Александр Зиновьев - Живи Страница 15

Наш Бард — уже пожилой человек, ветеран войны. Время от времени он устраивается на работу сторожем, истопником или грузчиком. Работает ровно столько, чтобы не придиралась милиция. Он — хороший рассказчик. Вот один из его рассказов.

Случилось это в начале войны. Их подразделение отступало в глубь страны, не успевая зарывать убитых. Но однажды они одержали победу, которая им дала передышку, достаточную для того, чтобы сварить кашу, поспать и зарыть трупы товарищей. Они молча копали яму для братской могилы, стараясь не думать об участи, ожидающей их самих. «Не хотел бы я после смерти гнить вот в такой коллективной могиле, — вдруг сказал один парень. — Хотел бы гнить в отдельной могиле». На парня донесли в Особый отдел. Его судили по законам военного времени и расстреляли. Но тут перед их начальством возникла проблема: как хоронить расстрелянного? В братской могиле нельзя согласно инструкции. И это было бы неуважением к здоровому коллективу павших воинов. А хоронить отдельно — значит удовлетворить желание преступника и пойти на уступку буржуазному индивидуализму. Всю ночь начальство совещалось в сарае, где расположился штаб подразделения.

Сейчас это может показаться смешным. Но тогда слова такого рода владели душами людей много сильнее, чем сейчас. Зато им тогда нынешние словесные баталии, вовлекающие в свою сферу миллионы людей, показались бы нелепостью и бредом сумасшедшего. О чем говорили участники той самой логической дискуссии в деревенском сарае (быть может, самой необычной дискуссии в истории логики), осталось неизвестным: на рассвете шальной немецкий снаряд угодил прямо в сарай.

Смертельно раненный политрук приказал сбросить расстрелянного солдата в еще не зарытую братскую могилу. «Политически зрелый коллектив павших однополчан, — прохрипел он при этом, — поможет провинившемуся товарищу преодолеть пережитки буржуазного индивидуализма в сознании». Самого политрука зарыли в индивидуальной могиле в знак уважения к его высокому чувству коллективизма.

Агент

Об Агенте ходит слух, будто он — сотрудник идеологического отдела КГБ. Сам он этот слух не опровергает — почета больше от этого. По другим слухам, он преподает марксизм в каком-то техникуме. Однажды мы завели разговор о том, что пошатнулась вера в марксизм. Он предложил такой метод преодоления этого непочтения к марксизму: создать особое тайное общество наподобие иезуитского ордена. Марксезуитский Орден! Конечно, при ЦК. Лучше — при КГБ. Задача Ордена — следить за чистотой марксизма и за тем, чтобы люди относились к нему должным образом. Дать членам Ордена особые полномочия. За границу щупальца запустить. Напечатал, например, некий профессор книжонку без ссылок на марксизм. Поздно вечером к нему заходят двое мужчин и говорят: если ты в своей следующей вшивой статейке или книжонке не обозначишь четко и подобающим образом свое отношение к марксизму, дочку изнасилуем, черепушку кирпичом прошибем, квартиру ограбим, дачу спалим. А если кому-нибудь пикнешь о нашем этом разговоре, опять же дочку изнасилуем, черепушку кирпичом прошибем, квартиру ограбим, дачу спалим. Беда только в том, что теперь уже никто не знает, в чем должна заключаться чистота марксизма.

Когда в Клубе появляется Агент, предметом злословия становятся наша идеология, марксизм, классики марксизма (включая Ленина), Ничего особенного в этом нет. Мы вообще над всем и над всеми подшучиваем, и это ровным счетом ни о чем не говорит. Придворные королей подшучивали над королями, что не мешало им оставаться роялистами. Подшучивая над начальниками, мы выполняем их приказания. Солдат говорит, что в армии предметом их злословия был старшина, которого все боялись как огня и уважали. В нашем городе ни над кем так не издевались, как над Сусликовым. И ни перед кем так не холуйствовали, как перед ним. Анекдоты о Сусликове нисколько не помешали тому, что его перевели в Москву, где он начал делать карьеру на самом высшем уровне.

Именно потому, что Агент несдержан в суждениях на такие темы, его и считают провокатором КГБ: мол, ему приказано заводить такие разговоры, чтобы выявлять настроения других. Но из посетителей Клуба пока еще никто не пал жертвой его доносов. Зато сам Агент не раз намекал на то, что он имел неприятности за свои разговоры в Клубе и что в Клубе регулярно бывает по крайней мере один «стукач».

Психолог

О Психологе нам известно только то, что он когда-то учился в Московском университете, подавал надежды как выдающийся ученый, был направлен на работу в нашу психиатрическую больницу, здесь свихнулся сам и опустился. Он — циклический алкоголик. У нас появляется в периоды запоя. Когда он более или менее трезв (это продолжается полчаса), он иногда говорит странные, но очень интересные вещи. Вот один из его разговоров для примера.

— Согласно нашей идеологии, — говорит Психолог, — для полного коммунизма требуется очень высокий уровень сознания. Я утверждаю как специалист: никаких уровней сознания вообще нет. Есть лишь определенная организация сознания. Так вот, уважаемые пропойцы, для полного коммунизма действительно нужно определенным образом обработанное сознание людей. Но я иду дальше классиков марксизма: я утверждаю, что этого и достаточно.

— Чепуха! — возражает кто — то.

— Для человека, — продолжает Психолог, игнорируя это замечание, — важно не столько реальное удовлетворение какой-то потребности, сколько сознание того, что эта потребность удовлетворена. Так вот, я утверждаю, что мы уже сейчас можем так обработать психику человека, что он будет сознавать себя живущим при коммунизме.

— Но ведь тогда общество погибнет, — опять возражает кто — то. — И как быть с теми, кто обрабатывает сознание прочих людей?

— Это не проблема, — говорит Психолог, — Часть людей будет оставаться с нормальным сознанием. Эта часть будет обеспечивать самосохранение общества. Она будет обеспечена по потребности на самом деле.

— Значит, общество разделится на господ, счастливых реально, и рабов, счастливых иллюзорно, за счет медицинских средств?!

— А вы надеетесь осчастливить всех? В мире сейчас около пяти миллиардов человек. Через сто лет будет десять миллиардов. Десять миллиардов счастливчиков!! И вы способны перенести такой кошмар?! Нет, дорогие пропойцы, сущность жизни — не счастье. Несчастье есть такой же необходимый элемент жизни, как и счастье. Загляните вон в ту помойку! Сколько там червей! И все счастливы. С точки зрения науки возможно общество, в котором сотни миллионов червяков — людей, ведущих помоечный образ жизни, воображают себя вождями, министрами, генералами, Наполеонами, Лениными, Шекспирами и прочими великими мира сего.

Полковник

Иногда у нас в Клубе появляется отставной полковник. Опьянев, он рассказывает всякие военные истории.

— Самыми ужасными для меня во время войны были два сражения, — рассказывал он. — После тяжелых поражений начала войны особым приказом Сталина были созданы заградительные отряды. Эти отряды располагались в тылу ненадежных частей. Их задача была расстреливать свои части, если те пытались отступать без приказа свыше. Разумеется, были и перегибы. Хотя наша часть была вроде бы надежной, кто-то решил «подкрепить» наше наступление таким заградотрядом. Наступление наше сорвалось, оно было нам не по силам. Командир полка принял решение отвести полк на прежние позиции. И тут по нам ударили пулеметы и автоматы заградотрядников.

Для нас это было полной неожиданностью: мы об этом заградотряде вообще не знали. Сначала мы решили, что нас обошли немцы, и ответили на огонь огнем. Когда разобрались, что это — свои, мы с такой злостью ринулись на них в атаку, не слушая команд командиров, что через полчаса от этого заградотряда не осталось ни одного живого. И полк потерял от этой атаки больше, чем от немцев. Командование полка после этого, конечно, расстреляли. Полк расформировали. Немцы, между прочим, наблюдали наше сражение, не вмешиваясь в него. Они хохотали. И даже не стали преследовать остатки полка. Они и так были уверены в победе.

— Другое сражение, — продолжал Полковник, — было уже в Германии. До капитуляции оставалось несколько дней. Многие немецкие части капитулировали, не дожидаясь общего приказа сложить оружие. Перед нами отступало эсэсовское подразделение. Надо признать, сопротивлялись они с остервенением обреченных. При этом они расстреливали своих солдат, решивших сложить оружие, обвиняя их в измене Родине. Так они однажды расстреляли около пятисот своих солдат. И вот одна немецкая воинская часть прислала к нам парламентера с предложением принять их капитуляцию. Там было что-то около тысячи солдат и офицеров. Командование нашего полка капитуляцию немцев приняло. Послали представителей проследить, чтобы немцы сложили оружие и в порядке направились в наш тыл, в плен. И тут появилась та самая эсэсовская часть. Началась оргия расстрела безоружных людей. Командир сдавшегося немецкого полка попросил наше командование вернуть им оружие, чтобы расправиться с эсэсовцами самим. Им выдали оружие. И тут началось такое ожесточенное сражение немцев против немцев же, какого я не видал со времени того нашего сражения с нашим заградотрядом. Дрались всеми средствами вплоть до кинжалов, кулаков и зубов. Эсэсовцев всех уничтожили. Но воевавший против них полк потерял при этом больше половины состава. Мы не вмешивались в эту битву. Но мы не смеялись над немцами: мы их уже победили. Какая же отсюда следует мораль? Нет более жестокого врага для людей, чем их ближние.