Валерий Панюшкин - Код Горыныча Страница 14

Поразительна в этой сказке только роль царевичевых сестриц. Помните тех трех птичек, которые прилетали в шатер, когда царевич спал с Полянином бок о бок? Так вот это были сестры Ивана царевича. Вероятно, когда царевич был робким юношей, сестры нарочно ставили брату Полянина в пример, чтобы царевич искал дружбы великого богатыря. По-видимому, сестры нарочно подстраивали все так, чтобы царевич встретился с Полянином и Полянин царевича убил.

Но зачем? Сказка не дает ответа. За эту свою интригу сестры поплатились жизнью. Но ни царевичу, ни нам не понятно, ради чего девушки старались уничтожить того, кто о них заботился.

Дурные органы и хорошие

Троп (т. е. сюжетный кирпичик, из каковых кирпичиков складываются сказки) про живую и мертвую воду, встречается довольно часто. Рецепт применения живой и мертвой воды известен каждому с детства. Если богатырь убит, следует полить сначала мертвой водой его раны, отчего раны заживляются, а потом следует спрыснуть живой водой самого богатыря, и тот оживет.

В боевых условиях за живой и мертвой водой летает, как правило, ворон, и мы не знаем, куда он летает. Зато в мирной жизни за живой и мертвой водой старики, как правило слепые цари, отправляют своих детей, дабы от слепоты излечиться, и тут уж нам вполне известно, куда и как едут царевичи. Они едут к некоторой волшебной женщине: то ли Елене Прекрасной, чей портрет, к слову сказать, не менее полезная вещь, чем живая и мертвая вода, то ли к Соньке-богатырке, о происхождении которой мы можем только гадать.

Но вот вопрос: почему недостаточно живой воды? Почему русская сказка не придумала панацеи, волшебного эликсира, столь распространенного в западноевропейских мифологиях, и разделила целительный эликсир на две составные части — добрую и злую, живую и мертвую?

Рискнем предположить, что как сказка состоит из тропов, каждый из которых существует сам по себе и способен кочевать из сказки в сказку, так и человеческое тело в сознании русских сказителей состоит из органов, существующих самостоятельно. Есть множество примеров того, как смотрели вне человека вырезанные из человека глаза или открывала заговоренную дверь отрубленная у человека рука.

В сказке про Соньку-богатырку, например, старшие братья (как водится) воруют живую и мертвую воду у младшего брата, добывшего жидкости, и, вернувшись к слепому старику отцу, брызжут ему в глаза мертвой водой, не зная, которая вода живая, а которая мертвая. Мертвая вода — не яд, заметьте. Если брызнуть в глаза ядом даже и слепому, человек этот умрет. Но слепой старик не умирает от того, что дети брызжут ему в глаза мертвой водой. Глаза старика и так мертвы, поэтому мертвая вода не может повредить им. А с другими органами глаза в сказке как бы не связаны и существуют сами по себе.

Таким образом, раны мертвого богатыря, которые полагается поливать мертвой водой перед оживлением, воспринимаются русской сказкой как самостоятельные органы. Мы сейчас так относимся только к раковой опухоли. Есть дурные органы и есть хорошие. Есть органы, приносящие телу пользу, и органы, приносящие телу вред. Раны, стало быть, должны быть уничтожены, ибо их физиологическая функция — уничтожать свое тело.

Ни в коем случае русская сказка не воспринимает зло как ошибку в добре. Зло (энтропия, смерть) материально, как сердце, и тут уместно вспомнить Кощееву смерть на конце иглы.

Важно понимать при этом, что сами сказочные герои вполне осознают присутствие смерти в себе, как теперешний человек понимает, что у него есть сердце. В упомянутой уже сказке про Соньку-богатырку Василий-царевич прокрадывается к богатырке в дом, аккуратно переступая через растянутые повсюду струны, привязанные к колоколам, то бишь обманывает весьма изощренную систему сигнализации. Неслышно подходит к спящей Соньке, ворует у нее из-под подушки живую и мертвую воду, целует Соньку так, что та беременеет, выбирается вон из дома и, когда ему остается переступить последнюю сигнальную струну, говорит вдруг: «Как же я, добрый молодец, и не зацеплю струны?»

И нарочно цепляет последнюю струну. И рискует жизнью. И отправляется во всегдашнее богатырское странствование с переплыванием морей и отрубанием голов змеям горынычам.

Потому что смерть (зло, энтропия) присутствует в сказочном персонаже материально, как сердце, и имеет право проявлять себя подобно сердцу, имеющему право проявлять себя стуком.

В конце сказки богатырка грозит уничтожить царство отца Василия-царевича. Его старшие братья едут с богатыркой на переговоры со всей почтительностью. Василий же царевич бесцеремонно врывается в ее шатер верхом и топчет конем дорогие ковры. И она узнает в наглеце отца своего зачатого во сне ребенка. Почтительным братьям богатырка ломает позвоночники. А за Василия-царевича выходит замуж.

Смысл безделья

Один из вариантов сказки «По щучьему велению» примечателен особо. В отличие от тех общеизвестных версии истории про Емелю-дурака и волшебную щуку, что легли в основу многочисленных мультфильмов и детских книжек, этот вариант объясняет, почему, собственно, дурак лежит на печи и отказывается от работы. В этом варианте сказки героя не зовут Емелею, а зовут просто бедным мужиком. И поначалу он трудится не покладая рук.

Он трудится, а все беден. Работает день и ночь, а все нищ. Причем полуголодное прозябание в ветхой избушке нисколько не беспокоило бы его, если бы не зависть. Задуматься о богатстве, бедности, справедливости, счастье и несчастье бедного мужика заставляет именно что социальное расслоение. У бедного мужика есть богатый сосед. И однажды бедный мужик спрашивает: «Почему он богат, а я нет?» Вернее, бедняк формулирует вопрос даже жестче: «Почему я тружусь целыми днями и никак не могу справиться с бедностью, а сосед ничего не делает, целыми днями лежит на печи, а богатство само идет ему в руки?»

Вопрос технологий, ноу-хау и эффективности и не рассматривается. Бедному мужику не приходит в голову, что работать не покладая рук он может как-нибудь неправильно. Из тысячи возможных причин своей бедности бедный мужик сразу выбирает самую сомнительную, но зато требующую не рациональности, а веры. «Видать, я чем-то прогневил Бога», — умозаключает бедный мужик и решает в дальнейшем посвятить себя Всевышнему.

Посвятить себя Богу — не значит уйти в монахи, молиться и поститься. Посвятить себя Богу значит именно ничего не делать. В огромном множестве сказок мы можем найти указания на то, что труд сам по себе греховен, является такою же данью необходимости, как, например, секс. Во всяком случае, работать в праздник, т. е. в день, посвященный Богу — это уж точно грех. И, следовательно, если человек решил посвятить Богу не отдельные дни своей жизни, а всю жизнь, то и трудиться не надо вовсе, никогда, чего бы это ни стоило.

И бедный мужик прекращает трудиться вовсе. Его бедность становится катастрофической. Ему буквально нечего есть. И даже в день светлого праздника (т. е. Пасхи) ему нечем разговеться.

Поразительно, насколько героически бедный мужик соблюдает свой обет ничего не делать, каковой обет должен примирить бедного мужика с Богом и обеспечить бедному мужику на всю жизнь довольство и благосостояние. Это совершенное безделье если и имеет отношение к Богу, то похоже скорее на шантаж Всевышнего. Мужик и по воду-то идет, чтобы принести воды и похлебать воды вместо щей.

Щуку, попавшуюся в ведро, бедный мужик воспринимает не как дар, а как заслуженную награду: он стоически ничего не делал, посвящал себя на этот свой странный манер Богу и вот, разумеется, заслужил наконец награду и отношения с Богом наладил.

Тот факт, что щука говорит и просит отпустить ее на свободу, бедного мужика нисколько не удивляет. Он был бы рад просто нечаянно попавшей ему в праздничный день рыбе, съел бы ее и продолжал бы ничего не делать, свято веря, что небеса пошлют ему еды, когда следует. Но раз уж щука заговорила и сулит волшебный подарок в виде заклинания «по щучьему велению, по Божьему благословению», то мужик воспринимает этот подарок как должное. Не поверить щуке для бедного мужика нелогично, ибо нелогично думать, будто за стоическое безделье Бог не должен обеспечить человеку благосостояние на всю жизнь.

Главное не начать ничего делать и никак не менять образа жизни. Придя домой, первым делом мужик «по щучьему велению, по Божьему благословению» требует, чтобы стол накрылся праздничными яствами. Но когда на столе появляются куличи и яйца, мужик не притрагивается к ним, а сначала идет к всенощной в церковь. Разговляется только после церкви.

Волшебное заклинание могло бы принести ему богатую одежду, красивый дом, семью — да что угодно. Однако же бедный мужик никогда ничего не просит, кроме еды. И каждое воскресенье отправляется на паперть не просить даже, а просто ждать милостыни.