но в школу меня не отпускают. Я хожу в детский сад (очаг). Я не мог говорить, а что говорил [—] меня, кроме матери [,] никто не понимал. Сёстры 1 сентября собираются в школу, я в слезах. Рвался в школу, но меня не отпускают. Мать меня держала [,] и когда сестры пошли к порогу, я вырвался из рук, ноги не устояли и лицом ударился об угол сундука, стоявшего рядом. Ударился переносицей и этот шрам остался на мне на всю жизнь. В этом [же] году осенью приехали врачи из Зимы и мать показала меня врачу. Врач меня осмотрел и здесь же сделал мне операцию. Подрезал мне плёнку языка в нижней части. Я стал разговаривать и меня стали понимать. Все были рады и тем более я сам. Учебный год пропал. Разговаривал плохо и даже в 1933 году, мать меня ещё не хотела отдавать в школу. Помню [,] сестры утром ушли в школу [,] мать и младший брат были дома. Мать нажарила мяса с картошкой на большой сковородке. Я поел, но [,] видимо [,] еда не шла. У меня все думы были о школе. Я молча пошёл в детсад (очаг) [,] мать настояла. Вышла воспитательница и сказала нам, что Вам нужно идти в школу. Я вернулся домой, ещё раз поел и [,] как был [,] в чёрной грязной рубахе, в штанах на одной пуговице, побежал в школу. Сначала зашел-добежал до речки [—] умылся, обтёрся рубахой и по берегу пошёл в школу. В школу пришёл с большим опозданием. Все были в классе. Открыл двери, учительница Вера Александровна Усова, сказала мне, чтобы я проходил в класс. За партами сидели по 3 человека и учительница посадила меня на последнюю парту. Школа была начальная и первый день все четыре класса собрались в одном классе.

Началась учёба. К нам в дом приходила Вера Александровна и с матерью вели разговор. Разговор шёл о моём языке, чтобы как можно быстрее научиться читать {,} и читать громко вслух, чтобы разработать язык, разговор, правильно говорить слова. И мать начала меня учить, не только читать, но и писать. Она закончила 3 класса старой сельской школы.

В первую очередь подстригла меня. Оставила впереди чуб. Посадит меня за стол, сама сядет рядом – что-нибудь починяет или шьёт я сижу [,] читаю вслух. Если неправильно прочитал или неправильно сказал слово, то она дёргала меня за чуб и я часто лбом стукался об стол. Плакать не разрешала. И я продолжал читать. Также учила писать. Диктанты она мне не читала, а пела русские народные песни, наши деревенские песни и частушки. Споёт, остановится, продиктует и сразу же проверяет. Последствия были такие же, что и при читке. За всё отвечал мой чуб со лбом. Спасибо матери, за то, что научила быстро читать. Стал читать лучше всех в классе. Вечерами читаешь книжку, какой-нибудь рассказ, сказку или стихотворение, то у нас под окнами, а на дворе уже наступили холода, собиралась молодёжь на завалинке и слушали меня. Букву «Р» научился говорить только в 4 классе. Учительница Вера Александровна давала мне книги, я их читал и мне очень нравилось. И когда мы поехали в город, я целую стопку книг отнёс в школу, что мне давали читать. Вера Александровна, где-то в конце сороковых годов, получила звание «Заслуженный учитель»138 и получила орден. Её муж Иннокентий Васильевич, бывший царский офицер, тоже был учителем. В 1937 году был арестован и не вернулся.