Иосиф Дискин - Кризис… И всё же модернизация! Страница 12

Проблему органичности социальной системы или, в иной теоретической трактовке, снижения ее внутренней конфликтности, находящуюся в центре нашего обсуждения, следует несколько переформатировать в свете введенной выше системы парадигм. Здесь центральной проблемой становятся трансформационные последствия реализации соответствующей модернизационной парадигмы в том или ином макросоциальном контексте.

В истории хорошо известны примеры реализации идеолого-телеологической парадигмы - идейно вдохновленных и целенаправленных силовых преобразований. Достаточно вспомнить реформы Джироламо Савонаролы во Флоренции, создание государства иезуитов в Перу. Вполне очевидно, что идеолого-телеологическая парадигма тесно коррелирует с идеократизацией как способом преодоления трансформационных напряжений. Таким образом, идеолого-телеологическая парадигма, в силу своих исходных оснований и органичных для нее путей преодоления трансформационных напряжений, всегда несет в себе зародыш тоталитаризма, неразрывно связанного с идеократизацией. В этом смысле верно и обратное: отсутствие идеократизации - признак отсутствия и тоталитаризма.

Здесь следует отметить определенную правоту постмодерных критиков, которые указывали на связь идеологического нарратива с тоталитаризмом. Однако гиперболизация этого тезиса, полное отрицание позитивной роли идеологии влечет за собой блокирование любых модернизационных проектов, так как выдвижение целей модернизации и выбор ее институциональных средств, как это было показано в предыдущем параграфе, не могут осуществляться вне идеологического пространства.

Как всегда, между двумя крайностями лежит не истина, но проблема. Общей тенденцией является выдвижение целей модернизации в результате осознания общественных противоречий, пропущенных сквозь призму определенной идеологии. Без этого, без влияния идеологии, модернизационные цели теряют свою ценностную определенность и, соответственно, способность получать прочную социальную поддержку.

Крайне важно отметить, что в рамках идеолого-телеологической парадигмы, вопреки мифам об их «естественном» происхождении, осуществлялось формирование современной демократии и рыночного хозяйства. «Промышленная революция была лишь началом столь же глубокой и радикальной революции, как и те, которые вдохновляли умы самых пылких религиозных фанатиков, однако новая вера являлась насквозь материалистической; в основе ее лежало убеждение в том, что все человеческие проблемы могут быть решены, если удастся обеспечить неограниченный рост материальных благ» [31].

На основе подробного анализа роли государства в становлении свободного рынка Карла Поланьи показывает: «Чтобы обеспечить свободное функционирование системы, администраторам приходилось постоянно быть начеку. А потому даже те, кто страстно желал освободить государство от всех излишних обязанностей; те, чья философия прямо требовала ограничить сферу деятельности государства, оказались вынуждены предоставить самому государству новые полномочия, инструменты и органы, необходимые для практической реализации принципа laissez-faire. Этот парадокс дополнялся другим, еще более удивительным. Экономика laissez-faire была продуктом сознательной государственной политики, между тем последующие ограничения принципа laissez-faire начались самым стихийным образом. Laissez-faire планировался заранее, само же планирование - нет» [32].

Читателю, хорошо знакомому с ходом отечественных реформ 90-х годов, ясно видно сходство: борьба за идейно вдохновленные либеральные реформы, с одной стороны, и во многом стихийное сопротивление «государственников», апеллировавших к проблемам реальной хозяйственной практики, - с другой.

Для нашего анализа процессов трансформации и модернизации важно не только то, что становление рыночного хозяйства осуществлялось в рамках идеолого-телеологической парадигмы. Не менее важно и то, что, следуя логике представленного выше анализа, сам тип преобразований, основанный на модном сегодня «ограждении от вмешательства государства», принципе laissez-faire, позволяет типологически отнести их к другой, но близкой идеолого-генетической парадигме. Здесь налицо парадоксальное сближение политических воззрений радикальных либералов и радикальных консерваторов, ревностно защищающих традиционализм, «естественное» развитие общественно-политических процессов от разного рода «радикалов».

Следование идеолого-генетической парадигме направлено на исключение какого-либо регулирующего вмешательства государства.

«Слепая вера в стихийный прогресс не позволяет нам понять роль правительств в экономической жизни. Роль эта заключается в ускорении или замедлении его в зависимости от обстоятельств; если же мы считаем этот темп в принципе неизменным или, что еще хуже, видим кощунство в самой попытке на него повлиять - тогда, разумеется, ни о каком вмешательстве не может быть и речи» [33].

За такой позицией на деле скрывается глубокое недоверие к возможностям государства вскрывать насущные нужды общества, подлинные проблемы его развития. Крайние антиэтатистские настроения, распространившиеся не только в России, но и на Западе, ведут к заключению: наличное качество государства не позволяет доверять ему судьбы страны; в невмешательстве такого государства меньше риска. В этих позициях, и в аристократично-скептической и, напротив, в люмпенско-анархистской - впрочем, одинаково глубоко антидемократических по своим истокам, к сожалению, много правоты. Здесь сказывается как уровень социальных горизонтов властвующих элит, так и степень социальной ответственности внеэлитных групп, слишком склонных поддаваться политтехнологическим манипуляторам, соглашаться с примитивными ответами на сложные вызовы истории.

Из сказанного выше вполне очевидно, что идеолого-телеологическая или идеолого-генетическая парадигмы вряд ли могут стать основой реформ в современной России.

Идеолого-телеологическая парадигма не имеет на это шансов, так как сегодня она оказалась серьезно дискредитированной своей глубокой связью с тоталитарными проектами. Кроме того, следует учесть факт, что основная часть населения нашей страны высоко ценит достигнутое за последние полтора десятилетия невмешательства государства в личную жизнь граждан. Защита этой ценности - серьезный барьер на пути тотальной идейно-политической консолидации, являющейся необходимым условием для такой парадигмы.

Идеолого-генетическая парадигма, как это видно из предшествующего обсуждения, принципиально неприемлема для каких-либо целенаправленных преобразований и, следовательно, не может служить основой для модернизационных проектов. Она лишь может защищать продолжение модернизационного проекта, начатого, как мы видели, в рамках иной - идеолого-телеологической - парадигмы.

Таким образом, можно заключить, что альтернатива российской модернизации, ее «коридор возможностей» - выбор между рационально-телеологической или рационально-генетической парадигмами. Соответственно при обращении к принципам рационально-телеологической парадигмы речь идет о рационально обоснованном вменении социальных институтов, соответствующих реальной проблемной ситуации страны - объекта модернизации. Но здесь как раз и кроется основная трудность. Рационально-телеологическая парадигма, как отмечалось выше, основана на представлении о пассивном характере социальной среды, в которую имплантируются соответствующие институты. Такая парадигма и соответствующие ей модели модернизации по своим политическим интенциям близки к авторитарным установкам. Авторитарный модернизационный проект может быть оформлен и в виде демократического режима, за фасадом которого реализуется авторитарное по своему существу управление пассивным населением, лишенным реального влияния на содержание и темпы преобразований.

При таком понимании подлинное демократическое содержание политической системы может быть охарактеризовано не только через традиционные признаки: плюрализм, политические свободы, участие, но и через его модернизационное выражение: подлинное отношение власти - субъекта модернизации к ее социальному объекту. Налицо возможность модернизационного измерения демократии, характеризующее политический режим через его влияние на модернизационный процесс. Это влияние может выражаться в стимулировании, поддержке, или, напротив, в торможении и блокировке инициативы «снизу».

Важным последствием авторитарной установки обсуждаемой модели является систематически поддерживаемая позиционная дистанцированность модернизационного субъекта от объекта. Без нее действительно невозможно поддерживать реформаторскую мобилизованность, без которой, в свою очередь, трудно преодолеть реальную или мифологизированную «косность» среды. Но платой за эту дистанцию является все возрастающая сложность проникновения в проблемную ситуацию, которой живет реформируемое общество. Оно становится все менее познаваемым, все менее понятным. Соответственно меньше шансов на своевременную корректировку модели. (Ярким, но очень редким примером поддержания такой сложной реформаторской диспозиции, проблемного подхода при проведении авторитарной модернизации являются реформы, проведенные в Сингапуре под руководством Ли Кван Ю [34].)