Ричард Эванс - Третий рейх. Зарождение империи. 1920–1933 Страница 98

Лагерь был предназначен для «предварительного заключения всех коммунистов и при необходимости чиновников „Рейхсбаннера“ и социал-демократов», как на следующий день сообщала нацистская пресса. 22 марта 1933 г. из местных тюрем в Штадельхайме и Ландсберге четыре грузовика доставили примерно две сотни заключенных на место лагеря, построенного вокруг заброшенного завода в предместьях города. Жители Дахау собрались на улицах и снаружи заводских ворот, чтобы посмотреть на заключенных. Изначально лагерь управлялся полицейским отделением, а потом в начале апреля был передан в руки СС, комендантом стал печально известный своей жестокостью лидер СС Хильмар Векерле. По распоряжению Гиммлера Вакерле установил режим насилия и террора. 11 апреля новые охранники СС вывели четырех еврейских заключенных за ворота и застрелили их, объявив, что те пытались бежать. Один из них выжил, и его отвезли в больницу в Мюнхене, где он умер, но сначала он рассказал медицинскому персоналу такие ужасающие подробности о жестокостях, которые творились в лагере, что те вызвали прокурора. К концу мая двенадцать заключенных были убиты или замучены до смерти. Среди охраны была распространена коррупция, вымогательство и хищения, а пленники подвергались случайным актам жестокости или садизма в обстановке, где отсутствовали правила и нормы[824].

Решение Гиммлера имело множество подражаний. Скоро концентрационные лагеря стали открываться по всей стране, дополняя импровизированные тюрьмы и пыточные камеры, организованные коричневыми рубашками в подвалах недавно захваченных профсоюзных офисов. Их открытие широко освещалось, чтобы все знали о том, что случится с теми, кто посмеет противостоять «национальной революции». Идея организации лагерей для размещения реальных или подозреваемых врагов государства сама по себе, разумеется, была не нова. Британцы использовали такие лагеря для гражданских с противоборствующей стороны в Бурской войне. Условия там были крайне плохими, а уровень смертности пленников очень высоким. Вскоре после этого немецкая армия «сконцентрировала» 14 000 повстанцев гереро в лагерях Юго-Западной Африки во время войны 1904–07 гг., обращаясь с ними так жестоко, что, по некоторым сведениям, каждый месяц в лагерях в Свакопмунде и Людерице погибало 500 человек. Фактический уровень смертности в этих лагерях составлял 45 %. Немецкая администрация оправдывала его тем, что таким образом происходило уничтожение «непродуктивных элементов» среди туземного населения[825]. Эти прецеденты были знакомы нацистам, в 1921 г. Гитлер уже заявлял, что они поместят немецких евреев в «концентрационных лагерях» так же, как это делали британцы. В параграфе 16 конституции, которую нацисты намеревались провозгласить, если бы им удалось захватить власть в ноябре 1923 г., говорилось, что «лица, угрожающие безопасности, и бесполезные иждивенцы» будут помещаться в «сборные лагеря», где их будут заставлять работать, а сопротивляющиеся будут казнены. В августе 1932 г. в нацистской прессе появилась статья, провозглашавшая, что при получении власти нацисты «немедленно арестуют и приговорят всех функционеров коммунистов и социал-демократов… [и] разместят всех подозреваемых и идейных зачинщиков в концентрационных лагерях». Эта угроза была открыто повторена министром внутренних дел рейха Фриком 8 марта 1933 г.[826] Таким образом, Дахау был не импровизированным решением для решения неожиданной проблемы переполненности тюрем, а задолго до этого запланированной мерой, которую нацисты имели в виду практически с самого начала. Концентрационные лагеря широко обсуждались в местной, региональной и национальной прессе и служили серьезным предупреждением всем, кто размышлял о сопротивлении нацистскому режиму[827].

Условия в концентрационных лагерях и центрах содержания правонарушителей СС и CA в марте и апреле точно описывались как «самодельная садистская анархия»[828]. Жестокость CA и СС редко подразумевала утонченные и изобретательные пытки, которые позже практиковались тайной полицией при режимах вроде военных диктатур в Аргентине, Чили или Греции в 1970-х. На своих заключенных они часто обрушивали едва сдерживаемую ярость. В истязаниях не использовалось что-либо более изощренное, чем кулаки, ботинки и резиновые дубинки. Иногда полиция, теперь освободившаяся от ограничений, которые могли ощущаться при Веймарской республике, присоединялась к пыткам, закрывала на них глаза или привлекала своих помощников из коричневых рубашек для выбивания признаний из заключенных. Рабочий-коммунист Фридрих Шлоттербек, арестованный в 1933 г., позже рассказывал, как его допрашивала в полицейском участке группа эсэсовцев. Они били его по лицу, били резиновыми дубинками, связывали, били по голове деревянной палкой, пинали ногами, когда он падал на пол, и отливали водой, когда он терял сознание. В более спокойные моменты полицейский офицер задавал ему вопросы и вмешался только тогда, когда один из эсэсовцев, взбешенный решительным сопротивлением Шлоттербека, вытащил револьвер, чтобы застрелить пленника. Так и не добившись от него признания, его отвели обратно в камеру, израненного, покрытого порезами и синяками, с кровью, стекающей по лицу, едва способного ходить. Надзиратели обращались со Шлоттербеком по-человечески, хотя и сообщили ему, что должны оставить включенным свет в его камере и следить, чтобы он не покончил с собой. Ему предстояло провести следующие десять лет в тюрьмах и концентрационных лагерях[829]. Его судьба оказалась схожей с судьбой верных коммунистов, которые отказались отречься от своих убеждений.

С социал-демократами штурмовики обходились не лучше и не делали различий по половому признаку в своих яростных нападках на представителей левых. Одной из многих женщин социал-демократов, которые подверглись нападению, была Мария Янковски, член городского совета в районе Кёпеник в Берлине, которую арестовали, избили резиновыми дубинками, били по лицу и заставили подписать документ с обещанием больше не заниматься политикой[830]. Отсутствие какой-либо четкой координации таких действий, которые были неравномерно распределены по Германии, делает невозможной сколько-нибудь точную оценку их размаха. Однако доступные цифры по официально зарегистрированным арестам не оставляют сомнений, что это было насилие огромных и беспрецедентных масштабов. В официальных отчетах упоминается по крайней мере 25 000 арестов только в Пруссии за март и апрель, не считая арестов, проведенных в Берлине, и «диких» арестов штурмовиков, о которых не сообщалось властям. В Баварии в конце апреля было проведено уже около 10 000 арестов, и эта цифра удвоилась к концу июня. Более того, многие из арестованных помещались в заключение только на несколько дней или недель до того, как их отпускали: например, в лагере Ораниенбург 35 % заключенных содержались там от одной до четырех недель и менее 0,4 % оставались там больше года[831]. Таким образом, 27 000 человек, зарегистрированных в предварительном заключении по всей Германии на конец июля 1933 г., в общем были не теми же людьми, что три или четыре месяца назад, поэтому общее число людей, прошедших через лагеря, было намного больше этого[832]. Кроме того, все социал-демократические и особенно коммунистические оппоненты нацистов вовсе не обязательно направлялись в лагеря, многие тысячи помещались в местные тюрьмы и полицейские изоляторы по всему рейху.

Абсолютный масштаб репрессий можно оценить по тому факту, что, по сообщению руководства коммунистической партии, к концу 1933 г. было арестовано и заключено в тюрьму 130 000 членов партии, а 2500 было убито. Эти цифры, вероятно, были преувеличены, однако они не обманывали, когда дело касалось оценки влияния репрессий на партийную организацию. В Рурской области, например, примерно половина всех членов партии попала в заключение. Уже в конце марта прусская полиция сообщала, что примерно 10 000 коммунистов были схвачены и помещены в тюрьму[833]. Даже по самым консервативным полуофициальным подсчетам общее число политических арестов в Германии в 1933 г. превысило 100 000, а число смертей в заключении составило около 600[834]. Это была вакханалия насилия и убийств ошеломляющего масштаба, невиданная в Германии с первых дней Веймарской республики.

Такое массированное, жестокое и смертоносное наступление на нацистских оппонентов формально было санкционировано декретом о пожаре рейхстага, который тем не менее основывался на том, что коммунисты пытались осуществить революционное восстание, и ничего не упоминал о социал-демократах. Идея о том, что социал-демократы симпатизировали или поддерживали коммунистические приготовления к восстанию, была еще более абсурдной, чем утверждение, что коммунисты действительно его планировали. Вместе с тем средний класс Германии, казалось, согласился с тем, что режим имел основания для жестокого подавления марксизма любых видов. Годы драк, столкновений и убийств на улицах приучили людей к политическому насилию и притупили их чувства. Те, кто имел сомнения, не могли не заметить, что полиция и ее помощники из нацистских штурмовиков делали с противниками нацистов в эти недели. Многие из них, вероятно, остановились подумать, прежде чем выражать свою тревогу. Все, кто был обеспокоен масштабом беспорядков, вполне могли удовлетвориться тем, что 10 марта 1933 г. Гитлер выступил с публичным порицанием нападений на иностранцев, которые он относил на счет коммунистических шпионов в рядах CA, и призвал штурмовиков прекратить «агрессию против отдельных лиц, ограничения для проезда автомобилей и помехи для бизнеса».