Ричард Эванс - Третий рейх. Зарождение империи. 1920–1933 Страница 92

Гитлер притворился, что обеспокоен этими инцидентами, и 22 февраля, после того как центристская партия выступила с протестом против этих событий, заявил: «Провокационные элементы под личиной партии пытаются дискредитировать национал-социалистическое движение, нарушая и громя, в частности, собрания центристской партии. Я жду, — строго говорил он, — что все национал-социалисты отвернутся от этих провокаций со всей присущей им дисциплиной. Враг, которого предстоит победить 5 марта, — это марксизм!» Однако вместе с этим прозвучала угроза «заняться центром», если он поддержит марксизм на выборах, так что, учитывая яростную критику Больца Гитлером менее двух недель назад, было понятно, что насилие продолжится[774]. И пока коричневые рубашки разворачивали эту кампанию насилия на местах, Гитлер с лидерами нацистов в своих оговорках давали понять, что предстоящие выборы станут последними и что независимо от того, что произойдет, Гитлер не уйдет с поста канцлера. «Если мы однажды придем к власти, — говорил он в публичном обращении 17 октября 1931 г., — мы будем за нее держаться, и да поможет нам Бог. Мы не позволим им снова забрать ее у нас»[775]. Результаты выборов, заявил он в феврале 1933 г., не окажут влияния на программу его правительства. «Нас не отпугнет, если немецкий народ оставит нас в этот час. Мы будем делать то, что должно, чтобы защитить Германию от падения»[776].

В других случаях он выражался более осторожно, но и менее правдоподобно, утверждая, что всего лишь хотел обеспечить себе четыре года для реализации своей программы и что в 1937 г., когда подойдет срок следующих выборов в рейхстаг, немецкий народ сможет решить, удалась ли эта программа. Он подчеркнул суть этой программы в длинной речи, которую произнес перед огромной аудиторией в Берлинском дворце спорта 10 февраля в атмосфере экстатического обожания. Имея теперь в своем распоряжении все государственные ресурсы, партия украсила зал флагами со свастикой и транспарантами с антимарксистскими лозунгами. Радио передавало слова Гитлера на всю страну. Национальный гимн, выкрики «Хайль!» и восторженные приветствия и возгласы предшествовали речи и звучали все громче, когда Гитлер выходил на арену. По обыкновению Гитлер начал медленно и тихо, чтобы завладеть сосредоточенным вниманием гигантской аудитории, вспомнил историю нацистской партии и мнимые преступления Веймарской республики с 1919 г. — инфляцию, обеднение крестьянства, повышение безработицы, крах нации. Что собиралось предпринять его правительство, чтобы изменить это тяжелое положение? В своем ответе на этот вопрос он избегал принимать на себя какие-либо конкретные обязательства. Он торжественно заявил, что не собирается давать «дешевых обещаний». Напротив, он объявил, что его программа состояла в возрождении немецкого государства без иностранной помощи «в соответствии с вечными законами, действительными в любое время» и что это возрождение будет связано с людьми и землей, а не в с классовым делением общества. Еще раз он нарисовал пьянящую перспективу объединенной Германии, нового общества, которое смогло преодолеть классовую и религиозную разобщенность последних четырнадцати лет. Рабочие, провозглашал он, будут освобождены от чуждой идеологии марксизма и вернутся к национальной общности со всей немецкой расой. Это была «программа национального возрождения во всех сферах жизни».

Он закончил почти религиозным призывом к своей аудитории во Дворце спорта и ко всему народу:

Четырнадцать лет партии дезинтеграции, ноябрьские революционеры, совращали и притесняли немецкий народ. Четырнадцать лет они несли разрушение, разложение и распад. Поэтому с моей стороны не будет дерзостью встать сегодня перед своим народом и воззвать к нему: народ Германии, дай нам четыре года времени, а потом суди нас. Народ Германии, дай нам четыре года, и я клянусь тебе, что как я занял этот пост, так я его и оставлю. Я добивался этого не ради денег, я сделал это ради тебя! Потому что я не могу лишиться веры в свой народ, не могу перестать верить, что эта нация возвысится однажды снова, не могу потерять свою любовь к своему народу, и я страстно верю, что этот час наконец наступит, когда миллионы тех, кто презирает нас сегодня, встанут рядом с нами и вместе с нами будут приветствовать новый, созданный нами вместе тяжелым трудом и болью Немецкий рейх, новое Германское королевство величия, власти, славы и справедливости. Аминь[777].

Таким образом, Гитлер обещал Германии в первую очередь подавление коммунизма и других веймарских партий, главным образом социал-демократов и центристской партии. Помимо этого ничего конкретного он предложить не мог. Но многие посчитали это достоинством. «Меня радует отсутствие программы у Гитлера, — писала Луиза Зольмиц в своем дневнике, — потому что программа — это ложь или слабость, либо она создается для одурачивания глупых пташек. Сильный человек действует исходя из требований серьезной ситуации и не может позволять себе быть связанным чем-либо». Одна из ее подруг, ранее равнодушно относившаяся к нацизму, сказала ей, что голосовала за Гитлера именно из-за того, что у него не было другой программы, кроме Германии[778]. Драматическое и эмоциональное заявление Гитлера о том, что ему требовалось только четыре года, было придумано, чтобы усилить у его слушателей чувство, что он отправляется в паломничество самопожертвования, как в свое время это сделал Христос. Эти сентиментальные фразы повторялись в дальнейших выступлениях на следующие дни перед такими же восторженными аудиториями.

В своей избирательной кампании Гитлер опирался на новые, беспрецедентные потоки финансирования со стороны промышленности. 11 февраля он открыл международную автомобильную выставку в Берлине и объявил амбициозную программу строительства дорог и введения налоговых льгот для производителей машин[779]. 20 февраля в официальной резиденции Геринга собралась большая группа ведущих промышленников, к которым присоединился Гитлер, еще раз объявивший о том, что демократия несовместима с интересами бизнеса, а марксизм необходимо уничтожить. В этой борьбе грядущие выборы имели ключевое значение. Если правительству не удастся победить, ему придется использовать силу для достижения своих целей, грозил он. А для бизнеса гражданская война была самым нежелательным вариантом. Таким образом, послание было ясным: присутствующим необходимо было предпринять все, что было в их силах, чтобы обеспечить победу коалиции, в которой, как, наверное, все еще думали некоторые ведущие бизнесмены, ключевыми игроками будут Папен и консерваторы. Когда Гитлер покинул собрание, Геринг напомнил слушателям, что предстоящие выборы должны были стать последними, не только наследующие четыре года, но и, наверное, на следующие сто лет. После этого Ялмар Шахт, финансист с хорошими политическими связями, который был архитектором постинфляционной программы стабилизации 1923–24 гг., объявил, что от бизнеса ожидается пожертвование в размере трех миллионов рейхсмарок в избирательный фонд правительства. Некоторые из присутствовавших все равно настаивали на том, что часть денег должна пойти к консервативным партнерам нацистов по коалиции. Однако свою долю средств они все равно предоставили[780]. Новые фонды дали нацистской партии серьезные преимущества в избирательной борьбе по сравнению с финансовыми проблемами предыдущего ноября, которые так затруднили эту борьбу. Они позволили Геббельсу организовать новую кампанию, в которой Гитлер изображался как человек, который перестраивал Германию и уничтожал марксистскую угрозу, что все могли видеть на улицах. Нацисты получили новые ресурсы, в особенности радио, а фонд средств, намного превосходивший предыдущие, позволил Геббельсу в этот раз начать полномасштабную обработку электората[781].

Тем не менее нацистская кампания не была триумфальным шествием к утверждению во власти. В партии прекрасно понимали, что ее популярность во второй половине 1932 г. снизилась, а у коммунистов повышалась. Из всех своих оппонентов нацисты боялись и ненавидели коммунистов больше всех. В бесчисленных уличных боях и столкновениях в залах собраний коммунисты показали, что они могли отвечать ударом на удар и обменивать выстрел на выстрел в отношении своих врагов из коричневых рубашек. Поэтому для нацистского руководства очень странным стал тот факт, что после первоначальных коммунистических демонстраций сразу после 30 января 1933 г. Союз бойцов красного фронта не выказывал намерений отвечать таким же образом на волну массового насилия, которая обрушилась на коммунистическую партию, и в особенности после того, как коричневые рубашки стали вспомогательной полицией 22 февраля, взяв ситуацию в свои руки и направив свою ранее сдерживаемую злобу на ненавистных врагов. Отдельные стычки и драки продолжали происходить, и Союз бойцов красного фронта не встретил это полномасштабное наступление совсем уж с опущенными руками, но явного увеличения насилия со стороны коммунистов не наблюдалось, не было никаких признаков того, что по приказу коммунистического политбюро организуется какой-либо согласованный ответ.