Неизвестен Автор - Севастополь (сборник) Страница 95

Изолированные от внешнего мира, узники не знали, что близилось время освобождения Крыма и Севастополя.

8 апреля началось генеральное наступление Советской Армии на Крымском фронте. В течение одного дня, прорвав сильную оборону врага на Перекопе и Сиваше, наши воины стремительно очищали родной край от фашистских захватчиков.

Перемены в судьбе арестованных произошли совершенно неожиданно. 13 апреля никого из них не вызвали на допрос, а Ревякина перевели из одиночки в общую полутемную камеру с оконцем во двор. Там уже сидели Иван Пиванов, Георгий Гузов, Александр Мякота, Михаил Балашов и Николай Терещенко, тоже переведенные туда из одиночек.

В конце дня в подвал привели Василия Горлова, о печальной участи которого ничего не знали арестованные. Лицо у него было темно-фиолетовое, распухшее от побоев. Руки крепко связаны электрическим проводом. Через продранную тельняшку, которую он никому из карателей не дал стащить с себя, виднелись синяки и ссадины на плечах и груди. Он так изменился, что узнать его было почти невозможно.

Тюремщики с такой силой втолкнули его в камеру, что он ударился головой о стенку, упал на цементный пол, закрыл глаза и заскрежетал зубами от боли.

Все бросились к нему, развязали посиневшие руки, подложили ему под голову ватник.

— Как же ты попал сюда? — удивлялся Ревякин. — Мы считали, что ты у партизан.

— Неудача, Саша. И повидаться с ними не пришлось, — вздохнул Горлов. — В лесу, по дороге к партизанам, наткнулись на карателей. Отходили с боем. Меня ранили в ногу. Бежать не смог, схватили. Привезли в Бахчисарай, в румынскую жандармерию. Хотели, чтобы я им о партизанах рассказал. Пытать начали. Ну, я, конечно, не стерпел, стукнул одну сволочь. Тут и пошло. Свалили на пол, руки проводом скрутили, били прямо до бесчувствия… Мучили каждый день, но не в этом теперь дело. Вас тоже, вижу, разделали порядком. Главное-то, братишки, немцы из Крыма удирают.

— Как удирают? — в один голос воскликнули арестованные.

— А вы что, ничего не знаете? — оживился Горлов. — Удирают, да еще как! Наши уже заняли Симферополь, к Бахчисараю подходят. Вся фашистская армия к Севастополю бежит. По дороге сюда на этих вояк нагляделся. Из Бахчисарая все удрали. Арестованных часть постреляли, а других, видимо, не успели, с собой сюда захватили.

Новости, принесенные Горловым, произвели на подпольщиков такое огромное впечатление, что они забыли, где находятся. Восторженный Георгий Гузов подбежал к двери и громко закричал в волчок:

— Товарищи! Наши в Крыму! Красная Армия заняла Симферополь, Бахчисарай, подходит к Севастополю!

— Правда, Саша? — раздался звонкий голос Нелли.

— Правда, дорогие девочки, правда. Поздравляю вас и крепко обнимаю! — радостно ответил Ревякин.

В ответ Люба Мисюта громко запела:

Ведь от тайги до британских морейКрасная Армия всех сильней.

Из всех камер арестованные дружно поддержали:

Так пусть же КраснаяСжимает властноСвой штык мозолистой рукой.И все должны мы неудержимоИдти в последний смертный бой.

Часовой из татарского карательного отряда подошел к окну камеры, где сидели подпольщики, и не то с сочувствием, не то с издевкой закричал:

— Пой, пой! Все равно сегодня ночь все на луна будешь! — И тут же, растерявшись перед мыслями о неизбежной расплате, предатель добавил заискивающе: — Моя тебе очень жалко, пой!

— Вот почему нас посадили вместе и не вызывают на допрос, — проговорил Терещенко. — Сегодня ночью всех на луну.

— Конечно, они теперь постараются с нами расправиться как можно скорее, — проговорил Горлов.

Водворилось тяжелое молчание.

Из тридцати трех патриотов, вывезенных на расстрел, в числе которых были Ревякин, Терещенко, Пиванов, Мякота, Гузов, Горлов, Женя Захарова, Люба Мисюта, Нелли и другие подпольщики, спаслись лишь Балашов и еще двое (не члены подпольной организации). Все остальные были зверски убиты гестаповцами.

Прошли годы с тех пор, как победно закончилась историческая битва за Севастополь. На месте былых сражений развернулась великая стройка. Из руин поднимается новый, еще величественнее и краше город русской славы, и в этом величавом труде строителей воодушевляют бессмертные примеры героев, отдавших свои жизни в борьбе за свободу и счастье советских людей.

А. Сурков

Малахова кургана вал.Знакомый путь до Балаклавы…Ты дважды пал и дважды всталБессмертным памятником славы.

На ост отхлынули бои.В пустынных бухтах космы тины.Чернеют копотью твоиНепобежденные руины.

И кажется — куда ни глянь —Одна огромная могила.И кажется — чужая дланьТебя навеки раздавила.

Пусть сбудется, что суждено.Судьба героев неизменна.Непобежденному даноСтряхнуть могильный холод тлена.

Ты пал, оружья не сложив.Сражался, не ломая строя.И в каждом русском сердце живТвой образ — города-героя.

О боевой твоей судьбеВ просторах русских песня льется.В кубанских плавнях по тебеТоскует сердце краснофлотца.

Свершая тяжкий ратный трудНа кораблях, в степях Донбасса,Твои орлята, в битвах, ждутВождем назначенного часа.

И он настанет — этот часРасплаты грозной и кровавой.И ты воскреснешь третий раз,Увенчанный бессмертной славой.

"Вахт ам Райн" внизу гнусит гармошка.Темень. Тень немецкого штыка.В полночь старый черноморец КошкаБудит краснофлотца Шевчука.

И идут они от ИнкерманаСквозь потемки мертвой тишиныДо высот Малахова кургана,Мимо Корабельной стороны.

Часовым глаза слепят туманы.Что там промелькнуло впереди?То ли тени, то ли партизаны —В темноте попробуй разгляди.

Шорох. Всплеск. И тело неживоеПриняла свинцовая вода.Вдоль причала в ночь уходят двое,Не оставив на камнях следа.

На скалу карабкаются ловко,Раздирают заросль камыша.Гулкая старинная кремневкаВторит автомату ППШа…

Смерть сердца морозом оковала.В темном склепе не видать ни зги.Слушают четыре адмиралаЛегкие матросские шаги.

И сказал Нахимов Пал Степаныч,Славный севастопольский орел:Это Кошка, адмиралы, на ночь,На охоту правнука повел.

Ужас на пришельцев навевая,Воздухом бессмертия дыша,Ходит по развалинам живая,Гневная матросская душа.

Чует сердце — скоро дрогнут скалыОт стального крика батарей.Мы еще услышим, адмиралы,В бухтах грохот русских якорей…

Звездный мир над бухтами огромен,Штык качнулся и упал во тьму.Лазарев, Корнилов и ИстоминОтвечают другу: — Быть тому!

Аркадий Первенцев

Третий удар (отрывок из киносценария)

Ночь. Аппаратная Василевского. Маршал читает ленту, диктует телеграфистке.

Василевский. Передавайте Сегодня, восьмого апреля, в восемь ноль-ноль приступаем к выполнению вашего приказа об освобождении Крыма.

Сталин смотрит на стенные, затем на карманные часы. В руке Сталина часы. На них ровно пять. Часы тикают.

Высоко плывут облака в предрассветном небе. Встает солнце над Турецким валом. Дремлют немцы на постах. Светлеет небо над Сивашом. На командном пункте 51-й армии ждут. Взад и вперед ходит генерал Крейзер. Крейзер смотрит на часы. Недвижимы тяжелые облака.

На наблюдательном пункте 2-й гвардейской армии генерал Захаров нетерпеливо смотрит на часы.

Выше солнце над Турецким валом. Ходит немец-часовой.

Из-за горизонта, освещенного восходящим солнцем, беззвучно выезжают и идут на аппарат гвардейские минометы.

Генерал Захаров смотрит на часы.

Снимается маскировка с орудий.

Смотрят на часы Василевский и Толбухин.

Медленно поднимаются дула орудий.

На часах в кабинете Сталина ровно восемь.

Офицер дает сигнал. Первый выстрел орудия и сильные артиллерийские залпы.

Озаряемые залпами, спокойно наблюдают Василевский и Толбухин.

Утро в Кремле. За длинным столом собрались работники Наркомата земледелия.