Георг Лукач - Проблемы теории романа Страница 10

РАППовская критика, разбив переверзевщину политически и организационно, не смогла довести до конца критику основ этой антимарксистской теории; этого нельзя было сделать с позиций "плехановской ортодоксии", так как сам Переверзев исходил как раз из меньшевистски-социологических ошибок Плеханова По той же причине и критики не-рапповцы действительных корней этой теории не "скрыли. Так, например, т. Тимофеев (который никогда не был последователем Переверзева и всегда по мере сил с ним боролся), писал в 1928 г.: "Ясное дело, что здесь не приходится говорить о методологических предпосылках В. Ф. Переверзева, которые естественно являются общими для всех исследователей, стоящих на марксистских литературоведческих позициях". Мнение, что Переверзев в основном стоит на позициях марксизма, есть ошибка, которая, повидимому, не дает некоторым товарищам до сих пор понять, насколько чужды марксизму все основные пункты и положения метода Переверзева. Мы имели в настоящей дискуссии случай убедиться в том, как вредно такое непонимание отзывается на самом В. Ф. Переверзеве.

В. Ф. Переверзев заявил, в упрек докладчику, что вот он, Переверзев, с чем пришел сюда, с тем и ушел. Это было бы чрезвычайно печально для докладчика, если бы мы не знали, что с тех нор, как В. Ф. Переверзев написал работу о Гоголе и там развил всю свою методологию, т. е. с 1914 г., он, Переверзев, с чем приходит, с тем и уходит, несмотря на то, что за это время печатались работы Ленина и Сталина, углублялась разработка наследия Маркса и Энгельса, после Октября мощно двинулось марксистское литературоведение, под руководством партии освобождавшееся от ошибок, — в том числе и от признания переверзианства марксистской методологией. То, что Переверзев "с чем приходит с тем и уходит", зависит не только от качества современных марксистских литературных работ, но и от его собственных свойств. Я еще вернусь к выступлению В. Ф. Переверзева. Сейчас же мне хотелось бы остановиться на выступлениях некоторых других оппонентов и на особенностях их аргументации.

Конечно, доклад т. Лукача требует критики вообще и, в частности, как статья для "Лит. Энциклопедии". Первый упрек, который можно предъявить т. Лукачу заключается в том, что его статья написана чрезвычайно абстрактным языком подчеркиваю: "абстрактным языком, а не вообще абстрактно, как это здесь утверждал ряд товарищей, с моей точки зрения, совершенно ложно понимающих историческую конкретность.

Например, т. Тимофеев свое выступление начал с того, что статья т. Лукача ценна постановкой проблемы о романе, как типичной форме художественного мышления в эпоху буржуазного строя, как он выразился, а закончил свое выступление категорическим отрицанием этой своей первоначальном оценки, упреком Лукачу в неисторичности и неконкретности. Что должен был сделать Лукач, по мнению т. Тимофеева, для того, чтобы соблюсти историческую конкретность? Он должен был "рассматривать роман как определенный жанр в ряду других литературных жанров: чем один отличается от другого. Надо дать специфику всех этих искусствоведческих формулировок применительно к лирике, новелле, балладе и т. д.".

Тов. Фохт, повидимому, отдавая дань академической вежливости, тоже начинает с похвалы глубине постановки вопроса у т. Лукача, но сейчас же вслед за этим переходит к доказательству того, что доклад не только не исчерпывает проблемы (против этого никто бы не возразил), но и сам путь, сама методология т. Лукача неверны и к решению проблемы не могут привести. Тов. Фохт считает ошибкой т. Лукача то, что он поставил себе задачу — дать основную литературно-историческую характеристику романа. По мнению т. Фохта, нельзя исходить из основного принципа ("дедуктивно", как он выражается), анализируя конкретный частный случай. В полном согласии с т. Тимофеевым т. Фохт предлагает метод "индуктивного" сравнительного изучения и историческое исследование романа хочет направить по линии определения различных жанров романа- авантюрного, психологического, нравоописательного и т. д. и т. д., их специфики и их исторического генезиса. Но он идет в этом отношении дальше, чем г. Тимофсев. и яснее раскрывает это своеобразное понимание исторической конкретности. Тов. Фохт заявляет: "Роман, как и всякий жанр, не является, конечно, категорией чисто классовой и временной, но создастся с участием разных классов на длительных промежутках времени, создающих в этих условиях то многообразие форм романа, которыми мы располагаем". Ясно, товарищи, как понимает Фохт историческую конкретность?

Тов. Розенфельд хотел, по его словам, только дополнить то, что говорили тт. Фохт и Тимофесв. Однако, в противоположность им, он вынужден был признать гораздо определеннее, что в статье т. Лукача есть большой конкретный материал, и выразил "надежду", что т. Лукач на основе сделанного "сумеет перебросить мост", что кое-где такой "мостик" есть и т. д. и т. д. На первый взгляд т. Розенфельд противоречил ораторам, к которым хотел присоединиться. Однако в наиболее существенных методологических пунктах он, действительно, с ними согласен: по его мнению, приступить к изучению проблемы надо путем сравнения романа с другими жанрами, а не только с эпосом.

В то время как Лукач характеризует роман и эпос, исходя из определяющих черт идеологии, развивающейся на базе производственных отношений античного и буржуазного общества, эти товарищи, всячески избегая общих теоретических принципов, ищут разрешения вопроса в сравнительном изучении жанров, понимаемых в сущности не исторически, с тем, чтобы подставить потом под результаты этого изучения исторические объяснения. В этом отношении характерно предложение т. Фохта — направить работу марксистской теории романа не непосредственно на изучение материала, а на социологическую переоценку фактов, собранных буржуазными историками литературы. Что собрание фактов само по себе не является чем-то механическим, а связано с совершенно определенной методологией — этого т. Фохт не учитывает.

Все это вопросы очень существенные, поэтому я считаю, что, продолжая обсуждение и критику работы т. Лукача, мм должны одновременно дать оценку ложным установкам некоторых товарищей, выступавших здесь. Это имеет общее значение, это имеет огромное значение и для этих товарищей, которые должны задуматься над своими взглядами, уже хотя бы по одному тому, что своей аргументацией они дали возможность В. Ф. Переверзеву обобщить их высказывания и сделать такие выводы, которые, надо думать, т.т. Фохту, Тимофееву и Розенфельду не снились в самых страшных снах.

В. Ф. Переверзев. начав с того, что никакие "самые священные авторитеты" не имеют для него значения, и отмахнувшись таким образом от взглядов на искусство основоположников марксизма-ленинизма, атаковал утверждение, что эпос был литературной формой выражения примитивной демократии античного общества: именно на эту мысль, на мысль о причинах, не позволяющих в буржуазном обществе создать подлинный эпос, опирается т. Лукач определяя роман как основную типичную форму выражения капиталистического общества. В опровержение этого положения В. Ф. Переверзев указывает на существование античного романа, с одной стороны, и на существование эпоса (например, "Генриада") в капиталистическом обществе. Это совершенно естественно для механистической методологии, одним из основных свойств которой является непонимание- как что-либо может возникнуть или исчезнуть. Если-де в античном обществе существовали зачатки романа, то, значит, роман всегда существовал; если Вольтер написал "Генриаду", которая была подражанием эпосу, то вот вам и эпос, в капиталистическом обществе существующий. Все понимают, что эта аргументация направлена не против Лукача, а против Маркса, приводившего именно "Генриаду" в доказательство того, что в буржуазном обществе возрождение эпоса невозможно. При этом на возращение, что "Генриада" нехудожественна, мы получили от Переверзева ответ: а где у вас критерий? Для меня может быть " Генриада" так же художественна, как и "Илиада".

Механистическая методология в конечном счете приводит к политическим меньшевистским выводам, и В. Ф. Переверзев к этим выводам в своем выступлении вплотную подошел. Он сказал: вы утверждаете, что эпос был свойственен античному обществу, ибо в нем не было противоречия между личностью и коллективом, которое свойственно обществу капиталистическому, классовому. Но если "советская власть существует со вчерашнего дня", то пролетариат существует уже давно; противоречия между личностью и коллективом в пролетариате не было. Поэтому" если бы утверждение, что героический эпос свойственен античному обществу потому, что там не было этого противоречия, правильно, то и пролетариат должен был бы создать свой эпос.

Товарищи, всякому понятно, что эпос есть продукт какой-то уже вполне сложившейся культуры, какого-то установившегося уклада. Что же означает недоуменный вопрос В. Ф. Переверзева — почему пролетариат в недрах капиталистического общества не создал эпоса? Мы знаем, что пролетариат создает зачатки своей культуры в капиталистическом обществе, но пролетарское социалистическое общество не вызревает целиком в недрах капиталистического, подобно тому, как капиталистическое в недрах феодального общества.