1917. Народ и революция - Виктор Иванович Калитвянский Страница 9

он быстро закрепил за собой заслуженную славу дельного работника, на которого можно положиться. Несмотря на его молодость, с ним считались».45 К сожалению, Тыркова-Уильямс ничего не пишет о послереволюционной судьбе этого человека – она, конечно, не могла этого знать… Но интуиция подсказывает нам, что, скорее всего, он был активным участником революционных событий. Вот из таких и выходили эсеры и большевики низового уровня.

Большевистскую политику несли в низовые массы рядовые политического процесса – бывшие крестьяне, ставшие пролетариями, учителями, писарями. Они были связующим элементом между деревней с её традиционным укладом и городом, где создавалась и кипела другая, новая жизнь. Из этих людей формировались крестьянские фракции первых русских дум. Их голос услышала вся Россия с парламентской трибуны.

Мировая война многократно увеличило эту социальную группу. Миллионы таких русских мужиков прошли школу войны – школу социального и политического взросления и единения. Советы солдатских депутатов возникли раньше крестьянских и имели гораздо большее влияние. Участники этой социальной группы стали настоящей опорой большевиков в годы гражданской войны. Они были активным ядром красных армий, они сражались с белыми не щадя жизни, они умели говорить с деревенским мужиком и рекрутировать его в красную армию. Аргумент был прост: белые вернут господ… Большевистская власть представлялась тогда гораздо меньшим злом – несмотря на продразверстку.

Эти миллионы бывших крестьян – и шире, выходцы из «низов» – стали опорой новой власти и после гражданской войны. Они сформировали средний и нижний административный уровень: партийные и хозяйственные органы. Малообразованные, они познавали азы управленческой науки на практике, становясь начальниками и руководствуясь в первую голову своим классовым инстинктом. Наиболее способные из них сделали карьеру на самом высоком уровне власти. После чисток 30-х годов, когда были уничтожены старые кадры, они заполнили ряды высшего руководства. Политбюро ВКП (Б) по итогам 19 съезда в 1939 году – тому яркий пример. Там и в самом деле в подавляющем большинстве прямые выходцы из низовых слоев общества: пролетарии и крестьяне.

6

«Веховцы», Александр Солженицын, Василий Маклаков и многие современные интеллектуалы видят в революции только «безумные» массы, которые не ведали, что творят, разрушая историческое государство или не сопротивляясь разрушению. И возлагают вину за происшедшее – на русскую интеллигенцию, которая, будучи якобы безответственной и «беспочвенной», будто бы внушила тёмному народу вредные мысли о несовершенстве исторического государства, о вине «верхов» перед «низами»…

В самом деле, могла ли русская интеллигенция внушить какие-то неподобающие мысли низовым слоям русского народа? На наш взгляд, на этот простой вопрос нет простого ответа. Утверждения Ричарда Пайпса о том, что знаменитые московские «обеды» русских либералов в начале 20-века могли взбудоражить крестьянство, – сегодня могут вызвать только улыбку. Несмотря на энциклопедические знания о России, американский историк всё-таки до конца не понимал, какая пропасть, в том числе информационная, разделяла тогда образованных либералов и русское простонародье.

По мысли обвинителей интеллигенции, – будь она «почвенной» и ответственной, она должна была нести русскому низовому сознанию мысли о богоизбранности власти, о терпении, постепенном улучшении жизни; о том, что «низы» должны положиться на любовь «царя-батюшки» к своему народу, – то есть всё то, что составляло официальную пропаганду власти и православной церкви. Не о том ли писал в «Вехах» в 1909 году Михаил Гершензон: «Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, – бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами ещё ограждает нас от ярости народной».46

Надо сказать, что почти все те личностные обвинения по адресу русских интеллигентов в догматизме, в преувеличении «социального» над «индивидуальным» – были верны. Русский интеллигент, зависший между низовым народным слоем и властью, – был своеобразным социальным камертоном неблагополучия, царившего в дореволюционной России. Он был способен своё ощущения неблагополучия формулировать и доносить до тех, кто способен услышать. Но этот голос скорее был слышен «верхами», нежели «низами». Роль интеллигенции в революционизации «низов» – сильно преувеличена. Это такой интеллигентский миф о самой себе, о своей способности сокрушительно влиять на социальные процессы. Кто сформировал «бунтовское» сознание участников движения Степана Разина или Емельяна Пугачева? Неужто, интеллигенция 17-го и 18-го века? Какая бы она ни была… Или, всё-таки, причинами крестьянских движений были реальные настроения низовых народных масс, сформировавшиеся у них на основе их реального социального опыта?..

Русское низовое сознание питалось своими собственными реальностями и мифами, обидами и надеждами. Просвещённая элита, влияющая на власть, могла разве что улавливать токи и настроения, которые господствовали в низах, могла слышать катастрофические сигналы – и предлагать свои варианты предотвращения социальных катастроф. Программа кадетской партии, предложенная русскому народу в 1906 году, – и была таким ответом вызову времени.

В 1917 году сходятся два социально-психологических процесса.

С одной стороны, ветшала и разрушалась система управления, построенная по принципу отсутствия обратной связи, когда огромной страной управляет узкий слой бюрократов, уже не совсем уверенных в своём праве управлять…

С другой стороны, большая часть населения империи потеряла веру в сакральность высшей власти: царь-батюшка стал для низов Николашкой, царица, по слухам, путается со срамным мужиком Распутиным, а остальные уровни власти – «бояре» всех мастей – никогда в народе не пользовались доверием и популярностью…

Государство, как система разумного управления огромной территорией, рухнула, и сразу образовались два центра власти. Один вышел из прежней системы – комитет Государственной думы и Временное правительство. Другой образовался словно бы на пустом месте – Совет. А оказалось, что за Советом – огромное большинство, в том числе главная сила воюющей страны – низовой слой армии. Солженицын недоумевает в своей статье о Феврале – что не нашлось ни одной боеспособной части, которая бы усмирила смутьянов на улицах Петербурга. Так ведь в том-то и дело, что – именно не нашлось… Будущий герой белого движения Кутепов согласился было взять на себя миссию усмирения, да некем было командовать.

Та же история повторилась в августе 1917 года, когда посланные Корниловым войска генерала Крымова дошли до пригородов столицы и там, распропагандированные, отказались повиноваться…

Увы, следует признать, что большая часть населения империи с радостью приняла крах монархии, а затем – и всего русского государства. Для всей «низовой» русской массы это государство уже не представляло какую-либо ценность.

Крестьяне – как социальная группа – совершенно не боялись разрушения привычных основ жизни, которым занялись большевики. Всё это поначалу даже не касалось крестьянского мира. Запрет торговли, денег, банковских операций? Это был кошмар для всех в России, кроме крестьян. Это был кошмар для городов, но не для русской деревни, в которой проживало более 80 % населения. В деревне все было просто: есть земля-кормилица, весной посадим, осенью снимем урожай. И этот урожай