Амир Хисамутдинов - Русская Япония Страница 11

В новых помещениях консульства нашлось место и для медицинского пункта, о котором не переставал мечтать консульский врач надворный советник М. П. Альбрехт, внесший огромный вклад в обучение японских врачей европейской медицине. В апреле 1859 г. он получил из Эдо разрешение лечить японских больных, но хакодатцы поначалу с недоверием относились к русскому врачу. Ситуация изменилась после того, как Альбрехт вылечил двух японцев с тяжелой формой водянки, с которой не справились местные медики.

Деятельностью русского доктора заинтересовался губернатор Хакодате. Он стал присылать к Михаилу Петровичу японского врача, который внимательно следил за действиями русского коллеги. Потом к нему присоединились еще двое врачей, Фукусе Ёсин и Елдриге, которые стали бывать у Альбрехта каждый день, наблюдая за его способами лечения. Такое внимание японских медиков к консульскому врачу усилило доверие к нему местных жителей. Вскоре число пациентов настолько возросло, что Альбрехт стал испытывать затруднения и обратился к японским коллегам с просьбой помогать с приемом больных. При этом он старался хотя бы немного внимания уделять каждому обратившемуся. Если не было соответствующего лекарства, то он выделял из своей аптеки.

Оказание медицинской помощи жителям Хакодате русским врачом осложнялось из-за отсутствия помощника-фельдшера. Кроме того, пока не окончилось строительство консульского здания, Альбрехт не имел постоянного помещения для медицинского пункта и вел прием больных в храме Дзицугёдзи, где он жил вместе с консулом.

В марте 1860 г. в Японии вышел сборник, рассказывавший о европейских государствах. Были там и страницы, посвященные России. На одной был помещен портрет Петра I: «Сидит он на троне, в правой руке скипетр, который, впрочем, больше похож на палку, на голове что-то вроде короны, с плеч спущена фиолетового цвета порфира». Имелись в книге и другие рисунки, знакомящие с историей Российской империи.

В свою очередь, в российских периодических изданиях все чаще появлялись материалы, присланные из Японии или написанные после возвращения оттуда. Первые русские жители Хакодате и моряки, заходившие в этот порт, отличались наблюдательностью и старались собрать как можно более полные сведения об этом городе и в целом об острове Хоккайдо. Особенно ценно то, что многие пытались сохранить свои впечатления от Японии в дневниках или в виде заметок и статей для русских газет. Гошкевич включал их в отчеты, которые посылал Министерству иностранных дел, а также писал статьи в «Морской сборник». Регулярно писали в морской журнал свои заметки П. Назимов, А. Корнилов, И. Махов и другие.

Из всех служащих консульства, записывавших и публиковавших свои впечатления о Японии, только доктор Альбрехт отличался пессимистическим взглядом на окружающее. Это не удивительно. Врач, он смотрел на все, что его окружало, прежде всего с точки зрения гигиены и безопасности для жизнедеятельности, а в этом отношении Хакодате, как и многие японские поселения, выглядел не лучшим образом. М. П. Альбрехт покинул Хакодате в 1863 г., а около 1867 г. скончался в Санкт-Петербурге, не дожив до 46 лет. Перед тем как уехать в Европу, он собрал научные коллекции в бухте Святой Ольги и на Нижнем Амуре (1863). Максимович назвал в честь русского врача и талантливого исследователя японский вид рододендрона (Rhododendron Albrechti). После Альбрехта госпиталем заведовал доктор Залесский.

Как установить границу

События Крымской войны и оборона Петропавловска-Камчатского в 1854–1855 г. подтвердили его опасения об уязвимости дальневосточных рубежей России. Совершив четыре экспедиции на Амур: в 1854, 1855, 1857 и 1858 гг. и убедившись в огромном значении этой реки для России, граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский считал первоочередной задачей обустройство Амура и близлежащих территорий, К счастью, к этому времени русские успели закрепиться в устье Амура, где появился новый пост Николаевск. Генерал-губернатор Восточной Сибири стремился закрепить успех и уже предпринимал усилия для заключения нового соглашения с Китаем. Одновременно с этим он хотел заключить соглашение по разграничению Сахалина с Японией. «Я сам вызвался на это дело, — писал Муравьев-Амурский, — потому в особенности, чтобы оно кончилось без промедления, покуда англичане не водворились в Японии и не вздумали еще захватить уголок на Сахалине. Для успешного исполнения этого поручения, а также для скорейшего установления границ с Китаем я намерен отправиться из Николаевска с эскадрой, по возможности многочисленной, в Японию и в Печелийский залив».

7 июня 1859 г. пароходо-корвет «Америка» под флагом генерал-губернатора Восточной Сибири взял курс на Хакодате. К 15 июня туда же подошли корветы «Гридень» и Рында», а также фрегат «Аскольд», которому предстояло увезти из Хакодате в Россию японские подарки. Так что у Муравьева-Амурского собралась целая эскадра. Начальником штаба назначили командира корвета «Аскольд» И. С. Унковского. Муравьев-Амурский пересел с «Америки» на «Аскольд» и в сопровождении эскадры отправился в Токио на переговоры по разграничению Сахалина, которые имели стратегическое значение для России.

1 августа 1859 г. корветы «Рында» и «Гридень» вошли в Токийский залив. На рейде Канагавы уже стояли корвет «Новик» и пароходо-корвет «Америка». Канагаву открыли для иностранцев после гибели фрегата «Диана» у берегов Симоды. Тогда европейцы настояли, чтобы им предоставили другой, более безопасный для мореплавания порт. Чтобы отделить чужеземцев от японцев, им выделили место в двух верстах от города, названное Юка-амой (Йокогамой), где имелась хорошая и глубокая бухта. Там быстро соорудили пристани, просторные склады и открыли лавки. Были даже построены дома для иностранных консулов, но они предпочли жить в Канагаве.

«Половина Йокогамы, — писал лейтенант А. А. Корнилов с клипера «Джигит», — занята большими деревянными, по обыкновению очень отчетливо отделанными зданиями, назначенными под склады товаров, подлавки и жилища иностранцев. В 2-х, 3-х лавках этих нам мало пришлось купить вещей нам нужных; они наполнены большей частью галантерейными вещами, ружьями, пистолетами, шарманками и другими мелочами, которых нет у японцев. […] На берегу у длинных, каменных пристаней выстроено большое одноэтажное здание таможни. Внутри здания огромный двор, насыпанный крупным щебнем; для какой цели, право, не знаю, разве для того, чтобы иностранцы реже туда ходили. Боковые ниши здания назначены, кажется, для складов, в задней же или главной части помещается контора. Тут мы меняли наше серебро на японское, тут же находили, в случае надобности, переводчиков, чиновников и даже самого Канагавского губернатора, который, впрочем, принимает лично далеко не всех, имеющих в этом нужду, а чаще извиняется нездоровьем и высылает вместо себя вице-губернатора или чиновников, смотря по значимости пришедшего лица».

Когда 4 августа фрегат «Аскольд» с Муравьевым-Амурским на борту пришел в Йокогаму, на рейде стояло восемь русских паровых кораблей, что представляло серьезную силу. На следующий день эскадра перешла в бухту Токио. «Вид Иедо с рейда очень красив, — отмечал Корнилов. — Раскинутый по холмам, он не может похвастаться ни одним высоким выдающимся зданием, но зато щедро рассыпанная зелень вознаграждает этот оригинальный, для столицы с двумя миллионами, недостаток. […] Весь город состоит из кривых узких улиц, обустроенных небольшими, тесно друг к другу прилегающими, иногда двухэтажными с лавкою внизу домишками или высокими деревянными стенами, окружающими княжеские дома. В первом случае улицы кишат нагим народом, а во втором пусты и безмолвны. Иногда попадаются храмы, но из них только один замечателен по массивности громадной крыши с резьбой и высокой колокольней.

Княжеские дома, занимающие большей частью целые кварталы, встречаются беспрепятственно, но в них кроме высоких стен и резных массивных ворот со страшными запорами ничего не видно. Даже дворец Тайкуна, несколько дней бывший целью почти всех наших прогулок, далеко не удовлетворил нашим ожиданиям. Довольно большая возвышенная местность, обкопанная широким рвом и обнесенная стеной, из-за которой везде проглядывали деревья и кое-где беседки, — вот и все, что мы можем сказать о дворце Тайкуна. Его таинственная неприступность, холм, на котором он выстроен, и зелень, пожалуй, иногда расшевелят воображение; но стоит только вспомнить, что это дворец властителя Японии, как фантазия оставит вас и вам останется лишь одна японская жизнь, так мало вызывающая сочувствие европейца. Как ни старайтесь обставить мысленно внутренность этих дворцов, кроме разрисованных бумажных ширм вместо стен и чистых циновок на полу ничего не придумаете. Единственная сторона, с которой мне понравился город, это бесчисленные парки и сады, частные и публичные, между которыми нам показали даже ботанический».