Джулия Сисс - Повседневная жизнь греческих богов Страница 14

Выше мы говорили, что копье Диомеда поразило и Афродиту. Как и Аресу, богине любви пришлось спасаться бегством от своего врага. Добравшись до Олимпа при помощи Ириды, Афродита припала к коленям матери, богини Дионы, которая нежно обняла дочь, приласкала, утешила. Кто осмелился напасть на прекрасное дитя? Афродита полагает, что это был простой смертный, воин, осмелившийся объявить войну богам. Но Диона разубеждает ее: Диомед — простой исполнитель. К войне его побудила богиня Афина, пылающая ненавистью к своей сопернице. Вслед за Аресом Диона сожалеет, что боги вступили в схватку друг с другом из-за людей: «Милая дочь, ободрись и терпи, как ни горестно сердце, много уже от людей, на Олимпе живущие боги, мы пострадали, взаимно друг другу беду устраяя. Так пострадал и Арей, как его Эфиальтес и Отос, два Алоида огромные, страшною цепью сковали: скован, тринадцать он месяцев в медной темнице томился. Верно бы там и погибнул Арей, ненасытимый бранью, если бы мачеха их Эрибея прекрасная тайно Гермесу не дала вести: Гермес Арея похитил, силы лишенного: страшные цепи его одолели. Гера подобно страдала, как сын Амфитриона мощные перси ее поразил треконечною горькой стрелою. Лютая боль безотрадная Геру-богиню терзала! Сам Гадес, меж богами ужасный, страдал от пернатой. Тот же погибельный муж, Громовержцева отрасль, Гадеса ранив у врат подле мертвых, в страдания горькие ввергнул. Он в Эгиохов дом, на Олимп высокий вознесся, сердцем печален, болезнью терзаем; стрела роковая в мощном Гадесовом раме стояла и мучила душу» (Илиада, V, 382—400).

По мнению яростного Ареса и задумчивой Дионы, несчастные случаи, когда проливается кровь богов, имеют божественное происхождение. Эти олимпийцы нисколько не сомневаются, что за смертными, поднявшими руку на одного из им подобных, на самом деле стоит противник из числа бессмертных. Человек, давший себя уговорить сознательно напасть на бога, на самом деле является несчастным глупцом, не ведающим об участи, которая уже подстерегает его. Для людей, из-за людей и в стране людей богам приходится подвергаться опасности, но подобные приключения так или иначе составляют часть олимпийской истории. Можно было бы сказать, что высшим поводом для этого является чрезмерная забота о людях: боги проявляют к недолговечным существам, живущим на земле, слишком большой интерес, который и порождает готовность идти на риск. Боги, связав свою жизнь с людьми, становятся неосторожными. Но стоит ли им так утруждать себя? Разумно ли они поступают, тревожась и подвергая опасности свое спокойствие и свое счастье из-за столь хрупких, столь незначительных существ? Иногда вопрос встает со всей очевидностью, как если бы боги помышляли о душевном равновесии. Арес потерял Аскалафа, сына, которого родила ему смертная женщина и которого он горячо любил: молодой герой погиб на поле брани. И вот бог войны, гроза человечества, надел траур по человеку — по своему ребенку. Вне себя от ярости Арес хочет отомстить за сына. Он хватает оружие и выбегает из зала, где собрались все боги. Колесница уже поджидает его. Но Афина догоняет Ареса, снимает с его головы шлем и вырывает из рук копье. Неужели Арес готов отвести в сторону молнию Зевса (который, кстати, запретил вмешиваться в сражение), даже если богу войны уготовлено лежать среди трупов в крови и прахе? Немыслимое безумие! Глупая горячность! Похоже, Афине лучше, чем Аресу, известно: люди созданы для того, чтобы умирать один за другим и невозможно спасти всех сыновей и отпрысков человеческих. Безусловно, синеокая богиня думает прежде всего о последствиях, о неистовом гневе Зевса и находит простой, но эффективный аргумент, чтобы охладить пыл разгоряченного Ареса. Однако Афина не единственная, кто испытывает подобную усталость от беспокойства и неприятностей, которые возникают из-за общения с людьми. В другой раз, когда почти все олимпийцы оказались на поле брани, противостоя друг другу, двое из бессмертных возвысили свой голос, напоминая, что богам не пристало враждовать и сражаться между собой из-за простых смертных. Гера утихомирила Гефеста, который, весь дрожа от негодования, «устремил пожирающий пламень» по долине Ксанфа, божественного потока. По этой же самой причине Аполлон отказался принять вызов, брошенный ему Посейдоном, его дядей. «О колебатель земли, ты бы счел меня, верно, безумным, если б я вздумал с тобой из-за смертнорожденных сражаться, из-за людей злополучных, похожих на слабые листья: ныне цветут они силой, питаясь плодами земными, завтра лежат бездыханны. Не лучше ли нам поскорее грозную битву покинуть и пусть они сами воюют!» (Илиада, XXI, 462—467)

На протяжении всей поэмы очень часто возникает один и тот же мотив: богам не пристало ссориться из-за смертных. Время от времени кто-либо из олимпийцев идет на попятную; опасность останавливает его; он убеждается, что бессмысленно страдать самому или заставлять страдать себе подобных ради минутного спасения существа, судьбой обреченного на небытие. Эпикурейское недоверие к отрешенным, равнодушным, незаинтересованным богам имеет под собой все основания. Тем не менее реальное поведение богов очень похоже на поведение людей. И эпопея служит тому убедительным свидетельством. Боги отважны и боязливы, великодушны и откровенно бесчестны; то они подвергают себя смертельной опасности, то оберегают свою «нежную кожу». Такое поведение особо свойственно Аресу и Афине: Афина может предложить брату прекратить сражение для того, чтобы потом напасть на него и вонзить ему в бок копье Диомеда. Во всех этих переменах настроения есть, конечно, определенная логика. Она заключается в том, что перед богами открыто очень широкое поле возможного. Столь широкое и столь плодородное, что желание и способность уклоняться от ударов (олимпийцы, разумеется, могут умчаться прочь, исчезнуть в любой момент) соприкасаются с допустимой вероятностью страдания. Возможное доходит до границ смертельной опасности.

Глава IV

Быть богом: образ жизни

Земля устала. Тяжко ей от несметных человеческих полчищ. Она просит у великого Зевса средство, которое облегчило бы ее страдания. Взволнованный повелитель Олимпа подумывает о радикальном средстве: он клянется уничтожить все человечество, попирающее грудь Земли-кормилицы. Это должно свершиться постепенно, шаг за шагом. Зевс разрабатывает долговременную стратегию. Он устроит свадьбу смертного героя и бессмертной богини — Пелея и Фетиды. У них родится сын Ахиллес, герой, наделенный исключительной силой. Зевс, в свою очередь, соблазнит юную принцессу Леду. Так на свет появится Елена, прекраснейшая из женщин, пробуждающая сексуальное влечение. Эти два персонажа — Ахиллес и Елена — будут влиять на судьбу человечества в ходе Троянской войны, настоящего геноцида, развязанного богом. Вот как философ Прокл вкратце изложил факты: «Зевс обсуждает с Фемидой способ ведения Троянской войны. В самый разгар свадьбы Пелея появляется Эрида. Ей удается добиться, чтобы Афина, Гера и Афродита вступили в спор, желая выяснить, кто из них самая красивая. Зевс приказывает Гермесу отвести богинь к живущему на Иде Парису-Александру, чтобы тот разрешил их спор. Увлеченный перспективой женитьбы на Елене, Александр отдает предпочтение Афродите. Затем по совету Афродиты он строит корабли. (...) Александр отправляется в Лакедемон, где его принимают сыновья Тиндара, а затем в Спарту — в гости к Менелаю. Во время пира Елена благосклонно принимает подарки Александра. Затем Менелай уезжает на Крит, поручив Елене заботиться о гостях до их отъезда. И вот тогда Афродита бросает Елену в объятия Александра». А ничего не подозревающее человечество попадает в переплет.

«Илиада» даже не упоминает о событиях, рассказанных в эпической поэме «Киприи», дошедшей до нас лишь частично, в разрозненных фрагментах[2]. В V веке до н. э. Еврипид переписал историю Елены и полностью оправдал красавицу: он отождествил ее с «судьбой». Елена Еврипида предстает перед нами не как легкомысленная и сознательно неверная супруга, а как «слишком красивая вещь» (kallisteuma), которой воспользовались боги, чтобы столкнуть друг с другом греков и фригийцев и спровоцировать смертоубийство, желая освободить Землю, обремененную бесчисленными смертными. Однако даже в самой Илиаде это прекрасное тело, призванное стать бичом человечества и влекомое Афродитой к гостю, не оказывает ни малейшего сопротивления внезапно вспыхнувшему желанию. Никто не в состоянии превозмочь себя. Роковая (в прямом смысле слова), принуждающая, неотразимая красота: желание вспыхивает как незамедлительное, автоматическое и неотвратимое следствие присутствия Елены. У человека, поддавшегося искушению и охваченного ananke, эротической необходимостью, нет выбора. Троянские старцы из «Илиады» начинают осознавать это, увидев, как Елена поднимается на крепостные стены. «Нет, возмущаться нельзя, что троянцы и дети ахейцев из-за подобной жены бесконечные бедствия терпят. Вправду похожа она на бессмертных богинь своим видом» (Илиада, III, 156—158). Божественная красота Елены — материализованная божественная судьба. Приам ей говорит: «Ты предо мною ни в чем не повинна — виновны лишь боги, против меня возбудив плачевную распрю ахейцев» (Илиада, III, 164—166).